И долгожданные денёчки
К нам приходили, и цветочки
Уж вербе сшили одеянье,
Что было солнца в них сиянье,
Белы, светлы все и пушисты…
И мы, глазёнками лучисты,
Шли к речке, коя бушевала
От половодья, мча не вяло!
И все, как лёгкие созданья,
Вон проявив своё старанье,
На вербы лезли, рвали ветки,
Они дарили нам конфетки,
Когда мы взрослым их вручали,
И те, отбросив все печали,
Их к образам несли и к свечам,
Готовясь к дивным, светлым встречам,
И в их мы не были опале,
Они ведь в детстве все бывали,
Ворчали чуточку, конечно,
Мол, в половодье лезть беспечно
Нельзя на вербу, то опасно!..
И мы поддакивали: ясно!
И… упорхали на просторы,
Творя на них свои уморы…
А, впрочем, вербу рвать сноровка
Нужна в распутицу, чтоб ловко
Лезть по ветвям её, строптиво,
Река несётся ведь бурливо,
Заливши вербу вполовину,
Оплошность – канешь вмиг в стремнину!
Но были мы в плену азарта,
Сноровки, мужества он парта.
Срывались – случаи бывали…
И мчал таких поток вон в дали,
Пока за что‒то уцепиться
Не удавалось, и землица
Вновь твердь свою не представляла,
Всласть дух возрадуя немало!
Но обливания водою
Мы ждали, ждали всей гурьбою!
Но рукотворного. Из кружек
Друзей своих, своих подружек —
Из вёдер, мисок и баклажек,
И вид при этом был б не тяжек,
А лишь безудержно весёлым!
И по соседним был он сёлам.
То Понедельник после Пасхи
Даёт азарта чудо‒сказки…
Конечно, верующим Пасха
Была душе воскресшей ласка,
Они религии каноны
Блюли и взоры на иконы,
Крестясь, стремили вожделенно,
Уверясь: жизнь отнюдь не тленна,
Хоть тяжки в ней порой мытарства.
Но будет, будет счастья царство!
А почему терпеть невзгоды
Они согласны даже годы?
Какая сила в этом воли
Наперекор превратной доле!
И нас, конечно, понуждали
Креститься, в райские чтоб дали
По Божьей милости попали,
У Бога не были б в опале.
И в ад попасть хоть было страшно,
Но взгляд невольно наш букашно
Исподтишка полз многоножно
Да всё на улицу, где можно
Любимым играм вновь предаться,
В другом где каждый видел братца,
Ведь у детей своя отрада,
И насладиться ей всласть надо!
А потому, коль можно было,
На волю мчались все премило,
Вон рай и ад вмиг забывая.
И уж ватага удалая
То там, то здесь порхала птичкой,
С идей взгорая буйной спичкой!
А вот пришёл и Понедельник
Да дел игривых не бездельник!
Всех ёмкостей – поверх! – запасы
Водой наполня, все, как асы,
Вон из домов летели пробкой
И друг за дружкою торопкой
Неслися поступью с водою,
Облить в момент чтоб с головою,
Нагнав невёрткого кого‒то,
И вон того, и ту охота!
Да самому чтоб быть сухому.
Но в этом буйстве удалому
Сухим остаться, ой, не просто,
И будь приличного хоть роста.
Вода достанет до макушки,
Не из ведра хоть, но из кружки;
По телу хлынут вниз потоки,
От них напрасны прочь отскоки,
Ведь вкруг вода, вода сплошная…
Да не нужна нам страсть иная,
Ведь день такой нам дан недаром,
И мы все носимся в нём с жаром,
Кто друг за дружкою отдельно,
А то ватагою прицельно
Уже за группою другою…
И было то подобно бою,
Где жертвы все мокры до нитки,
Сухих же нет, хоть и попытки
Всё ж были юрко увернуться…
Но не смотрелись все мы куце,
Вода стекала с нас ручьями,
И мы толкли её ногами…
Велосипедные насосы
Водой нас жалили, как осы,
И хоть не так уж было больно,
Но выстрел их бил дальнобойно
И верно в цель, то есть прицельно,
Их примененье не бесцельно,
Кто их имел, тот, без сомненья,
Бывал хозяином сраженья.
Все были в обуви разбитой,
Ведь не могли в хорошей мы‒то
Идти все в грязь на обливанье,
Да пресекли бы враз старанье
Такое взрослые с укором.
А потому в согласье скором
Мы обували, что похуже,
Ведь в ней сподручней лезть в все лужи,
Не будет ей в том ввек обиды,
Мытарств ведь видела все виды…
Но вот иссякли вод резервы…
Чуть буйства сдерживая нервы,
Мы расползалися по хатам,
Хотя не хочется ребятам,
И там, вздыхая сокрушённо,
Нас раздевают всех законно
И на печь гонят согреваться,
Тепло её – милее братца,
А сверху – тёплую овчину,
Прогреть чтоб ноги, грудь и спину,
Чтоб не задела хворь‒простуда,
Она ведь скверная зануда.
И точно, за ночь пропотели,
И вновь вовсю здоровье в теле!
Недельку лишь взнуздать терпенья,
Как будет вновь игры каленье.
Пришло наградой ожиданье —
Яиц азартное катанье
С пригорков стало нам отрадой,
Кто был искусен, – был с наградой:
Яиц имел он пополненье
И «Красной горкой» восхищенье!
Кто в мастерстве же не был пылок,
Чесал с досады свой затылок,
Реваншем больше загорался,
Желая быть в почёте аса.
Сначала мерились, чьи дальше
С пригорка скатятся все наши
Поразукрашенные яйца,
И те, не смели кто тягаться
В том с победителем, расстроясь,
Ему вмиг кланялись по пояс
И из запасов, хоть в печали,
Вмиг по яйцу ему вручали,
И он сиял с того, довольный,
Успех его что был сверхсольный!
Потом на меткость попаданья
Смещались наши все старанья:
Попасть в яйцо яйцом с пригорка.
Все, затаясь, смотрели зорко,
Умерив даже и дыханье —
Так волновало попаданье:
Одни боялися удачи,
Другие мыслили иначе.
Кто попадал, яйцо из кона
Тот брал подбитое законно,
Гордяся этим прибавленьем
И, видно, с явным наслажденьем…
Затем – чтоб так скатить яичко,
Была внизу с другим чтоб стычка,
И будет чьё при том разбито,
И чтоб то видела вся свита,
Его себе брал победитель
И клал за пазуху‒обитель,
Светясь улыбкою лучисто,
Мол, победил законно, чисто!
И били яйца напоследок
О носик носиком, и редок
Кто не был в этом не побитый,
А потому, хоть и сердитый,
Но половину проигравший,
Согласно клятве в этом нашей,
Яйца разбитого без спора
Отдать счастливчику и скоро
Обязан был и съесть моментом
Пред ним с улыбкою при этом.
И был такой средь нас счастливчик,
Побил что множество яичек,
И так наелся половинок,
Как будто прибыл он с поминок,
Что не живот, а животище
Уж был, отвис с обильной пищи…
А мы считали все потери,
Ох, невезучие тетери…
Какая курица снесла‒то
Ему яйцо, что все ребята
Терпели только пораженье?!
К яйцу такому уваженье
И восхищенье всех нас было:
Вот это крепость! Ай да сила!
И вдруг из рук оно случайно
Его упало, чрезвычайно
Ему пребольно стукнув ноготь
Босой ноги… Но он: «Не трогать!
Яйцо не трогать!» – крикнул грозно,
Но всё впустую, было поздно:
Схватил его рукой уж кто‒то!
Взглянуть на диво всем охота,
Потрогать крепость скорлупы‒то…
И тут вдруг ложь была раскрыта:
Яйцо‒то… каменное было!
Как все, раскрашенное мило,
Размером, формою – аналог
Куриным как, и вид не жалок,
Был отшлифован очень гладко.
Обман же выглядел прегадко,
Поколотить его хотели,
Смирить себя сумели еле
И дали тут же в наказанье
Ему строжайше приказанье
Всем по яйцу вручить сию же,
Не то ему же будет хуже!
И он принёс их вмиг в кошёлке,
И все, отбросив речи‒толки,
Её в момент опустошили…
Так подчинился правды силе
Обман презренный и нахальный.
Яйцо же – камень в угол дальний
Кустов заброшено под свисты,
И с дела доброго лучисты
Все лица стали и довольны,
И справедливости все войны
Потом вели всегда гурьбою,
И каждый с ней готов был к бою!
Но вот закончили учиться.
Ах, как сияли наши лица!
Теперь просторы будут наши,
Нам в том не надо сна и каши,
У детворы свои заботы,
Они в делах своих не жмоты,
А в них активность вся по полной
И в этом возрасте законной.
Учиться кончили успешно,
И жизнью летней жить не грешно.
Я второклассником стал важным,
Пред «мелюзгою» был вальяжным,
Чай, кое в чём уже учёный,
Авторитет, знать, был законный.
Класс старых дал друзей навалом,
И с ними был я в буйстве шалом!
Ходили в гости мы друг к дружке,
Но не назойливы, как мушки,
А как положено в том было,
И всем с того приятно, мило.
Мы звали всех, идя по кругу.
Вот как‒то раз пришёл я к другу,
Воззвал, чтоб вышел, крикнув зычно,
Вошёл во двор, как к всем, привычно.
И вдруг опешил, замер в страхе,
Аж пот пробился на рубахе:
Шла преогромнейшая птица
Ко мне, и ярость в ней бурлится,
Всё ощетиня оперенье,
И агрессивное стремленье
Напасть пренагло не скрывая, —
Атака грозно‒боевая!
Распущен веером хвостище,
Кровавый клюв желает пищи,
Страх навести – её усилья,
Аж до земли спустила крылья,
Горит огнём, пылает шея,
А чтобы быть ещё страшнее,
Трясёт кровавейшим отростком,
Где клюв, врагу, мол, будет жёстко
И от когтей ножищ огромных!
Силёнок был пред ней я скромных
И одинакового роста,
Вмиг обомлел и замер просто,
Страшил и крик её надменный…
Ну был пред ней я будто пленный.
Вдруг подскочила птица резко
И так меня швырнула веско,
Что вмиг упал, забился в крике —
Так страх мой был в великом пике!
К тому ж, страшеннейше клевала,
Мне причиняя боль немало…
Закрыл я голову руками…
Ах, как сейчас хотел я к маме!
На крик хозяев появленье
Явило чудное спасенье,
Они агрессора прогнали
Вон хворостиной сразу в дали!
А то была бы мне уж крышка,
Хоть я и сильный был мальчишка.
С такими впредь боялся встречи,
Тягаться с чудищами речи
И нет вовек уж: вес громадный,
И норов к драке страшно жадный!
«Эх, ты, – сказал мне друг, – глупышка!
Всего‒то-навсего пырышка,
А ты уж плакать…». К разговору,
Так быстро дал в калитку дёру
Он, ибо птица к нам движенье
Вдруг начала… За ним в мгновенье
И я шмыгнул со страха прытко!
Вмиг заперта была калитка,
Мы продолжительное время,
Бежа, несли испуга бремя…
Остепенили бег тогда лишь,
Когда вопроса к нам вдруг залежь
Не позалезла трезво в уши:
«Куда несётесь вы, как клуши?!».
«Мы это… как их… – друг нашёлся,
Не оплошать чтоб с их вопроса, —
Перегонки с ним учинили
И вот неслись, сродни кобыле!
Да вы наш спор назло прервали,
А то неслись сейчас бы в дали!
Не так ли, Славка? Подтверди‒ка!».
И я с правдивостью всей пика
Мотнул в согласье головою…
И все, галдя, пошли гурьбою
Заняться милыми делами,
Ещё не зная, где и сами…
Мы перемиговались с другом,
Что подозрений едким мукам
Вмиг предоставили лукавство,
И было это счастья царство.
Потом из книжек я, конечно,
Узнал ту птицу и поспешно
Припомнил встречи с нею случай,
Что был душе моей не лучший.
Она индюшечьей породы.
Индюк то был. И через годы
Я вспоминал всё с содроганьем,
Как агнец чистый пред закланьем.
В селе «пырышками» их звали,
Средь птиц они, как чудо‒крали.
Но индюка щипки я помню,
Являл собой он злобы ровню.
А лето щедрость нам дарило,
Телам и душам было мило…
К концу готовились июня,
Запас не делал дров лишь клуня,
Чтоб на Ивана ночь Купала
Костры жечь, радуясь немало
Его приятностям старинным,
Ведь праздник числился былинным.
И вот настал он! Обливанья
Водой взбурлили всех старанья,
И не унять лихой в том жажды,
Да много раз, а не однажды,
Не разводили шуры‒муры,
А были мокры все, как куры,
И потому костров пыланье
Нам, мокрым, было, что лобзанье
Родимых мамочек в несчастье,
Когда они дарили счастье.
Нам мало жечь костры любезно,
Мы веселились все помпезно!
Огонь был душам очищенье,
К их чистоте несли стремленье —
Так утверждали вечно предки.
А нам костры – для душ конфетки,
Вовсю веселие и диво;
Конечно, прыгали строптиво
Через костры с всего разбега,
Была в том удаль, риск и нега,
Кто выше прыгнет, – одобренье,
Ему почёт и восхищенье!
Просили храбрые дровишек
В костры подбросить чтоб излишек,
И коль взметнётся высоченно
Огня стена, над ней мгновенно
Враз пролететь отважно птицей,
А в жар и пыл пасть не годится.
И было в том соревнованье,
Героев было величанье
И апогей всех восхищенья,
Они пред всеми вне сравненья,
Авторитет и заводилы,
И уважение их силы.
«Ну что стоишь, тих, как зайчонок,
Аль трусишь, прыгнуть нет силёнок? —
Ко мне один из них с вопросом. —
В огонь боишься ткнуться носом? —
И смех прошёл, как шквал, волною —
Так все смеялись надо мною… —
Аль ты ввек с трусостью в обнимку?
Ну, подожги тогда былинку
И прыгай с страха, с буйной дрожью,
Мож, ощутишь в том силу Божью…».
«Да я… – была ответа тара, —
Я не боюсь огня и жара,
Сперва ведь прыгают большие,
Потом и мы вослед, другие…».
Пошёл, разбег начать чтоб скоро,
Избечь чтоб в трусости укора…
Огонь, огонь перед глазами!
И от обиды со слезами
Помчал на пламя машинально…
Все улюлюкали повально!
Но под ногой попалась палка,
И я споткнулся… И не валко
В костёр и сел, на чём сидим мы,
И еле выбрался, палимый,
Хоть потушить имел стремленье,
Штанов всё ж было опаленье…
Ох, попадёт же от маманьки!
Мне не избечь суровой баньки…
И не пошёл в свою я хату,
Пришёл к бабаньке, где заплату
Она мне сзади пристрочила,
И я смотрелся уж не хило,
И смог домой идти смелее,
Хоть не идти и всё ж милее…
Пришёл. Вопрос мне первым делом:
– Ты чуешь, пахнет, сын, горелым?
– От печки, мамка, то, наверно… —
И аккуратно и примерно
Прикрыл её плотней заслонку,
А сам быстрей, быстрей в сторонку
Штаны свернул, на печь взобрался,
А там уж был котёнок Вася,
И мы заснули с ним моментом…
Лишь новый день пришёл с рассветом,
Мои штаны, глядь, были в стирке,
И все заштопаны их дырки,
Парчины, ног всегда подружки,
Смотри‒ка, были уж в утюжке,
И запах едкий в доме дыма
Ушёл куда‒то напрочь мимо…
«Ну, не заметила заплату,
Не получу я, значит, плату,
Что вдрызг прожёг весь зад штанишек».
И счастья так вскипел излишек,
Что замурлыкал голосишко,
Ну, как весною соловьишко!
Деданька видел зад мой красный
И вид убитый и несчастный,
Аль зад на медь похож был цветом,
Иль потому, что рыж, при этом,
Но звать меня он стал вдруг «медный»,
Я ж улыбался, был не вредный,
Но дружелюбно и с улыбкой
От счастья плыл вкруг чудо‒рыбкой…
А лето щедрое плодило,
И всем с того приятно, мило…
Природы дикой угощенья
Любили все мы, без сомненья,
И даже лук, что ели дикий,
Не вызывал в нас страха крики
Своею горечью ядрёной,
Зато ватагою влюблённой
Мы на красу вокруг смотрели,
И птичьи радовали трели…
Жевали клубеньки‒картошку
Травы какой‒то понемножку,
И не проглатывали в спешке,
Смакуя, горечь сыроежки…
Сласть ароматных сочных ягод
Не приносила ртам ввек тягот.
Гольцов ловили мы руками,
Несли, сварила чтобы, маме.
Ах, и вкусна из них ушица,
Сама аж ложка в рот стремится!
Я на опушке как‒то встретил,
И лик с того мой стал вдруг светел,
Огромный белый колокольчик,
Его красу стерёг кусточек.
Как поражал цвет белизною!
Ах, красота! Само собою
К нему – сорвать! – тянулись руки,
Глаза пылали! Сердца стуки…
Вот принесу домой цветочек!
Вмиг посмотреть, хотя б разочек,
Село безудержно сбежится,
Все в восхищенье будут лица,
Хвалить начнут: какой счастливый!
И разговор пойдёт бурливый…
А он стоял на длинной ножке,
Жужжали пчёлки вкруг и мошки…
Какая стать! И как изящен!
Лишь на него глаз натаращен,
Благоговейный запах чуден…
И уж сорвать его был блуден,
Как вдруг неведомая сила
«А надо ль делать?» – вопросила,
И впрямь, он миленький цветочек!
И белый, будто голубочек,
На фоне зелени травинок
Вдали дорог и всех тропинок.
Его волшебное здесь царство.
И чтоб пресечь души мытарства,
Я от него отдёрнул руку:
Нет, не создам красе я муку,
Цветёт пусть, вкруг благоухая,
Ведь и цветку жизнь дорогая.
И я пошёл своей дорогой.
Беречь красу был в клятве строгой.
Тут отвлекло моё вниманье
Между травы хвоста вилянье
Зелёной ящерицы, толсто
Она смотрелась, и я просто
Поймать хотел уж машинально,
Она же вдруг ко мне нахально
Как повернётся! И ротище
Да как разинет, что зверище,
Броски на пальцы совершая,
Не тронь, вот, мол, какая злая
Я, аж от самого рожденья!
Я испугался, сразу рвенье
Поймать её и вмиг пропало,
Да и была она – не мало! —
О проекте
О подписке