Семье моей посвящается

В. Евдокимов

© Вячеслав Евдокимов, 2018

ISBN 978-5-4490-9489-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Детство милое…

 
В конце пути его начало
Нам вспоминается немало,
Ведь сил, надежды и задора
Ещё громаднейше, без спора.
 
 
Легко идти, мол, цель – подмога.
Не взвесишь трудности все строго,
Они не видятся заране.
Энтузиазма возгоранье
 
 
Ласкает душу, бодрость дарит,
Идти стремление – в ударе,
Всё лёгким кажется, цветущим.
Шагать желание – всё пуще!
 
 
Всё в детстве чудится легко нам.
К нему идите вновь с поклоном
За жизни миг наш лучезарный,
Своей энергией ударный,
 
 
Всегда к всему везде – на старте!
Миг жизни той весь в благодати
На всём приятном и готовом.
Восславим детство добрым словом!
 
 
Приходит срок, и уж не деться,
Не вспомнить время чтобы детства,
Его невинные проказы.
О том и будут ниже сказы.
***
 
 
Родился за год до войны я
В стране, шаги чьи вдаль лихие,
В одной республике союзной,
Памир высок стоит где, грузный,
 
 
Зовут который «Крышей мира» —
Авторитет таков Памира.
 

Второе моё рождение

 
Но вдруг родился я повторно,
На радость всей родне, бесспорно…
В семье был братик в три годочка,
Годкам он этим был росточка,
 
 
Помощник, знать, коль братик старший.
Коль мамы, папы нет, папашей
Он становился надо мною.
И маме вот одной порою —
 
 
А папа был всё на работе —
Да по хозяйской всё заботе
Вдруг отлучиться надо срочно.
Даёт наказ старшому: точно
 
 
Исполни всё, коль я заплачу,
И не являй себя в том клячу,
А к люльке быстро подходи ты,
Качай её, пой не сердито,
 
 
Льни лишь с улыбкою к браточку,
И даст отбой он голосочку.
А мамы нет – я это вижу…
Да как свой крик вовсю напыжу!
 
 
«Ну что кричишь? Будь крик неладен…» —
И в рот мне всыпал… виноградин,
Что перекрыли напрочь горло…
Дышать нельзя… Под лоб подпёрло
 
 
Вон от удушия глазёнки…
А брата радостный и звонкий
Звенел восторг, как колокольчик:
«Ну вот и стих твой вмиг роточек!».
 
 
И он бы стих с того навеки…
Да есть вот чувство в человеке,
Что навевает вдруг тревогу…
И мама с этого к порогу
 
 
И прибежала, чуя это!
И, точно, жизнь сынка задета…
Очищен рот весьма торопко,
Из горла вынута вон пробка,
 
 
И жадно стал дышать я, часто!..
И смерть попятилась, клыкаста…
Заботой братика так мило
Была довольна бы могила…
 
 
Да жаль, болезнь его скосила,
В мир неживой вон взяв немило…
Один остался я ребёнок
Среди забот всех и пелёнок.
 
 
А тут война… Фашистов орды…
За честь страны, за сласть Свободы
На фронт ушёл и папа милый,
Чтоб биться насмерть с чёрной силой.
 
 
В бою же грозном в Подмосковье
Пал, пропитав землицу кровью…
Одни остались мы уж с мамой
С душевной вечно тяжкой раной…
 
 
…Чтоб жизнь здесь начали колхозы,
Покинул волжские морозы,
На помощь братьям прибыл юга,
И встретил юг его, как друга:
 
 
Хотел и здесь народ‒трудяга
Иметь желанные все блага!
 

Один через горы…

 
Война идёт. Расту и я же…
И вот ума моя поклажа
Идти за мамой приказала,
Ушла, ни много и не мало,
 
 
В райцентр как, а то чрез горы.
Быстрее к ней! Легки все сборы,
Ведь был находчивый я мальчик:
В одной руке китайский мячик —
 
 
Он – прыг да прыг! – всё на резинке…
Крыла же бабочки‒картинки
Всё машут, едя на колёсах…
Игрушка то, чья ручка – посох
 
 
В другой руке моей везущей…
Ну путешественник я сущий!
И в горы так вступил упрямо —
Идти дорогой вдаль и прямо…
 
 
Иду‒спешу к тебе я, мама!
А тьма в горах высоких храма
В момент скрывает дня просторы,
Теряют вмиг свой облик горы,
И мрак вкруг властвует кипуче,
И нет дороги, скрыты кручи…
Шакалы стали в плаче детском…
Глаза сверкают хищным блеском!
 
 
И жил бы я? Да пограничный
Наряд объезд свершал обычный,
Уткнул в меня свет фар машины…
Он не видал такой картины,
 
 
Чтоб мальчик брёл один средь ночи
В горах, не плача с всей‒то мочи…
«Почто один? И чей, куда ты?».
В машину взяли – прочь дебаты! —
 
 
В детсад с утра и передали.
А мама близи все и дали,
Домой вернувшись, обыскала,
Убившись горюшком немало,
 
 
Ища пропавшего сыночка…
И побелела только ночка,
Звонок в село вдруг телефонный,
Ребёнок что пропавший оный
 
 
В детсаде там‒то, невредимый,
И хочет к мамочке родимой!
И прибыла она с подводой,
Вконец измаяна невзгодой,
 
 
И привезла домой обратно.
Ах, как же было нам приятно!
Но вдруг письмо пришло с Поволжья,
Мала что помощь, даже Божья,
 
 
Твоей мы ждём, езжай к нам, дочка!
Не одного взяла сыночка
Война проклятая… Стары мы.
А потому в хозяйстве срывы,
 
 
Иссякли силы уж с годами…
К отцу езжай, к родимой маме!
И паровоз нас вёз в теплушке
От гор подальше, чьи макушки
 
 
Проткнули небо над собою…
И было грустно нам порою…
Но всё же прибыли в село мы,
Где маме все и вся знакомы.
 
 
И были долгие объятья,
Врагу сквозь слёзы всё проклятья…
Жизнь продолжалась, всё мне ново,
И уж не надо мне иного.
 

В селе приволжском

 
И вот село, где мать ребёнком
Жила во времени далёком,
Толпилось что вдоль малой речки
И меж холмов. Дымили печки,
 
 
Дрова сжигая, лесом данных,
Стоял что вкруг, не в далях дальних;
Ручьи журчали по оврагам,
Делясь в жару желанным благом,
 
 
По склонам их – обилье ягод,
За сбора час – запас аж на год!
В лесу нашествие грибочков
Всё на земле, поверх пенёчков
 
 
Да на стволах, на буреломе,
И все желанны в каждом доме.
Полей был дар всегда богатый,
Его встречали с песней хаты,
 
 
В садах стояли что плодистых
Под пенье птичек голосистых,
А огородные щедроты —
От постоянной всё заботы;
 
 
Домашней птицы вид, скотины —
То жизни милой всё картины,
Несла себе благ что колхоза
Труда возвышенная проза,
 
 
Когда вставала до рассвета,
Утихомирясь ночью где‒то…
И всё несла то женщин сила.
А мужиков война скосила…
 
 
И всё легло на вдовьи плечи,
И было им всегда не легче,
Вон разрываясь на два фронта…
А как всем радости охота!
 
 
Лишь были детки им отрада —
Сиротки. Сбор труда – награда,
За престарелыми забота…
В мороз и зной до уймы пота.
 
 
А малышня вся в играх вечно,
Жила раздольно и беспечно,
Свой кругозор, умы коротки…
«Пусть поиграют, ведь сиротки…» —
 
 
Смахнут, сказав, украдкой слёзы,
А боль в душе острей занозы…
На всякий случай, до рассвета,
В поля идя, накажут это,
 
 
Мол, сделай в доме, после то‒то…
А малышне ведь спать охота,
Поддакнут с сна, забудут мигом
Наказы все, под сна вновь игом…
 
 
Не вспомнят, днём коль уж проснутся,
Зато все в играх вновь не куце!..
Дела и смотрят сиротливо…
Азарт лишь игр кипит бурливо!
 

Хитрые уловки

 
И я был в том не исключенье.
«С тобой, сыночек, нет мученья.
Ты сохранил всех кур, цыпляток,
А то вон коршун у ребяток
 
 
Вчера унёс аж сразу пару,
Лишь пух разнёсся по гектару…
Ну как тобой мне не гордиться,
Цела вся вверенная птица!» —
 
 
И гладит, гладит по головке…
А были в том мои уловки:
Как только мамка шаг свой в поле,
Я, отоспавшись сладко вволю,
 
 
Её не внемнил уж наказам,
А забывал их вон все разом,
Бежал на улицу к ребятам
И там в азарте сверхбогатом
 
 
Уж предавался играм милым
И был активным в них, не хилым!
А кур всех в хлеве – на щеколду,
И нет на волю им уж ходу.
 
