Читать бесплатно книгу «Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2» Юлии Ник полностью онлайн — MyBook

– И, во-вторых, ещё мне обязательно захочется иметь от него ребёнка, это очень просто понять. И, в-третьих, ещё я хочу, чтобы моя жизнь рядом с ним была умной и для меня, и для него, мне не жалко времени на это. Чтобы что-то я бы улучшила, может быть открыла бы, что-то важное и нужное в медицине. Я для этого и пошла в медицинский. Я часто думаю, что, может быть, я могла бы спасти папу там, на войне, если бы рядом оказалась. Он даже до госпиталя живым дотянул в такой мороз. Он погиб в Новогоднюю ночь. Может быть, ему не хватило самой крошечки моей любви рядом, или маминой, чтобы он выжил. Ты знаешь, как дети обычно любят родителей?

– Как?

– Безусловно! Малыш идёт за матерью куда угодно, и мать тоже так же, готовы жизнь друг за друга отдать… Вот и жена…

– Ты слишком мало видела, чтобы так утверждать! – Леон жестко стиснул руки на столе. – Всякие матери есть и всякие дети. Тем более жены. Ладно, понял я всё. Я не тот. Сортом не вышел.

– Да что ты, Лео?! Я совсем не то хотела сказать. Ты прекрасен… Ты…

– Да не старайся. Не стоит, Стаси. Я же сказал – понял я всё. И сорт не высший, и козёл, и гусар, и солдафон. Я понял.

– Да прекрати ты истерику! Якало несчастное! Только Я и Я. А я?!

– А что ты, Стаси? Мать тебя не бросала? Не бросала. Ты не можешь понять этого. Я понимаю, что женщина может разлюбить мужа, то… сё… Но ребёнка бросить? Да я в её глазах, самой родной тогда мне женщины, значил не больше блохастого уличного котенка, получается. Видимо у женщин есть особый механизм отбора пригодных им мужчин, который я не могу постичь. Все знакомые девицы первым делом лезут в машину, в гости напрашиваются. Приценяются, что-ли? Другие сразу в постель тащат. Нет, ты не такая, это абсолютно ясно. Но и тебе я не нужен. Ну и черт с вами со всеми! Мне… я…

– Остановись, Лео. Любая за тебя пойдёт с радостью, только помани.

– Да мне любая не нужна! Мне ты нужна! Я тебя хочу! А «якаю» я от страха, от обиды. По-детски это всё выглядит, я понимаю. Опять дураком себя показал. Извини.

– Это меня ты извини. Я не хотела.

– Да ладно, ты ни при чём. Я верю, что ты за мужем пошла бы куда угодно. Ладно. Проехали. Давай о другом.

– Давай.

– Ну и как же ты себе семью представляешь? Обычную, нормальную. Когда постоянно приходится терпеть, сдерживаться, ссориться, мириться? – Леон старался говорить спокойно.

– Ну, так это и есть самая настоящая семья. Невозможно же всё время смотреть и вздыхать, руки целовать. Главное не в том, чтобы терпеть, а в том, чтобы говорить и выяснять всё спокойно, что так раздражает друг в друге, в самом близком и любимом человеке. Это нормально, когда ругаются. Главное, чтобы в душе всё время постоянно звенело: «мой любимый мальчик», «моя любимая девочка», ну как-то так, наверное. И вообще надо, как можно больше любить разговаривать и удовольствие от разговора получать. Вообще надо много смеяться, это – лучше всего. Я помню, что мои родители постоянно громко хохотали. Бабушка ворчала: «Ну, опять смешинка в рот попала». А потом мама даже улыбаться редко стала, только со мной. И всегда говорит, что ничего не забыла. Она не стала злой или обиженной, нет. Только смеяться не может. Она бы не дала папе умереть, если бы рядом была, она так чувствует. Я тоже почувствую, это же невозможно не почувствовать такое. Согласен?

– Не знаю. Я думаю, что ты всё идеализируешь и утрируешь, В жизни всё проще, приземлённее и особо смеяться некогда. Работа, ужин, постель, работа, ужин… ну и так далее. И слава богу, если не ругаются, приятны друг другу более или менее.

– А я думаю, что совсем не так. Ну, возможно, что я идеалистка, это во мне есть, признаю, но к чему же стремиться, если не к идеалу?

– Ну и дальше что делать с твоими идеалами? Идеалы у неё!

– А что ты сердишься сразу? Разве запрещено быть идеалистом, хотя бы в мечтах? Я могу рассказать… Я так представляю семейную жизнь… – Стаси смущенно посмотрела на Леона, как бы спрашивая разрешения осчастливить его своими идеалами. – Главное в этом – двое. Дети, это замечательно, но это производное, очень важное, но производное. Если ребёнок от любви – он, как живая ткань, соединяет двоих. А если любви нет – одного из родителей он оттолкнет, выживет из семьи. Печально. Поэтому рожать надо только от любимых и любящих… – Стаси задумчиво крутила пальчиком по блюдцу.– так вот, я думаю, что муж и жена – это… такая крепость, я прямо вижу её… ты опять скажешь, что я идеалистка?

