Читать бесплатно книгу «Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2» Юлии Ник полностью онлайн — MyBook


– И что? Уже замуж за тебя согласна? Быстро девушка решения свои меняет. Что так?

– Ничерта она не меняет. Напридумывала сказок всяких и кормит ими. Идеалистка.

– Идеалы – это совсем не плохо. Но когда они овладевают человеком, или массой людей – они становятся страшной силой. За них на костры восходили в своё время. Или смерть всему человечеству готовили. У неё-то какие идеалы?

– Семейные. Шаг вправо, шаг влево – расстрел!

– А это прекрасные идеалы. Русь на этом выстояла. Чем плохо? Ты боишься своего… темперамента?

– Да причём тут мой темперамент? Тем более, что по большей части – это анекдоты, не более того. Я боюсь? Да, боюсь. Она такая вся прозрачная, муть недопустима совсем, а желающие найдутся, обязательно. Та же Вета, она из пальца насосёт бассейн дерьма и искупает в этой грязи.

– Ты чувствуешь за собой конкретную вину? – отец пытливо взглянул на сына.

– Да нет. В случае с Ветой – это просто тупое раздраженное самолюбие бабы. Видимо мать со своей подружкой её накрутили, обнадежили, меня не спросив. Вот и получаю теперь сугубый интерес. Я ни при чём, отец.

– Ну, тогда проще. Понимаешь, некоторые вещи, женщинами… как бы это сказать… считываются на подсознательном уровне.

– Отец, я курс психологии очень хорошо изучал. Конечно, считываются. Но эта… она, как пионерка-комсомолка. Чёрно-белое у неё всё пока, понимаешь? Детская психология почти. Сказки придумывает про безоблачные, буквально небесно-голубые выси. Мне страшно разрушить этот мир.

– Она врач?

– Да.

– Тогда ещё неизвестно, какой там на самом деле у неё мир. Атлас медицинский она точно рассматривала и изучала, не придумывай ненужных сложностей и с детской психологией ещё.

–Да я не про то. Это само собой. Я про идеальность и уверенность, что это так и будет. Она согласна только на вечную, непреходящую любовь, на такую, за которую и жизнь отдать не жаль.

–А что? Это хорошая мысль. В принципе я с ней согласен, сын. Я сам о такой мечтал. Только видишь, как обстоятельства вмешались в нашу жизнь. Тут никто не виноват. Я твою мать, какая бы она ни была, до сих пор, может, даже люблю. Но она тоже, наверное, не виновата, что из обычного тела никуда не выпрыгнешь, а оно нам многое диктует. Ещё как диктует, пока молоды. Жаль, что так получилось, но что поделаешь. Война! Короче, нормальная девочка у тебя. Она-то согласна за тебя пойти?

– Она пока этого наверняка не знает. Догадывается, может. И сопротивляется. Я так подозреваю, что у неё где-то на подкорке сидит правило, что нужно несколько лет «подружить», ну… так… за ручку держась, походить немножко, года два-три так, потом уж о любви думать. У неё даже парня не было ни разу.

– Почему уверен?

– Потому. Для неё простой поцелуй – грех большой, если без любви. У неё это на лбу написано, – Леон улыбнулся чему-то своему.

– Ну при этом – не факт, что у неё нет того, о ком она мечтает, может быть. И как же быть? – Сергей Дмитриевич с удивлением наблюдал за своим сыном, обычно беспечным и довольно циничным парнем.

– Никак. Рапорт подам завтра. Пока суть да дело – успеет ко мне привыкнуть. А если кто-то там есть, – пусть обломится, я помогу.

– Ну-ну. Только ты ей сразу про себя расскажи. Сам. Без подробностей, но доходчиво. Ты её этим только убедишь в своих намерениях. Иначе – труха одна может остаться. А так она сама её подметёт, и переживёт, если ты её убедишь и покоришь Надо быть честным, это хорошее правило с женщиной. Но может ты себе всё это напридумывал? Новенькая девушка, просто повышенный интерес? А, Лео?

