Ворота были там из тёса,
Во двор не тыкали чтоб носа,
И был для всех запор не ложный:
Железный прут, весьма надёжный.
Вот как‒то вышел из избы я,
К нему шаги свои лихие
Пустил, с него слизать снежочек.
Лишь только начал, язычочек
Мой и примёрз к нему серьёзно…
Страх обуял меня прегрозно,
Что оторвётся рта частица,
И надо прочь бы удалиться,
Да не пускает железяка!
Ну положенье, скажем, бяка…
Так и стою, и слёзы льются,
Смотрюсь от паники весь куце.
Язык к железу всё‒то крепче
Вон примерзает, нет и речи,
Освободиться чтоб из плена,
И надо б крикнуть непременно,
Да рта никак я не разину,
Стоял, не двигаясь, картину
Собой являя, будто рыбки,
Что на крючке, усилья зыбки,
С него сорваться прочь которой,
Чтоб вглубь нырнуть вон с тягой скорой!
Так и стоял всё без движенья,
Тих, скорбен до изнеможенья
У железяки сей заклятой…
Да вышел дедушка с лопатой,
Чтоб двор очистить вон от снега.
Глядит, меня не ластит нега…
И понял всё, сказав: «Вот бес‒то!
Нашёл себе заботы место…».
Вошёл вновь в дом, пришёл с водою
Ко мне он тёплой, надо мною
Стал колдовать, лья струйкой воду
На ту железку, чтоб та сходу
И отпустила бы внучонка,
Чтоб вновь смеялся он презвонко,
Вон позабывши напрочь вскоре
Своё паническое горе.
Ура! Обрёл я тут свободу,
Помчался к зеркалу вон сходу,
Его радушны были вести:
Язык болтался мой на месте!
Но долго было ощущенье
На нём того прикосновенья…
С тех пор зимою я не лезу,
Уж языком к всему железу.
Зато деданька мне ледянку
Вдруг сделал. В школу спозаранку
Я шёл, учился, после сразу
На ней уж с горки – нету сказу! —
Катался лихо до упаду —
Такая вот была отрада!
Ледянка – как скамейка будто,
Дно было льдом её обуто,
Оно являлося доскою,
А я блаженства, нет, не скрою,
Уж восседал на верхней полке
И с быстротою не в размолвке,
Стремглав под горку вихрем нёсся,
Ногами правя, если косо
Она начнёт своё движенье,
И было это загляденье,
Ведь дно её, всё ледяное,
Скользило по снегу стрелою!
Мог править также и ногами,
Что заставлял её кругами,
А то и вовсе уж юлою,
Вращаться вместе – Ах! – со мною,
Одновременно вниз летевши,
Как будто был на ней сам леший!
И было много, так желавших
Скатиться, даже много старших.
Им отказать в моей ли силе?
Лишь в горку сами бы взвозили.
А были те, что даже в тазе
Слетали вниз в своём экстазе,
Юлой вращаяся по ходу,
Мою в том взявши тоже моду,
Спеша скатиться вновь азартно,
Ведь это было так приятно!
Наш дом далече был от горки,
Но он стоял чуть на пригорке.
На лыжи я поставив ноги,
Съезжать мог к самой аж дороге,
От дел избавясь, вечерами,
Коль упаду, не быть чтоб в сраме,
Во тьме ведь мало уж прохожих,
Не застыдят: «Упал! Ты что же?».
Катался я без палок сроду
На удивление народу,
Зато имел приспособленье,
У лыж чтоб не было стремленья,
Коль упаду, умчать куда‒то,
Ведь их собрать вновь трудновато
В снегу, без них вон увязая…
То мысль деданечки лихая
И оказалась в этом ловкой,
Соединить чтоб их верёвкой,
Концы к носкам тех привязавши, —
Ах, как умны идеи наши! —
Саму ж верёвку ту – на шею…
Вот так кататься я умею,
И не страшны бугры и кочки,
Ведь лыжи мчат на поводочке!
А для устойчивости пущей
Я с интуицией присущей
Вперёд с наклоном мчался с горки,
Присевши чуть, и взгляд мой зоркий
Сверлил пространство предо мною,
Не встал чтоб кто‒то там стеною,
В неё чтоб больно не вонзиться,
А то нам будет враз горчица…
Вот так же я с пригорка поздно
Съезжал однажды. Тьма. Морозно.
И уж пора домой бы надо,
Как вдруг прегромкая тирада
Тревожных слов тишь поразила,
И их была такая сила,
И голос так надрывно звонкий,
Что больно стало перепонки, —
Так звук был колок, звонок, резок,
По рельсу как битьё железок:
«Волк! Караул! Ой, помогите!» —
Он так звучал с безумной прыти,
Что вздрогнул тотчас я с испугом,
Ведь волк всему здесь не был другом,
Губили скот их стаи часто,
И люди все решили: баста!