– Да я молчу вообще. Слушаю. Надо же мне понять глубину глубин идеализма моей старинной подружки?

– Только ты не смейся. Мне кажется, что и ты способен это понять или даже почувствовать. Ты очень чувственный, как я поняла…

– Как это ты поняла? – Лео выразительно хмыкнул и Стаси показалось, что у Лео все его «иголки» выставились наружу.

– Так. Поняла. У меня, конечно, нет никакого опыта, но я же не бесчувственная калоша на самом-то деле.

–Ты про мой «поцелуй на память»?

– Ну, хотя бы.

– Я тебя разочарую. Это был не поцелуй.

– А что же это было?

– Передача впечатления, или печать от впечатления, как хочешь считай.

– А что же такое поцелуй тогда?

– Прямо сейчас показать? – Леон шутливо потянулся к Стаси через стол.

– Не вздумай даже. Я обижусь.

– Да не больно и надо, – все иголки того обиженного мальчишки, который из-за «ничего» затевал драку, «выкатились» наружу полностью. – Настоящий поцелуй может быть только в лежачем, ну или сидячем положении, если уж о настоящем говорить…

– Почему? В кино целуются стоя. Я видела один раз.

– Видела она… – Леон опять возмущённо хмыкнул. – Да потому что от настоящего поцелуя ноги должны сильно дрожать и не держать.

– А-а. Ну, тогда понятно. В кино же это нельзя показывать? Понятно. Я про поцелуи ничего определённого, значит, сказать не могу. Тебе с твоим опытом виднее, конечно.

– Ты мне про мой опыт не рассказывай, всё равно ничего ты про него не знаешь. Ты мне лучше уж про семью давай, как ты себе её представляешь. Продолжай, я весь внимание, – Лео явно еле сдерживал раздражение рядом с этой наивной упёртой идеалисткой.

– Ну, так вот, я её представляю, как крутую свернутую кольцом крепость такую, ну – шкуру-панцирь, как у крокодила. Только очень прочную, блестящую, к ней ничего не пристаёт, и всё плохое отталкивается. Она красивого стального цвета снаружи, но живая. Там есть двери и окна. Они закрыты от посторонних глаз. И ключи от этих дверей только у двоих. Снаружи есть ещё одно кольцо. Тоже прочное. Там тоже есть двери и окна. Они открыты для друзей и родных, у них есть ключи от этого кольца. Внутри этого большого кольца тепло и приятно, дружелюбно и ласково. Внутренняя стена наружного кольца гладкая и теплая, шелковистая.

– А у внутреннего кольца что внутри? Тоже шелковистое всё? Как голубое шёлковое бельё с кружевами для кукол? – Леон открыто прикалывался над игрой воображения этой мечтательной девочки и прилёг на стол, опустив подбородок на сцепленные в замок руки.

– Нет же, Лео. Какой шёлк?! Там огонь! Там стены красные изнутри и все горят ровным голубоватым спокойным пламенем, как на краю угля горящего, с золотым отливом. Представляешь? – Леон кивнул, хотя представлял себе это слабо, не топил он сам печей никогда. Только у костра в бабушкином огороде сидел вместе с дедом. И под своей скалой костерок жёг, но без углей.

– Так вот, там ровно горящие стены. А посередине, в центре, цветёт такой… ровно горящий красный цветок. У него лепестки плавно колышутся и горят тоже голубым цветом с золотым отливом. Иногда на стене, от боли или от усталости, тухнет какой-то участок, и цветок зализывает это мёртвое темное пятно своим лепестком и снова его зажигает, восстанавливая ровное горение. И этого никто не видит, кроме них двоих. Внутреннее кольцо – это муж. Снаружи он крепок и твёрд. Внутри он гибок и горяч, а цветок – это жена. Она всегда пластична своими лепестками, нежна и тепла. Внутри горящее – это их души открытые друг другу. Они друг без друга сразу потухают. Умирают. И если один потух – другой тоже затухает. И они могут сделать друг другу очень больно, души же открыты совершенно? Но они никогда этого делать не будут, если любят друг друга. Это абсолютное табу. Вообще нельзя бить в открытую тебе душу. Она погаснет от боли. Ты сам себе никогда не сможешь этого простить. И даже если ты это забудешь, потом оно всё равно всплывёт – твоё чувство вины перед когда-то любящим тебя. С душой надо очень нежно обращаться, – Стаси замолчала на несколько секунд, думая о чём-то, и глаза её были устремлены в нечто, словно она видела эту пещеру своей сказки наяву.– А если дверь во внутренней стене откроет ключом не жена и не муж, а кто-то другой, у кого почему-то оказался ключ, – внутрь проникает сквозняк и тушит огонь. Иногда удаётся его восстановить, но память о сквозняке остаётся и всё равно остужает священный огонь.