– Да нет, па. Новеньких тут много. А в ней есть то, о чём каждый, наверное, мечтает. За всей этой наивностью – такой интерес и страсть к жизни. Уверена, что у неё особенная миссия на земле, как у врача. Такие за своими декабристами в Сибирь ехали. Она с детства такая, с повышенным чувством справедливости. И абсолютно бескомпромиссна, как комсомолка перед расстрелом. Кино это дурацкое смотрит и всё за чистую монету принимает, смеётся и плачет. Журналы читает и всё выписывает, выписывает… На память, говорит, надеяться нельзя, на кону – жизнь человека может быть. Всё по высшему разряду, короче, должно у неё быть.

– Нормально. Без такого отношения к делу мы бы ничего не достигли и здесь. Нормальная девочка. Надо брать, если сумеешь, – отец лукаво усмехнулся.

– Сумею. Была бы цель… Спокойной ночи, па.

– Спокойной, сын, если она у тебя спокойная будет? – отец внимательно смотрел вслед сыну, он впервые видел его таким. Задумчивым и ошарашенным одновременно.

Ночь, как и следовало ожидать, не была спокойной. Собственно её как бы и не было. Она сама по себе была, конечно, но – без сна. Стоило Лео закрыть глаза, как перед глазами начинал колыхаться от ветерка завиток на шейке; носик её морщился от какого-то усилия мысли; рука, теребившая постоянно карандаш, или губы, обнимающие тот же карандаш в задумчивости. Тогда в читалке, он целых три часа незаметно подглядывал за ней.

И все эти часы в нём пробуждался и вставал во весь рост мужик, страстно желающий схватить эту нимфу и унести её из её леса с цветами, улыбками и бабочками в его дремучую крокодилью пещеру страсти и покорного восторга. И её расширенные зрачки, тёмные и мерцающие в сумерках, возникая перед глазами, тянули его в самую глубину той пещеры, сжимая низ живота мягкими объятиями томительной муки.

Но не говорить же обо всём этом с отцом, да и вообще мужики ни с кем об этом не говорят, но уютное место для неё в своей пещере он обязан был приготовить. Он его и готовил всю бессонную ночь, по нескольку раз возвращаясь к сомнениям и опасениям в отношении собственной профпригодности к роли мужа. К пяти утра взошедшее солнце окончательно рассеяло все неувязки и неуверенность.

Леон решился бесповоротно.

В конце концов, любые вопросы разрешимы, когда в качестве приза там, в своём общежитии, живёт и, наверное, мирно спит сейчас его нимфа, с завитками и с таким изумительным носиком. «Смешная. Так испугалась, но всё-таки не ушла.» – и когда он мысленно взмолился: «Ну, покажись же ты мне, глупенькая!» – она подошла к окну и наблюдала за ним из-за тюлевой занавески, не понимая, что лунный свет всю её делает отчетливо видимой и так. За занавеской.

Но, кроме этого, было ещё что-то в ней, обволакивающее уютной чистотой и надёжностью: «Наверное все кошки и собаки в деревне к ней ластятся, о колени трутся,– почему-то вдруг подумалось ему. – Всем хочется к ней прикоснуться. И отцу она однозначно понравилась, тоже захочет тапочки ей приносить, как верный Тузик.» – Лео ухмыльнулся и забылся на полчаса недолгим сном.

А нимфа совсем не спала.