И началось уничтоженье
Их, снизить чтобы размноженье,
И было то официально,
Ведь задирали скот повально,
Сберечь его лишь этой мерой,
Достал ведь всех разбойник серый.
Их мести мёл расплатный веник,
За что давалась сумма денег
Официально всем за это,
Что, кстати, плюс был для бюджета.
И вот вдруг крик, чуть не под носом!
Не задавался я вопросом,
Чей крик о помощи звал звонкий,
Узнал: соседской то девчонки,
А, значит, волк был очень близко…
Чтоб избежать съеденья риска,
Я лыжи снял моментом, ловко,
Их в руки взял – что ни винтовка!
Мол, отбиваться буду смело,
Пустивши в ход по волку в дело…
«Где волк?» – вскричал я ей с опаской,
С волками встреча ведь не сказка.
«Вон,! Вон! Ой, караул, спасите!».
Крик всполошил её обитель…
Раздался выстрел! Скрип – калитка…
В неё испуганная прытко,
Визжа, моментом пролетела!
«Э… мне стоять тут, нет, не дело…».
В свой дом помчался я поспешно!
Ведь струсить раз – оно не грешно.
Назавтра шума, разговора…
А оказалось‒то… Умора!
Меня за волка в темноте‒то
И приняла. Ай да примета!
Что оба мы облились потом
И задрожали с страха оптом…
Я стал невинной жертвой страха
А мне нужна ль такая плаха?
И хорошо, никто не видел,
Как я в трусливом к дому виде
Мчал вон от страха очумело,
А потому пред всеми смело
Дышать во все свободно жабры
Я мог: какой средь вас я храбрый!
А волка видел. Не живого.
Но всё ж боялся зверя злого:
С клыками пасть была в оскале,
А потому стоял подале…
Он был застрелен дядей ночью,
Когда ткнул в хлев вдруг морду волчью,
Знать, выстрел вовремя был меткий!
Их ловят также, строя клетки,
На крик ягнёнка иль козлёнка,
Что в одиночестве прегромко
Кричат, к родне своей взывая!
То слышит волк, вся волчья стая;
Чтоб крикунам вовсю дать перцу,
В клеть входят… Вмиг за ними дверца
И не даёт им вспять отхода,
И вот попалась злая шкода!
А молодняк кричит не тише,
Но в безопасности – на крыше,
Примотан крепко к ней верёвкой.
Достать, прыжок имей хоть ловкий,
Нельзя – так крыша сделана высоко,
Приманку видит нюх лишь, око.
Вот тут приходит, зверю рада,
Мощь оружейного заряда,
Она ему – за всё расплата,
Ведь зла творил он многовато.
Но это осенью и летом,
Когда тепло ещё, при этом,
Зимой замёрзнет вмиг ягнёнок,
И пропадёт вон крик презвонок,
Ведь жаль, хоть малую, скотину,
Являет чудо что – картину
В хозяйстве труженика вечно,
И жаль ему того, конечно.
Снимался с крыши тут страдалец,
От зверя был что лишь на палец,
И в ночь вновь смена караула,
Кричал на крыше чтоб не снуло,
Чтоб хищник в клеть попал бы новый,
Успех ловца бы был бедовый.
Потом клеть местоположенье
Меняла, чтоб не в отдаленье
Была от леса, где жилище
Волков, откуда стайно рыщут
Для нанесения урона
Скотине. Клеть здесь – оборона.
Но то мужицкое ведь дело.
В войну ж их рать, ох, поредела…
С детьми остались только вдовы,
Что разорваться все готовы,
Чтоб в норме было всё хозяйство
И сыты дети – всё богатство,
Да на колхоз трудиться днями,
Уйти чтоб в зиму с трудоднями,
Не класть чтоб зубы всем на полки,
Стеречь, чтоб скот не съели волки,
И выживать средь тяжких буден,
Как их черёд не стал бы труден.
У детворы ж свои понятья
О жизни. В играх все‒то братья,
Соседки – будто бы сестрёнки.
Росли с годами, впав в силёнки,
И помогали по хозяйству,
Чтоб быть бы в нём всегда‒то яству,
Внимали жизни и учася
Одновременно в нужном классе,
А также, всем как, коль суббота,
Им мыться в бане тож охота.
У моего была деданьки
Для тел отрада – чудо баньки.
Она по‒чёрному топилась,
И то для глаз, отнюдь, не милость,
Топилась долго и заране,
Тепло‒тепло чтоб было в бане,
Имела каменку там – печку,
Ах, как же пар был люб сердечку,
Коль на неё плеснёшь лишь воду,
И было в радость то народу!
Под потолком была там полка,
Не полежишь где с жара долго,
Но то не русскому народу:
Лезть на неё старался сроду,
Чтоб был там веником обхлёстан,
Ведь молодым с того стать просто,
Потом летел, как быстрый голубь,
И с головой сигал вмиг в прорубь!
А то, кряхтя, валялся в снеге
И был с того в умильной неге…
Я не любил жару в ней очень,
Избечь её был заморочен.
Тогда меня стращали вшами,
Верёвку что совьют и сами
Меня опутают ей, в воду
Да и утянут! Что народу
Они так много погубили,
И до сих пор тела их а иле…
И моментально, не с опаской,
Катился в баню я колбаской…
Мне там приятно тёрли спинку,
Как все, был с паром я в обнимку,
И становилося легко‒то,
На полку что залезть охота…
Но взрослых то прерогатива,
Они там парятся ретиво,
А детворы уж полки ниже,
Где не ядрён пар, а пожиже.
Потом в предбанник – одеваться,
И марш домой, как кукла‒цаца…
А там во всём своём ударе
Вода кипела в самоваре!..
Варенье было из малины.
Не стол, а чудо‒именины.
И ждал мой резвый язычочек,
Чтоб на него залез медочек.
И чай все пили, коль охота,
Аж до седьмого вволю пота…
На том мытьё и завершалось,
Все вновь за труд, а я – за шалость!
И вот однажды в день так банный
Деданька, в проруби желанной
Вон окунувшись раз аж двести,
Принёс азартные мне вести,
Что там, у проруби, толпою
Стоят «хнычки» и что собою
Они красны, как угли в печке,
И все, как мини‒человечки,
И все поют, как будто птички.
А ростом все чуть больше спички.
Вмиг так взглянуть мне захотелось,
В душе взыгралась буйно смелость,
Идти ведь к ним нагим лишь надо,
Тогда смотрин грядёт услада.
И я на то вмиг стал согласен!
Пусть будет выход и опасен.
Из бани выскочил вон пробкой!
Нагим помчался к речке тропкой,
Пришёл которой вспять деданя.
Не мёрз, согрела так‒то баня.
Сейчас «хнычков» увижу дивных!
Но детский ум – то мир наивных.
Примчал!.. «Хнычков» ‒то и не видно,
Ни одного… Ах, как обидно!
Скривились губы… Слёзы в глазках…
Так вмиг пропала чудо‒сказка…
И я побрёл вспять, вон рыдая…
А вкруг погода ледяная.
Вошёл я в баню, и деданька
Сказал мне: «Плакать перестань‒ка,
И верь, мой миленький внучочек,
Ты их узришь в другой разочек».
Я рассказал о горе дома.
Бабанька, мамка с мощью грома
Вдруг речь‒отчитыванье грозно
Вонзили в дедыньку: морозно,
Мол, на дворе, тебе же шутки!
И долго крякали, как утки…
А я в «хнычков» поверил сразу
И бани ждал вновь – нету сказу! —
Чтоб нагишом примчаться к речке,
Где – точно! – будут человечки,
И я возьму их всех с собою,
Заняться с ними чтоб игрою.
Но каждый раз я хныкал снова,
Надежды ведь ко мне обнова
Не попадала счастьем в руки,
Хнычки же были, скорби муки…
Вот так и стал я закалённым,
Ядрёным, крепким, не солёным.
«Хнычки» же в памяти доселе,
Как вспомню, сдерживаюсь еле,
Чтоб смехом вдруг не разразиться!
А это жизни ведь частица.
Так закалял меня деданька,
И помогала в этом банька.
Не посмотрел «хнычков» умильно,
Зато своих имел обильно…
И вот к концу зима. Сугробы
Спешат вон прочь, весне дать чтобы
Не до колен в снегу дорожку,
А чистя путь ей понемножку
До самой миленькой землицы,
Цвели цветы чтоб, пели птицы,
И солнца печка чтоб пылала,
Ручьи бежали вдаль не вяло,
Была всего‒всего активность,
Стремились в рост растенья, живность,
Самим бы жить и дать потомство,
Чтоб с счастьем было всем знакомство,
Не знали б горя и невзгоды —
И так подряд всей жизни годы.
Был всех детишек ум затарен
Быстрей пробраться в стан проталин,
Собрать сухие там былинки
И жечь костёр – лети, искринки!
Дымки костров – ах! – восхищали,
И радость всех неслася в дали…
К нам во дворах рвались собаки,
Ребёнок друг ведь был им всякий,
Замест родного даже братца,
Хотели прыгать и лизаться!
И предвкушали наслажденье
В ватажках детских похожденья
На речку, в лес и по оврагам,
И было то взаимным благом!
От тех костёриков, кто старше
Был из ребят, под взгляды наши,
Из стана, то бишь, малолеток,
Мол, то им слаще всех конфеток,
В момент «прикуривали» бойко
Былинки и «курили» стойко,
Хотя дым лез в глаза и в горло,
И если кашлять вдруг припёрло,
Старались взрослыми казаться
С былинок, курева‒эрзаца…
Мы тож «курили» незаметно,
Казаться чтоб авторитетно,
Но кашля долгое мученье
Казало всем разоблаченье.
«Эх, вы, куряки‒неумешки, —
Мы тотчас слышали усмешки
И даже смех ехидный, броский, —
Ещё сосать вам надо соски…».
Мы что‒то вмиг им в оправданье…
Но колкость шла вся в затуханье,
Играть пускались коль все в «салки»,
Где все галдели, будто галки,
Когда опасно лезла кошка,
В гнездо их милое – лукошко.
Визг, писк и буйство всех азарта —
Подарок нам отрадный марта,
Проталин он давал площадки,
И были все они нам сладки…
А чтоб весна пришла быстрее,
Снег растопя, теплом согрея,
Пекли из теста нам всем птичек
Для убедительных закличек,
И мы, поднявши их высоко,
И устремивши в небо око,
Носились с искренним порывом,
Прийти весне быстрей – с призывом,
Чтоб возродилась жизнь цветасто
Всего и вся, зиме же – баста!
Отрадно кликать с возвышений,
И не унять у нас стремлений
На них нам тут же и взобраться,
И то милей нам было братца,
И мы, грачи как, с них галдели,
Наивно верили, что в деле
Серьёзном были, без оглядок,
И всем порыв был мил и сладок.
Вот тут в азарте мне взбрело же
Залезть на крыши даже ложе,
Она была соломой крыта.
Вот на неё чертей копыта
И вознесли, чтоб быть всех выше.
Приставил лестницу… На крыше!
На ней уж буду я заметней,
Чтоб взор весны на мне приветный
Остановился милый сразу,
По моему тогда заказу
Зима заплачет вон ручьями,
Природа вся уже делами
Займётся бодро, с вдохновеньем,
На труд свой глядя с умиленьем…
И я считал себя причастным,
Весны приход чтоб был прекрасным.
А потому, поднявши птичку,
Вовсю орал весне закличку:
Каникул дай весенних диво,
Гурьбой носиться чтоб ретиво,
Хоть и по слякотной землице,
От счастья чтоб светились лица, —
Так твоего мы ждём прихода,
Конца учебного с ним года,
Хоть и учился я не тяжко,
А стану скоро второклашкой.
Приди, приди, весна, скорее!
И долго б голос, с крыши рея,
Вдаль нёсся звонко по округе…
Как вдруг в таком я стал испуге,
Что дрожь взяла и стало жутко…
Была опасности побудка —
Так страх убил сознанье круто,
Душа вся паникой обута…
Была она, как будто в аде…
Всё потому, что кто‒то сзади
Меня толкнул вдруг, тонко блея!..
И я невольно, чем смелее,
Вон обернулся машинально,
Чуть не упал вниз: натурально
Была там морда чёрта, бесья!
Оцепенел с того вон весь я:
Имел большие он рожищи,
Таращил жёлтые глазищи,
Тряся своею бородою…
Я не владел самим собою,
Сознанье напрочь вон поблекло…
«Ну вот, сейчас потащит в пекло
Терзать меня в жаровне ада…».
Душа ж моя в нём быть не рада…
Тут бес как нагло устремится
К моей руке, в которой птица,
Страсть съесть её в нём жарко пышит,
Толкнув меня, что я чуть с крыши
Не полетел, как камень точно,
На крыше ведь стоять непрочно…
Отгрыз чёрт птицы половинку,
И за другую без заминки
Полез, заблеявши козою…
Взор затемнён мой был слезою…
Но, стоп! Как блеянье знакомо!
Оцепененья спала кома,
Я пригляделся к чёрту: Роска!.
Во всей красе смотрелась броско,
Маманя детушек‒козляток.
Душа повылезла из пяток,
И обнял я её за шею,
Забыл вмиг страха эпопею,
Ей спинку гладила ручонка,
От счастья смех звучал мой звонко!
Ей отдал птицы часть вторую:
Вот как люблю тебя, родную!
Но как залезла ты на крышу?
Ответа нет, его не слышу…
И как снимать тебя отсюда?
Ой, упадёшь, и будет худо…
Спустился на землю обратно,
А тут… О радость! Как приятно:
Стоит и ждёт меня уж Роска!
А как смогла так – вот загвоздка!
А, может, происки то чёрта?
И радость вмиг на ключ запёрта.
Но откликается на имя,
Висит под брюхом грузно вымя,
А у чертей его ведь нету…
Как рад я ей, как мил‒привету!
Конечно, Роска это, точно!
А потому помчался срочно
Я в дом за хлебушка краюшкой:
Изволь откушать, мол, подружка!
О проекте
О подписке