 
А коз, а было их четыре,
Чтоб не бродить им вольно в мире,
Сажал на привязь к кольям, вбитым,
Мол, тут и быть вам, козы, сытым…
 
 
А сам, забыв поесть, – к ребятам,
Ах, и на выдумку богатым!
Но, в основном, в «войну» играли!
И были «наши» в ней не крали,
 
 
А побеждали «немцев» вечно,
Тому и радуясь сердечно!..
Потом менялися ролями,
И уж «убиты» были сами…
 
 
Но почему‒то роли «наших»
Всё были больше лишь у старших,
Что побеждали младших грозно,
И те с того ревели слёзно…
 
 
Вот так война определила
Состав нам игр, всучив немило,
Похоронив отцов навеки,
Чем слёз семей проливши реки…
 
 
Вот так росли мы, сиротинки,
Все дни справляючи поминки
По тем, кто стал ввек в «похоронке»,
От счастья нас швырнув в сторонки…
 
 
Но не наказывалась шалость,
Ведь безотцовщина мы, жалость
К нам снисходительно корпела:
Вот подрастут, с умом за дело,
 
 
Нам помогать, уже возьмутся,
И всё хозяйство уж не куце
Да будет выглядеть тогда‒то,
И заживёт богато хата…
 
 
Вот эту чувствуя поблажку,
Мы и игривую ватажку
Все дни собою и являли,
И счастье было не в вуали,
 
 
А лучезарным, солнцеликим
И преогромнейше великим!
А я, коль день уж шёл к закату,
Влетал от игр быстрее в хату,
 
 
И курам нёс в хлев пропитанье,
У них чтоб не было роптанья,
Что день сидели на диете,
Да в темноте, а не при свете.
 
 
«Да мне спасибо все скажите,
Что каждый есть вы долгожитель,
Ведь спас от коршуна презлого,
И завтра сделаю то снова,
 
 
Ведь вам погибнуть не охота?
Ах, прелюбезная забота
Моя спасает ваши души».
И эта мысль ласкала уши…
 
 
Потом бежал я к козам ходко!
А там уж каждая их глотка
Была запутана верёвкой
И ноги все, что и с сноровкой,
 
 
Нет, не распутать и вовеки!
Всех глаз зрачки ушли под веки,
Лежали кверху все ногами,
Не пряли даже и ушами,
 
 
И с губ свисала их степенно
От жажды, крика бело пена…
А мать вот‒вот придёт с полей‒то…
И этой мыслью подогрета,
 
 
Вон убыстрялася активность,
Спасти рогатую чтоб живность!
И было в том вознагражденье —
От пут всех коз освобожденье.
 
 
Домой тяну их за верёвки…
Они же с козьей всей сноровки,
Да не обычными шажками,
А вдруг огромными прыжками
 
 
Помчались радостно вон к речке,
Чтоб охладить в воде сердечки
И уж напиться до отвала!
А пара рук моих держала,
 
 
К рогам привязанным, верёвки,
А отпустить их нет сноровки.
А потому меня по кочкам
И за собою, как мешочком,
 
 
И понесли со страстным криком!
И было мне то тяжким игом,
Сбивались в кровь нос и коленки,
Езды ушибы, а не пенки,
 
 
Непроизвольные вслух вскрики,
Впивались сучья коль, как пики,
Иль в камень врезывался тяжко…
Водой насытившись, ватажка
 
 
В меня вдруг вперивала взоры,
И на расправу очень скоры,
Ко мне жестоко подступали
И вон рогами гнали в дали…
 
 
Но я бежал стремглавши к дому,
Где безопасности истому
Желал найти уж за дверями,
О чём ни слова, знамо, маме.
 
 
Всё это видел мой деданька,
И он бабаньке: «Ты, мать, глянь‒ка,
Ах, как же мучает внучонка
То бесье племя, в крик мальчонка…
 
 
Ох, удирает с всех он ножек!
А наточу я остро ножик
И порешу то бесье племя,
И будет внучку чудо‒время».
 
 
«Ты что, – вступала тут бабаня, —
Освободи их от закланья!
Семьи богатство, молоко же
Они ведь, резать их негоже…».
 
 
На что деданьки вновь ворчанье…
И всё же сделать – обещанье.
А я, чтоб бойни снизить риски,
Пред стадом ставил вмиг очистки,
 
 
И наступало примиренье,
Вновь дружбы нашей загляденье…
А заодно не стали хмуры
Вдруг от еды цыплятки, куры.
 
 
«Быстрее склюйте всю еду‒то,
Сейчас маманька будет тута!».
И их подбадривал: «Цып! Цыпа!»
Хоть содрогался чуть от всхлипа…
 
 
«Ах ты, заботничек мой милый!
Вид всей скотинушки не хилый,
И куры целы, и цыплятки,
Их не унёс вон коршун гадкий;
 
 
Твои усилия все ловки» —
И гладит, гладит по головке…
Что я поверил в это тоже,
Настороже чуть бывши всё же…
 
 
А вот на завтрашний денёчек
Что вдруг придумал мой умочек?