– Что со мной происходит? Неужели я такая легкомысленная, что просто один,– нет, уже же – целых два! – поцелуя совсем меня расплющили? Глупость какая. И почему он босиком вышел в коридор? Там не всегда бывает чисто. Но на улице же он в туфлях стоял? Или без? Господи, о чём я думаю своей дурацкой головой? И как я могла так высунуться? Просто ужас. Хотя…. Я же не специально…. Ещё не хватало, чтобы специально! Боже мой! Что со мной? Но какое у него было изумлённое лицо! Чему он так изумился? Моему дурацкому появлению в виде голой нимфы? Или…. Да нет. Может он и не разобрал ничего? Всё-таки ночь… Нет, светло было, как днём, видел он, конечно, всё. И почему помахал окну? Меня же там не было уже? Не мог же он меня видеть за шторой? Боже мой, и почему он так поступил? И не боялся отпор получить. А вполне бы мог, если бы это был, например, тот, длинновязый с танцплощадки. Нет, это было бы совершенно невозможно, совсем! Это так противно должно было бы быть с тем. Господи, а с Лео это не противно? Совсем не противно. Наоборот. Я даже не представляла, что это так волнующе. – на глазах Стаси навернулись слёзы волнения. – Ну, всё! Теперь ясно, как он охмуряет всех девушек тут. И я тоже попалась в его хитросплетённые сети. Но он мастер тогда по плетению таких сетей. Лена же предупреждала об этом. Дыма без огня не бывает. Конечно, не бывает. Я просто немного увлеклась воспоминаниями детства и поддалась его мужскому напору, вот и всё. Но на этом я точно остановлюсь. Больше он к моей комнате и близко не подойдёт. Ну почему все красивые мужчины такие? Бесстыдно настойчивые, даже пошлые. Пошлые? С чего это я такой вывод сделала? Ну, да. Немного пошлые. И почему у него глаза были такими тёмными и почти несчастными? Как будто я его выжала? Это он меня выжал, как тряпочку и бросил одну, и ушел босиком, – слезинки, одна за другой незаметно стекали из глаз Стаси по щекам, впитываясь в подушку. – Вообще чушь какая-то. И слава богу, что ушел, если бы он два раза меня поцеловал, я бы просто стекла со стула мокрой лужей. Боже мой, какая же я оказывается слабая и неустойчивая. Надо просто взять себя в руки и больше не поддаваться его наглым выпадам. Но мне было даже приятно потом, что он случайно увидел меня. В принципе у меня красивая грудь. Красивая? Он тогда говорил, что у меня соски, как у козы, в разные стороны. Как это в разные стороны? Обычные. Надо будет утром рассмотреть, как следует, но, по-моему, всё-таки, она красивая. Хотя, фиг знает, какая она там у других девушек? И раньше я на это вообще внимания не обращала. Молочные железы и есть – молочные железы. Нет, пожалуй, у меня грудь слишком маленькая, всё-таки. И почему это всё враз меня так накрыло? – слёзы опять сами по себе потекли по лицу. – Я даже заснуть не могу. Надо считать баранов: один, два, три.. восемь… тринадцать, а у него очень приятные волосы на вид, почти волнистые и такие густые. Даже жаль, что так и не узнаю, какие они на ощупь… сколько там баранов прошло? Я сбилась. Надо начать сначала и только считать баранов, всё! Завтра же на работу. Один, два, три, четыре… семь, скольких же девушек он здесь покорил? Какая я по счёту буду? А разве он и меня покорил? Ничего подобного. Он меня не покорил. А почему же я о нём всё время думаю? И руки у него были такими сильными и мягкими одновременно, он меня обнимал, как будто бы качал на руках… Чёрт! Спать! Немедленно. Так, там было пять баранов? Или шесть? Господи , боже ты мой, сколько там было этих дурацких баранов?! Надо встать и попить воды. Нет, не надо. До туалета потом совсем не хочется бежать. Тут так уютно, как у него в руках. И губы такие властные, настойчивые… Господи! Неужели я совсем падшая женщина? Внизу всё скрутило, как в тугой узел. Не должно тело так реагировать на душевные переживания. А как должно? Скорее бы уже на работу, на люди. Там этот морок точно с меня спадет. На часах… четыре? Можно ещё три часа поспать. Просто надо лежать не шевелясь и считать баранов… Один, два, три… его не было тогда всего три дня и я соскучилась. Я соскучилась? Соскучилась однозначно. И он это почувствовал, поэтому так и повёл себя… смело. Неужели он всем дарит такие… радиоприёмники? То есть не радиоприёмники обязательно, конечно… Он так подкупает своих жертв? Господи, вот когда всё это началось! С радиоприёмника! А до этого? На крыльце… это что было? Печать он поставил, видите ли. А чего я на него-то злюсь? Сама во всём виновата: «Ой, здравствуй, Лео!» Вот тебе и здравствуй… А как мама с отцом познакомилась? Ах да, в геологической же экспедиции. Она, студентка-медик, была одна среди мужчин, и папа, тогда ещё студент, напросился в экспедицию на каникулы, сразу взял над ней шефство. И это было так романтично. Тайга, геологи. Там хоть у кого голова кругом пойдёт – такая красота вокруг!


Стаси даже не представляла, сколько там москитов и мошки кружило над её родителями и совсем не давало им целоваться в их противомоскитных масках.


Она так и не сосчитала даже до двадцати белых баранов, не говоря уже о чёрных тысячах облаков сгустившихся над её измученной полугреховными мыслями головой. Она встала с первыми лучами яркого солнца, и пока остальной, видимо не такой грешный, как Стаси, народ безмятежно спал, спокойно поплескалась в душе, с удовольствием почистила зубы, как когда-то её учил это делать папа: «Тридцать раз вниз-вверх, тридцать раз слева-направо снаружи, тридцать раз изнутри, а потом язык и нёбо» –. Так весело считая, они с отцом чистили зубы, и до сих пор она любила эти три минуты воспоминаний, посвященные только ему. Папе.

– Как же жаль, что отсюда нельзя звонить. Как там мама? Отпуск не скоро, почти через год. Хорошо, что хоть письма стало можно слать, пусть распечатанные, много ничего не расскажешь, не спросишь, но всё-таки – живая весточка. Раньше вообще, говорят, ничего писать было нельзя.


Особый Режим – главное слово этого Города – властвовал здесь надо всем и всеми.


Стаси тщательно причесалась. Критически посмотрела на себя в зеркало: небольшая бледность и подглазники выдавали бессонную ночь. Чтобы хоть чуток понравиться себе, припудрила пудрой, подаренной мамой, носик, блестевший, как намасленный, от невольных слёз, пролившихся этой ночью на подушку. Вчерашнее штапельное синее в белый горошек платье с белым воротничком, небрежно брошенное ею на стул, отомстило тем, что требовало основательной глажки, но в такую рань идти за утюгом было неприлично, да и давала соседка этот замечательный электрический утюг неохотно.

– Вот! Надо с этой зарплаты выделить деньги на утюг. Сто двадцать рублей дорого, но это же на всю жизнь покупка, как и электрочайник Обязательно куплю, и что же мне надеть сегодня? Платье выходное? Нет, иначе совсем не в чем будет на танцы ходить, это тёплое, с длинным рукавом, жарко в нём будет. – на последней вешалке висела пара: юбка и блузка, – вот, то, что надо. Строго и спокойно, настоящий доктор, – надев наряд, Стаси повертелась перед стеклом открытой рамы, ловя своё отражение.

–Теперь бутерброд с сыром и стакан кефира… – Стаси достала из-под льняной салфетки, краями опущенной в кастрюльку с холодной водой, бутылку с кефиром и кусок масла, плавающий в воде, как поплавок. Так оно долго не прогоркало и было относительно прохладным даже в жару.

Стук в дверь не дал ей даже бутерброд сделать.

– Открыто. Входите.

– Стася, там твой под окнами стоит. Уже минут десять. Точно тебя ждёт, на окна всё взглядывает, я думала он тут случайно, а он не случайно, знаешь, девочки говорят….

– Спасибо, Света. Извини. Я тороплюсь сейчас.

– А, ну да, так я пошла?

– Да. Иди, Света. Спасибо.

Лео, присев на крыло своей кофейной «Победы» напротив общежитского крыльца, невозмутимо здоровался с проходившими мимо знакомыми и часто взглядывал на окно Стаси, надеясь увидеть её там.

– Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Это уже наглость! Вот не выйду и всё! Пусть делает, что хочет. А может он вовсе и не меня ждёт? С чего это я решила, что меня? Стаси подошла к окну, и тотчас Леон встрепенулся, помахал рукой и галантно открыл дверь, как бы приглашая в салон.

– Что он вытворяет?! Вот и пусть стоит. Мне сегодня к десяти. А его «производственное подразделение» с восьми работает. Вот и посмотрим, кто кого перестоит! – стук в дверь отвлёк Стаси от мстительных и возмущённых мыслей.

– Да, входите, открыто.

– Стаська, там Воротов фортеля выдаёт, посмотри в окно. Это он тебя ждёт. Точно. Все девчонки хохочут в кухне.

– Да? Мм. Спасибо. До свидания, – Стаси закрыла дверь за соседкой, спустила масло и бутылку обратно в воду, накрыла мокрой холодной салфеткой.

Леон стоял, задрал лицо к солнцу и, казалось, беззаботно наслаждался теплом такого солнечного праздничного дня, только и отсюда было видно, что он не спускает глаз с окна Стаси. Когда она снова подошла к окну, чтобы сердито махнуть ему рукой, чтобы он убирался подобру-поздорову, он, наивно улыбаясь, вопросительно показал рукой: «Мне подняться к тебе?» Стаси погрозила ему кулаком, на что он просто расхохотался, радостно и счастливо.



1
...
...
12

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно