– Господи, за что мне это? Теперь и в магазин не зайдёшь спокойно, и так все шушукаются за спиной. Интересно, все окна облеплены любопытными или только половина? И есть даже не могу, – свирепо думала Стаси, мечась по комнате, укладывая в чемоданчик всё необходимое для работы и проверяя свою дамскую сумочку, всё ли, нужное для женской нормальной жизни, там на месте: деньги, пудра, маленькое очень старенькое прямоугольное зеркальце с матовой стороной на обороте и с надписью белыми буковками: «С любовью» – папин подарок, носовой платочек, обвязанный мамой нежными кружавчиками по краю, проверила торопливо, лежит ли в нём её талисманчик? Лежал талисманчик. Записная книжка и автоматическая чернильная ручка. Всё было на месте. – Вчера с этой дурацкой луной вообще ничего не прочитала! Ну, сейчас он у меня получит! Дон-Жуан сельского разлива.

Как только Стаси выскочила на крыльцо, Лео, стремительно перепрыгивая через ступеньки, рванул к ней навстречу, подавая руку.

– Прекрати этот балаган, Лео. Уже не смешно. Нам надо серьёзно поговорить, только на этот раз, пожалуйста, я тебя очень прошу, давай без этих твоих дон-жуанских штучек. Они на меня не действуют. Совсем не действуют, – добавила Стаси упрямо, чтобы он точно не сомневался в этом.

– Ты что имеешь в виду, Стаси? – примирительно и как-то слишком спокойно спросил он, усаживая её на переднее сиденье, закрывая за ней дверь. А потом обошел капот спереди, на ходу доставая из кармана брюк ключи от машины, и так изогнулся при этом, что у Стаси просто дух захватило от силы и ловкости мужского тела, принадлежавшего этому дурацкому Лео.

– Ты о чём, Стаси? – повторил он, садясь в машину и вставляя ключ в замок зажигания.

– Зачем ты ни свет, ни заря приехал и устроил этот цирк для половины общежития?

– Почему же половины? Даже обидно. Во всех окнах мордашки торчали, насколько мне было видно. У тебя во сколько сегодня приём начинается?

– В восемь, – уверенно солгала Стаси.

– В восемь? Разве? По-моему, в расписании у тебя сегодня приём с десяти? Я ошибиться не мог.

– У меня сегодня работа с карточками.

– А, то есть, это дополнительно? Ну и лады. Успеем.

– Что успеем? – Стаси едва сдерживалась в своём праведном гневе.

–Да я тебе место одно хотел показать. Пацаном там часто любил бывать и сам себе пообещал, что приведу туда когда-нибудь свою любимую девушку. Покажу ей мой мальчишеский секрет. И ещё я кофе с собой в термосе взял и бутерброды с колбасой, и абрикосы. Пир устроим. Хорошо? Пусть сегодняшний день начнется волшебно.

– Да он и так уже волшебно начался. Ты преуспел. Лео, скажи мне честно: зачем ты всё это творишь? Тебе скучно? Приключений не хватает? Список побед хочешь увеличить? Зачем?

– Я тебе там всё это объясню. Потерпи чуток. Ну пожалуйста. Не порти мне настроения, а?

– Хорошо. Потерплю. Но это в последний раз, я тебя предупреждаю.

– Хорошо. Я думаю, что так и будет. В последний раз.

Стаси недоуменно взглянула на него. Он улыбался.

Ехали недолго, когда кончился асфальт, въехали в сосновый лес, с едва заметной дороги свернули на совсем глухую тропинку и проехав метров двести остановились.

– Тут двадцать метров надо пройти, тропинка нормальная раньше была, сейчас заросла, но идти нормально. Могу на руках понести, если трудно, давай сумочку твою понесу? – Лео протянул ей руку, во второй у него была корзинка с термосом и свёртками с едой

– Сама понесу. Не глупи. Тоже мне Сусанин. И куда мы прёмся вообще.

–Фи, как грубо. Стаси. «Прёмся». Сейчас тебе стыдно будет за такой примитивизм. Смотри!

В низине перед ними расстилалось озеро. Справа вдалеке виднелись строения Города. Они с Лео стояли на каменистой горке, покрытой лесом.

– Иди сюда, – Лео потянул её за собой вниз по склону через кусты вишняка усеянного зелёными продолговатыми ягодами.

Под горкой было нечто вроде каменной ниши, скрытой от глаз со всех сторон. Большие гладкие валуны заменяли скамьи, в самом центре между ними было старое костровище с чернеющими мелкими древесными углями, обложенное булыжниками.

–Это моя пещера. Возможно это было любимое место каких-нибудь неандертальцев. А что? Вполне уютно, сухо. Я тут даже ночевал несколько раз, всё мечтал удрать отсюда куда подальше. Садись, – Лео раскинул на одном булыжнике свой теплый джемпер. – Сейчас пировать будем и завтракать заодно. Нравится вид?

– Очень. Красота и такая тишина…

– Вот-вот. Если бы не катера сторожевые, вообще красотища бы была. Я сейчас тут веточку запалю, чтобы комарьё не доставало, ну пропахнем немного дымком. Ты как, не возражаешь?

– Не возражаю! – сердито ответила Стаси, припечатывая на щеке нахального комара.

– Вот и славно, – сосновая ветка резко вспыхнула смолянистыми иглами, занялись и другие мелкие сучки, веточки, которые Лео привычно и быстро насобирал тут же в отдельную кучку, чтобы было что подбрасывать для «дымка». – Держи кружку, только она горячая, на камень поставь, пусть малость остынет, бери бутерброды.

Они молча и сосредоточенно ели, Стаси сердилась, а Лео послушно молчал, наблюдая за ней, пока, наконец, не расхохотался : «Мы с тобой едим, как работаем. Давай веселее на мир смотреть».

– Лео, а мне совсем не смешно.

– Просто у тебя неразвитое чувство юмора.

– Зато у тебя – чересчур. Ты разве не понимаешь, что небрежно играешь с серьёзными вещами, с моей репутацией в данном случае. А кстати, на каком тут валуне Вета твоя сидела? Я случайно не на её месте сижу? – сказав это, Стаси упрямо вперилась глазами в какую-то далёкую точку, не желая видеть его глупое и самонадеянное лицо.

– Стаси! Ты сейчас … Так! Нам надо кое-что прояснить на будущее… – Леон зло отбросил в сторону недоеденный кусок бутерброда.

– Ты чего едой швыряешься? Бог накажет, – по-старушечьи рассудительно сказала Стаси, явно кого-то копируя.

– Я братьям нашим меньшим подарок сделал, если что так. Они тоже есть хотят.– Лео вскочил с валуна и, повернувшись спиной к Стаси, смотрел на озеро, засунув руки в карманы: «Спокойно, спокойно, крокодил. Об этом меня отец и предупреждал, надо быть честным, иначе двусмысленность, как ржа заест», – Лео повернулся к Стаси: «Ты меня сможешь молча в течение пяти минут послушать? Потом я выполню любое твоё желание. Обещаю».

Стаси, по-прежнему упрямо смотря в даль озера, держала кружку двумя руками и прихлёбывала горячий кофе мелкими глотками.

– Мне необходимо тебе рассказать про себя, иначе дальше ничего не получится.

– Ты опять собираешься отчитываться передо мной? В своей жизни? Зачем, Лео?

– Стаси, ты можешь мне просто подарить пять минут твоего молчания? Нет, десять. За пять не успею.

– Хорошо. Время пошло, – шутливо сказала Стаси, поставив пустую кружку на валун, и встала рядом с Лео, сумочка, случайно столкнутая её рукой, раскрывшись, мягко упала на землю.

– Я встану сзади тебя, мне не так просто пойти на этот разговор. Понимаешь…

– Можешь вообще молчать. Мне тут и молча нравится, – Стаси насмешливо наблюдала, как он обходит её.

Лео, обняв её сзади, прикрыл ладонью её рот: «Стаська, ну помолчи ты, ради Бога? А?»

Она молча кивнула, в конце концов, каждый имеет право на последнее слово.

– Стаси, – Лео склонился совсем низко к её уху, – я очень люблю тебя. И не просто люблю, а страстно, как старец любит в последний раз. Две недели я совсем не могу ни о чем думать, кроме… этих вот, – он легонько дунул на её пушистые завитки на шее, невольно вспомнив: «Чистейшей прелести чистейший образец…»

Конечно, он же предполагал, что она дернется, и поэтому крепко сжал её за плечи: «Ты обещала! Помолчи, пожалуйста… помолчи. Я понятия не имею, что тут тебе нарассказывали про меня. Но реагируешь ты на меня неадекватно как-то. Начну по порядку. Во-первых, Вета мне никто и никогда «кем-то» не была. Она – дочь подруги моей матери. Точка. И что она там про меня тебе напела – всё чушь собачья и враньё. Я с ней только танцевал пару раз и был на дне рождения в числе прочих гостей раза три. Всё. Точка. И было это давно, год назад. Если тебя сугубо интересует – я её не целовал. Только в щёчку, поздравляя…

– Да мне всё равно, кого ты там целовал и куда! – Стаси взорвалась.

– Да? А чего же ты так нервничаешь и язвишь по её поводу? – съехидничал он, как десятилетний мальчишка. – Ты всегда правду говоришь, или только когда тебе выгодно, а Стаси? И помолчи! Ну пожалуйста! У тебя будет ещё достойный повод вылить на меня целую лохань презрения, я сам тебе сейчас предоставлю такую возможность. Я-то честный всегда, ну, почти всегда… – Леон осторожно выпустил её плечи из рук, как бы опасаясь, что сейчас ему «прилетит». – Вот так и стой, – он тяжело вздохнул, упершись глазами в такие любимые завитки на её шейке.

– Понимаешь, Стаси, мы разные. Вы и мы. Ну, так, видимо, задумано в природе. Мы за завоевание, вы за сохранение. Вот чего ни коснись – именно так и будет, или вы это так умеете всё поворачивать?

– Ты это – о чём?

– Да хоть о чём. Вот я сейчас расскажу тебе о себе, и во всех случаях я буду выглядеть в твоих глазах разрушителем устоев, завоевателем или козлом. А они… впрочем, о них – ни слова. Я сам во всём виноват. И ты будешь меня презирать и ненавидеть. Некоторые говорят, что о своих похождениях лучше молчать, как рыба об лёд, и всё отрицать. Наверное, так спокойнее. Никто же никого за ноги не держал? Пойди, докажи? Можно и так, только тогда ни за что не получиться создать ту крокодилью крепость, сказочку о которой ты придумала…

– Это я для себя только, и тебе совсем не обязательно…

– Стаська, помолчи, а? Я же, как на исповеди перед тобой сейчас, думаешь легко? – Лео помолчал, набираясь решимости, и легонько обнял её за плечи снова.

– Понимаю я, что это твоя сказочка. Но она и моя уже тоже. Я хочу стать той стеной крепости, внутри которой будешь ты царствовать и гореть, и где не будет ни одного сквозняка или тёмного пятна на моей стене. Я понимаю, что ты мне не особо доверяешь, обо мне что, действительно много болтают? – Лео наклонился, пытаясь заглянуть её в лицо. Лицо было непроницаемо. И только её губы тихо проговорили: «Вполне достаточно. И я сама уже имела случай убедиться в твоём…»

– А вот это ты не сваливай в одну кучу! Я просто хотел понять, есть у меня хоть малейший шанс на твою благосклонность, мисс образцовость.

– И? – губы Стаси скривились в ироничной улыбке.

– Есть. Точно! – Леон прошептал ей это в самое ушко.

– И ничего ты не понял…

– Всё я понял, поэтому так и лезу на рожон. Ты свои зрачки видела? А я видел, – не дожидаясь ответа, со вздохом облегчения сказал Лео. – Они у тебя расширились во всю радужку, как и у меня, наверное. Аж, мозги закипели.

– Причём здесь мои зрачки? – безуспешно пытаясь вырваться из его рук, зло спросила Стаси.

– Притом. Это же безусловный рефлекс на приятное сексуальное возбуждение? Если бы я тебе был противен, то схлопотал бы по уху. А я не схлопотал. И вообще, Луна в тот вечер была великолепная!

– Лео! Это нечестно.

– Конечно. Нечестно. Я всю ночь, как больной, по саду мотался, комаров кормил, думаешь легко? Ладно, ты сейчас непримиримо возмущена, а я, хоть и гад, но беззащитный абсолютно. Короче, я продолжу… – Лео выдохнул, «ухнув» по-спортивному.

– В общем, Стаси, я давно уже не мальчик, а мужик во всех смыслах, – Стаси только головой покачала, вздернув возмущенно брови. – И произошло это очень давно, когда я в академии ещё учился, сто лет тому назад. Жил в общаге во время сессий, парни все взрослые, и надо мной подтрунивали все, что я желторотый папенькин щенок вислоухий. Да и меня самого этот вопрос полов очень сильно уже интересовал. Но это же нормально в двадцать лет? Ты как думаешь?

– Я никак не думаю. Отпусти меня домой.

– Ну, уж нет. Погибать, так погибать с музыкой. Я вообще-то тебя об этом, как врача, сейчас спросил. Я читал, что это нормально, ну так вот, не только я так про себя подумал. Нас, курсантов, старшие офицеры иногда просили что-нибудь там погрузить, выгрузить, мебель в квартире помочь переставить, или затащить на этаж, ну, короче, использовали по-товарищески там, где была нужна дурная сила. Однажды и я по просьбе нашего капитана затащил в его квартиру его жене кучу барахла всякого. Стол, стулья. Чаем напоила с пирожками, ухаживала, как за… короче, узнал я, какая мягкая кровать у нашего капитана.

– И как? – Стаси была напряжена, как струна, с ней впервые мужчина так откровенно говорил о таких интимных вещах, и почти спокойно.

– Никак. Я так и не понял, из-за чего этого «такого» моя мать отца предала. Упражнение с известной в принципе конфеткой в конце. Как собачка на арене. И имени я даже у неё не спросил, не интересно было. Но я стал чувствовать себя увереннее. Парни это каким-то нюхом почувствовали, ржать перестали. Я стал, как все. А потом, года через два, я как-бы даже почти влюбился и тоже в очень взрослую женщину, замужнюю, работала в академии ассистенткой на кафедре. И муж у неё нормальным мужиком оказался. Не понимаю, чего ей-то не хватало? Ну, я-то понятно – развязался кобелёк, ходил, глазами рыскал. Мужа увидел – и как отрезало, не захотел ему пакостить.

Стаси готова была провалиться сквозь землю от возмущения и стыда, и раздражения и, как ни странно, она ещё и переживала из-за сочувствия к нему, ко взрослому растерянному мужчине, который так нервно и напряженно вздыхал и держал её за плечи дрожащими от волнения руками.

– Стаси, я понимаю, что причиняю тебе неприятные минуты сейчас, ты потерпи, а? Пока я всё это дерьмо не выкину из души, ради нашей же чистоты и доверия, уже ни ты, ни я покоя знать не будем. Мне, правда, тоже до тошноты это всё противно, но я тебе врать даже в малости не хочу. Это почти всё. Была ещё пара эпизодов, но это чисто по-пьяни, неразборчивая мужская офицерская сволота, просто почти обязательная физкультура после пьянок каких-нибудь «по случаю» Даже лиц не помню, стыдоба полная. Москва большой город, мимо пройдёшь – и не узнаешь ту, с кем вчера заснул. Гусарство дешевое холостяцкое.

–Значит, правильно тебя здесь гусаром называют? Кроме того, ты ещё и кутила, – Стаси уже почти смирилась с ролью исповедника.

– Гусаром? А это по другой причине. Это за мои джентельменские подвиги. Здесь нет ни одной, кто может меня обвинить в холостяцких мужских приключениях. Да, танцевал, провожал до крыльца дома, угощал пироженками, но… всех, и только один раз. На второе свидание с кем-то идти не хотелось, второе свидание – это уже обязательство на шее. Исключения я ни для кого не делал никогда. И кутить я давным-давно перестал. Просто у всех мальчиков такой период идиотского бахвальства мужского бывает. У нормальных – всё быстро проходит. Давно прошло, потому что бессмысленно и неинтересно. До сих пор было именно так.

И вот появилась ты, но это совсем другое дело, поэтому так много шума сейчас вокруг нас.

– Много шума?

– А ты не чувствуешь? Сама же говорила, что шушукаются. Я и то взгляды наглые ловлю, так бы и съездил иной раз, но… я же джентльмен. С дамами не дерусь. И вообще, Стаська, я хороший… ну не плохой, по крайней мере, мужик. Лежу, где положат, ем, что дадут, делаю, что велят. И в эксплуатации прост, удобен, ласков и горяч.

– Мм. Это и видно, – Стаси, обернувшись, скосила глаза на его вставшие колом брюки.

–А! Ну так это инстинкт же! И вообще, я – мужик, а мужику положено быть всегда готовым…

– Вот-вот. Всегда. Да уж. Лучше бы, да некуда.

– Стаси! Но я, ведь, на тебя среагировал? Ты что хочешь, чтобы я тормозом был что ли? – Стаси решительно освободилась от его рук, зло тряхнув плечами. – Слушай, Стаси, – Лео рассмеялся, – а ведь ты даже целоваться не умеешь.

– И что? – она смущенно отвернулась.

– Да ничего. Смешно. Ты уже скоро…

– Ну-ну? Договаривай. Старухой стану? Ты это хотел сказать? Да ведь? Ну и пусть. Знаешь у Омара Хайяма есть что-то такое… « уж лучше быть голодным, чем что попало есть». И я с ним согласна. И лучше я буду заниматься наукой, если он не… ну сам знаешь что.

– Мм. Понятно. – он немного помолчал. – А я думаю, что просто тебе в чём-то недоступна пока другая, интимная часть человеческой жизни. Вот ты и отгораживаешься от реальности сказками своими. И морочишь голову нормальным… ты чего, Стаси? – Стаси куда-то вглядывалась внимательно и восторженно, и только веки её трепетали, как в трансе.

– Ты чего? Стаси?

– Замри! – шепотом приказала она ему, медленно присаживаясь на корточки.

– Что такое-то? – также шепотом, и тоже присев, переспросил он её, недоуменно вглядываясь в том же направлении, что и она. Но при этом он успевал деловито собирать веточки и сор, валявшийся рядом, для дальнейшего дымления.

– Смотри, – прошептала она, – всё остановилось… Даже на осине листья молчат. И вода – абсолютное зеркало. Сказочная тишина… – и где-то тут же раздался треск дроби клюва дятла.