А если эти внутренние интимные двери часто открывают другие люди, даже родня или друзья, пламя постепенно совсем тухнет. Стены чернеют, цветок засыхает, и по полу шуршат грязные ошметки чужого непозволительного присутствия и разрухи. И наружный круг-кольцо крепости разрушается от сквозняка, его уже не поддерживает огонь изнутри, из сердцевины. Все расходятся из этого унылого места. Иногда удаётся кому-то с кем-то другим создать такое кольцо. Только первый печальный опыт делает этот второй огонь не таким сильным и мощным, не таким чистым и всемогущим.

А держать в порядке свою крепость доступно вообще только избранным, способным на глубокие эмоции и духовный взлёт над обыденностью. И способным испытывать чувство восторга от изменяющейся вокруг них жизни, восторга от открытий в душе другого. И что бы ни происходило снаружи, внутри так и горит ровный огонь всепрощающего чувства безусловной любви, преданности, терпения и самоотверженности во имя любимого. И зализывает все появляющиеся морщины, болезни, ошибки, глупости.

Лео молчал, раздумывая над услышанным и одновременно разглядывал Стаси, как будто увидел в ней что-то удивительно странное, чего никогда ни в ком не видел.

– Вот такую я сказку сочинила для себя, – Стаси смущенно улыбнулась, прерывая затянувшееся молчание.

– Красивая сказка, только немного крокодилья. И что, – вот так ровно, без всплесков, без огненных бурь, без стонов?

– Каких ещё стонов?! Зачем они тут? Никаких стонов! Если кто-то застонал – это уже не любовь, а страдание. Хотя в жизни, конечно. бывают страдания, но с любимым и это – только половина от страдания.

– Я вообще-то про другие стоны. Мда. Не ожидал, честно говоря, такой фантазии от тебя.

– А что ты ожидал?

– Так. Попроще всё ожидал. Вы, врачи, – все материалисты и прагматики же? Душу же вы нигде не нашли? Но, всё-таки, я бы огня сюда добавил. Иногда, мне кажется, надо устраивать костёр до неба для веселия души.

– А сгореть не боишься?

– Боюсь, но попробовать очень хочется. Закрыться на все ключи, побольше дров и пусть бы ничего было не разобрать в этом огне, где цветок, где кто гибкий и горячий и с богом!

– По-моему, ты ничего не понял, Лео. Ты ещё туда лохань с водой добавь и будет настоящая баня. Мм?

– Ладно, поживём-увидим, кто из нас прав, моя честная и искренняя подруга, – Лео явно куражился.

– Ты, всё-таки, обиделся на меня? – Стаси испытующе смотрела на него.

– Да не то, чтобы обиделся. Ты во мне хоть одну-то приличную черту характера видишь?

– Лео, я же говорила уже?

– Ну а какая черта у меня самая неприемлемая для тебя, а?

– Самая неприемлемая? Да дерзость твоя!

– Ну-у-у-у! Тогда я идеал! Что же это за мужик, если он не дерзок? Он обязан быть дерзким по определению. И дерзость совсем не исключает всё остальное: и доброту, и нежность. Ну и всё прочее. Ты просто не понимаешь пока кое-чего. Ну, да ладно. Дружба – так дружба, но, как другу, сказать обязан, что я от своих намерений не отказываюсь. А пока, как я понял, у меня на повестке дня уборка внутридомовой территории. Хотя я там ни с кем костра не возжигал. Но мусор накопился, замки надо починить, ключи сменить. Ну и всё такое. Как тебе?

– Делай, что хочешь. Я уже тебе всё сказала.

–Считаешь меня по-прежнему идиотом, гусаром, любителем малинки? Да?

– Я тебя не знаю, Лео. Но твои действия подсказывают мне нечто подобное. Извини.

– Извиняю. С прошедшим тебя. Позвольте Вашу руку, сказочница? – Леон подошел к Стаси и нагнулся к руке, которую она попыталась вырвать. – Стаська, Стаська, до чего же ты ещё дитя. Вляпался я в историю с тобой.

– Сам виноват. Но я думаю, что они всё быстро забудут. Главное не провоцировать дальше никого. Согласен?

–Чего-о-о-о? Ты о чём? О летучке вашей, что ли?! Да мне на всех пофиг, вообще-то.

– Тогда ты про что? На работе неприятности? Из-за меня?!

– Я про то, что я, кажется, попал. И серьёзно так попал. А неприятности у меня совсем в другом месте, дурочка бесстрашная. Можно, я тебя поцелую? По-дружески чисто?

– Чисто по-дружески? Ладно. Можно. – Стаси подставила ему щёку.

– Слушай, так только партийные лидеры целуются, да мужики при братании. Но мы-то, как-никак, друг-женщина и друг-мужчина. Им так не положено, обычные же люди? Губами надо слегка чуть-чуть коснуться.

– Ладно, давай. И тебе уже пора. Десять часов без пяти.

– Я помню, – сказал Леон отсутствующим голосом.

Он опустил её на стул десять минут одиннадцатого. Её ноги не держали, а он, опершись на стол и стул, некоторое время молча смотрел в её расширенные зрачки, потом поцеловал её в волосы, провёл, едва касаясь, рукой по её щеке и ушел, взяв туфли в руки и аккуратно, плотно закрыл за собой дверь.

Надевал он туфли уже на лестнице.

– Ну не пятнадцать же ей лет, в конце концов! Почему я чувствую себя преступником? И это только из-за поцелуя так колотит. И что дальше, уважаемый крокодил? – он с трудом застегнул ремешки своих красивых штиблетов, так дрожали руки.

– Наверное, это был настоящий. Ноги меня плохо слушаются. И он опять сделал что хотел, и все мои призывы коту под хвост. Агрессор… – Стаси стянула с себя одежду, бросила её комком, как самая настоящая счастливая женщина, которая может себе позволить, что угодно, и встала перед раскрытым в темноту окном.

Лунный свет упал на неё, осветив плечи, руки, груди, живот. Ей захотелось погладить себя, и она погладила запрокинутую шею, грудь, живот, скрестила под прохладным ветерком, дующим из окна, руки на груди.

– Какая луна яркая и как высоко! – Стаси подошла ближе к окну, оперлась руками на широченный подоконник, заглядывая через окно вверх на ночную колдунью, ярко освещавшую всё вокруг. – Какая красивая и так блестит, и края облаков сверкают так живописно. Невероятная красота, почему я так мало этого замечаю. Как же хорошо! – Стаси вздохнула и опустила глаза вниз. На тротуаре, прямо под её окном стоял Лео и, не отрываясь, смотрел вверх, но не на Луну. На неё, на Стаси, он смотрел. Было видно, почти как днём, его восторженное изумлённое выражение лица. Задохнувшись от неожиданности, Стаси медленно отступила от окна.

–Ну, всё! И почему я такая идиотка? Боже мой, какой сты-ы-ыд… Как я теперь ему в глаза буду смотреть? Дурацкая луна!!!

– Ну что, Крокодил? – Лео тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и опустил глаза, чтобы прийти в себя. – От тебя сильно пахнет палёным. Ну ничего, у неё тоже, похоже, лепестки её расправляться начали, она так гладила себя… Голова ж ты моя квадратная! Как же бы мне утра дождаться и не свихнуться. А она там, наверное, переживает и даже не понимает, какой роскошный подарок мне сделала, дурочка ты моя нецелованная. Губы у неё точно распухнут к утру, – Леон поднял глаза, окно было тёмным, и только тюль колыхался от ветра, наталкиваясь на смутно белеющую за ним фигурку.

– На козырёк крыши и рукой за раму, два прыжка всего…. – он усмехнулся пробежавшей пацаньей шкодливой мысли. – Нет, так не пойдёт, Крокодил. К ней надо подходить только спереди и очень медленно с раскрытой ладонью. Интересно, как долго будут рапорт рассматривать? Ну не меньше тридцати, как всегда. Хотя её же вот проверяли, месяца три назад? Когда она вообще сюда приехала-то? Ничерта не знаю, а уже обязан бы был, если в крокодилы наметился.


–Па, а если я женюсь, ты как на это дело смотришь? – Леон рассеянно двигал фигурами по доске.

– Смотря на ком. Не на Вете, надеюсь?

– Па, я уже сказал про неё всё тебе. Забудь.

– На ком тогда? – Сергей Дмитриевич снял ладью у Леона. – Ты играть думаешь? Или я зря напрягаю свои извилины?

– Пап, ты можешь серьёзно? Что тебе эти шахматы дались? – Леон смахнул рукой все фигуры.

– Нет, ну если так серьёзно, я – весь внимание, Лео. Кто она?

Лео не хотел раскрывать отцу сразу, кто она. Не хотел вмешательства заранее восторженного мнения.

– Врач, по распределению сюда направили. Я тебе о ней уже говорил. – Леон отошел к окну, не в силах справиться с волнением.

– Это какая же? Не та, случаем, которая с тобой и общаться не хотела?

– Та самая.











1
...
...
12

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно