4

 
Ты не меня, грустя в воспоминаньях,
Зовёшь в ночи из памяти своей,
И не имеет больше содержанья
Тот мир твоих давно ушедших дней.
 
 
И я живу, былого не тревожа,
И возвращаюсь молча столько лет
В свой мёртвый дом, где сотни жизней прожил
Я за одну. И где меня уж нет.
 
 
Нет, мне не сорок, мне давно за двести,
Я два столетья бросил на весы,
И, просыпаясь где-то в новом месте,
Я запускаю заново часы.
 
 
Размытый временем, растерзанный пространством,
Теряю связь событий и времён,
Как будто злою волей иль шаманством
Я из иного мира принесён.
 
 
Там было поле, роща, зелень лета,
Закат в окошках деревенских хат…
А здесь снега, и холодом одеты,
Пусты глазницы каменных громад.
 
 
В том мире я босой ходил по травам,
И плыл в закаты белый теплоход,
Принадлежали мне тогда по праву
Твоя любовь, тепло твоих забот.
 
 
Но как в кино, где смена эпизода
Вдруг обрывает временную нить,
Исчез тот мир… Иное время года
Спешит снегами мир тот заслонить.
 
 
Я знаю: ты ни в чём не виновата.
И нет на мне, увы, большой вины.
Виновных нет. Есть только боль утраты
И мёртвый холод вечной тишины.
 
 
Есть этот мир, где так светло и пусто,
Где всё как будто снится наяву,
И где со всем своим большим искусством
Я только притворяюсь, что живу…
 

«Ну вот, подписан приговор…»

 
Ну вот, подписан приговор,
И срок уже определён.
И, словно выстрелом в упор,
Я этим сроком пригвождён,
За этим сроком кончен бал,
Погаснет тихо в зале свет —
Я отшумел, отвоевал,
И вот меня уж больше нет.
 
 
А мне по росе бы бродить
И снова встречать бы рассвет,
А мне бы смеяться, любить
И песни допеть бы куплет.
 
 
Но не допев, не долюбив,
Не досказав последних слов,
Уйду туда, где, всё забыв,
Я не увижу даже снов.
И на карниз выходит путь,
Но обрывается карниз,
И мне назад не повернуть,
Таков, увы, судьбы каприз.
 
 
А мне бы взлететь в облака
И лёгкою птицей парить,
Мне крылья дала бы строка,
Чтоб новые песни творить.
 
 
Но я не бог и не могу
Продлить свой срок, короткий срок,
Теряю силы на бегу
В загоне дел, в обрывках строк,
И каждый миг мой неспроста
Зажатый в горле комом крик,
Но… Суета, всё суета.
Как краток срок, как долог миг.
 
 
И к чёрту послав все дела,
Любуюсь ромашкой простой,
Лишь только б ромашка цвела
За этой пустой суетой.
 
 
А мне уж не взять, не отдать
Её лепестков нежный цвет…
К чему понапрасну гадать,
Мне песни допеть бы куплет…
 

«Мои последыши останутся ль на свете…»

 
Мои последыши останутся ль на свете,
Когда меня уже не будет на земле?
Мои последыши – стихи – шальные дети
Напомнят ли кому-то обо мне?
 
 
Быть может, кто-нибудь уронит вздох невольный
И чуть грустнее станет чей-то взгляд…
Ну что ж, с меня и этого довольно —
Ничто не в силах мы вернуть назад.
 
 
И никого из тех, кто нас покинул,
В свой дом, увы, нам не дано вернуть.
Холодный ветер подгоняет в спину,
Метель заносит пройденный мой путь…
 
 
И незаметно хлопоты и годы
Меня из вашей памяти сотрут.
Ни улицы простой, ни парохода
Безвестным именем моим не назовут.
 
 
Что пароход? Лишь мёртвое железо.
Иль улица – домов унылый строй,
Где даже тот, кто абсолютно трезвый,
Не может угол свой найти порой.
 
 
Нет, мне не жаль, что я судьбой великой
Был обойдён беспечно стороной,
Уйду как все – безвестный и безликий,
Всё справедливо в мире под луной.
 
 
Но, может быть, не всё со мной исчезнет,
Не всё бесследно превратится в прах?
Не помним мы имён пропевших песню,
Их души живы в музыке, в стихах…
 
 
И, может быть, под чьим-то грустным кровом
Моей души частица будет жить,
Чтобы строкою иль созвучным словом
Боль одиночества чужого разделить,
 
 
Стать сопричастницей душевного прозренья,
В чужой душе открыть родник живой
И удержать кого-то от презренья
К чужой печали, горести чужой.
 
 
И может быть…
Но, Боже, понапрасну
Зачем надеждой тешиться пустой?
Давно и так уж всё предельно ясно
Из нашей жизни буднично-простой.
 
 
В ней сотни дел, событий – миллионы
И миллиарды слов и разных лиц,
Средь них заблудятся, забудутся, утонут
Мои слова с блокнотовских страниц.
 
 
Я их сбирал по крохам у дороги,
Порой у тихой осени просил,
Но душ чужих я обивал пороги
Напрасно с ними из последних сил.
 
 
Уже тогда никто их не услышал.
А может, просто слов я не нашёл.
Иль слишком поздно на дорогу вышел
И век давно мой без меня прошёл.
 
 
Мои последыши останутся ль на свете,
Когда я сам уйду в немой тоске?
Мои последыши – мои шальные дети,
Штрихи теней на сохнущем песке…
 

XI. Путешествие. II

Май 1987 – май 1988

«Стук колёс, плеск волны, самолёта ли след…»

 
Стук колёс, плеск волны, самолёта ли след —
Всё тревожит меня непонятной тоской.
Я бродяга в душе. В сорок прожитых лет
Успокоиться мне б, только где мой покой?
 
 
Всё грущу, всё ищу, а чего? Не понять.
Может, новых дорог, может, встречи такой,
Чтобы разом забыть всё, от сердца отнять
И тогда обрести долгожданный покой.
 
 
Не один я такой. Средь мирской суеты
Вечно ищет чего-то смешной человек.
Но я знаю давно, что пусты те мечты —
Никому не дано знать покоя вовек.
 
 
Но тогда ж почему в сорок прожитых лет,
Словно в юности, нынче далёкой такой,
Стук колёс, плеск волны, самолёта ли след —
Всё тревожат меня непонятной тоской?..
 

«Собаки брешут под окошком…»

 
Собаки брешут под окошком —
Беззлобно пуст в ночи их лай.
Мурлычет в изголовье кошка,
И за окошком – месяц май…
 
 
Да, месяц май. Пора цветенья.
Так что ж так грустно на душе?
Иль я устал от невезенья
И ничего не жду уже?
 
 
Но невезенья нет в природе,
Как нет трагедий, глупых драм,
И получается, что вроде
Всё это выдумал я сам.
 
 
В природе всё гораздо проще,
И свод её законов строг —
Отзеленев, желтеет роща,
Всему свой срок,
Всему свой срок.
 
 
В свой срок приходят к нам метели,
И в срок – капели перезвон,
Природа жизнь свою не делит
На пробуждение и сон.
 
 
И нет ни боли, ни печали —
Все перемены хороши,
Природа равно всё встречает,
Ведь у природы нет души.
 
 
Лишь мы душой своей искусно
Ей настроение даём,
Свои приписываем чувства
И песни ей свои поём,
 
 
Ища созвучья в жёлтых листьях,
В дожде, играющем пассаж,
Всегда своей рисуя кистью
В душе любой её пейзаж.
 
 
А потому весну ли, осень,
Как хочешь, так и принимай…
Ночное эхо лай разносит,
И за окошком месяц май…
 

«Дальше, мимо!…»

 
Дальше, мимо!
Кони вскачь!
Дыбом гривы,
Ветра плач,
Вёрсты, вёрсты,
Мимо, прочь!
Ах, как просто
Мчаться в ночь!
 
 
Заунывный стон дороги,
Беспредельная тоска,
Стонут кони, стонут дроги,
Стынет кровь, дрожит рука.
До последнего предела,
Словно лука тетиву,
Рву я вожжи озверело,
Губы в кровь коням я рву.
 
 
Дальше, мимо!
И кнутом
Вдоль по спинам!
Лоскутом
Ляжет липко
След хлыста
От загривка
До хвоста.
 
 
Что ж вы, сволочи, ползёте,
Иль я мало вас хлестал?
Вижу – кони на излёте,
Я своих коней загнал.
Но не верю в то, что вижу,
И гоню коней пращу!
Ненавижу, ненавижу
Всё, что жадно так ищу!
 
 
Дальше! Мимо!
Ласка рук
Нестерпима
Стала вдруг!
Недоступна
Нежность губ,
Я преступно
Резок, груб!
 
 
И себя уж не понять мне,
Всё смешалось, как во сне, —
И молитвы, и проклятья,
Помогите, кони, мне!
Вывозите, выносите
В стоне бешеных копыт!
Не тяните, пощадите,
Я по горло этим сыт.
 
 
Бросьте в ноги годы, вёрсты,
Заслоните эту ночь!
Ах, как просто, было б просто
От тебя умчаться прочь…
 
 
Дальше… Мимо…
Кони вскачь…
Ветер в гривах…
В ветре – плач…
 

«Десять километров высоты…»

Борт самолёта Львов – Горький

 
Десять километров высоты,
Подо мною гряды облаков…
Я лечу, лечу к тебе, а ты
Так же бесконечно далеко.
 
 
И напрасно тыщу восемьсот
Вёрст промчится лёгкий самолётик —
Не достигнуть мне твоих высот,
Не догнать тебя в твоём полёте.
 
 
И в конце далёкого пути
Ни на шаг к тебе не стану ближе…
Не спеши, мой самолётик, опусти
Стрелы крыл своих серебряных пониже.
 
 
Что напрасно звать тебя, кричать,
Если ты в ответ всегда молчала…
Может быть, придёшь меня встречать?
Может быть, начнём с тобой сначала?
 

29.8.87

Деревня

2.10.87 – 17.10.87

1

 
Уеду в деревню глухую
От всех своих бед и забот,
Уныло запью, затоскую,
Повешусь на створе ворот.
 
 
А может быть, и не повешусь,
А сопли утру рукавом,
Похмелье сгоню и утешусь
Табачным синюшным дымком.
 
 
И дальше, презрев все невзгоды,
Устрою нехитрый свой быт
И так проживу тихо годы,
Людьми и Всевышним забыт.
 
 
И жизнь пробежит незаметно,
Как будто меж пальцев вода,
Берёзкою тихою, светлой
Окончится дней череда.
 
 
Уеду, уеду, уеду! —
Твержу я в стотысячный раз —
В субботу, в четверг, даже в среду,
А лучше – уж прямо сейчас.
 
 
Вот только лишь надо собраться,
Привычно вещички сложить,
Лишь только решиться, подняться
И… жизни остаток дожить.
 
 
Уеду, уеду, уеду,
Загину в треклятой глуши,
Покоя хочу напоследок,
Покоя усталой души.
 
 
Дошёл до предела, до точки!
Да толку что в стонах моих?
Растут две берёзки – две дочки,
Куда же я денусь от них?
 
 
Вот так и живу.
Ну так что же?
Чего уж о чём-то тужить,
Надеждою сердце тревожа,
Осталось одно лишь – дожить…
 

2

Размышления без эмоций

 
Жизнь непутёвая, поганая, пустая,
На кой же чёрт ты мне была дана?
И в чём твой смысл?
Прошедшее листая,
Ни в чём не вижу я разумного зерна.
 
 
Мне сорок лет. Мне многое знакомо.
Но не нашёл ни в чём я свой удел.
Нет ни в работе радости, ни дома,
И нет забвения в потоке скучных дел.
 
 
Ни вижу смысла я ни в жизни праздной,
Ни в суете забот, пустых тревог,
Не проще ль выстрелом или верёвкой грязной
Единым махом подвести итог?
 
 
Да, жизнь банальна, пошла, и не диво,
Что каждый день встаёшь не с той ноги.
И всё же гадко, мерзко, некрасиво
По комнате размазывать мозги.
 
 
Есть много способов изящней, чище, проще,
Без лужи крови, выпученных глаз,
И, если ставишь свой последний росчерк,
Не порть идеи в свой предсмертный час.
 
 
Я знаю, что порой душевный праздник
Вот так вот плюнуть обывателю в лицо,
Но обывателю – что почести, что казни,
Лишь было б зрелище ему, в конце концов.
 
 
И даже эта мысль не будоражит
Моей души, мучительно пустой.
Сижу, как пень горелый, принаряжен
Чужой опавшей жёлтою листвой.
 
 
Я не играю сам с собою в прятки —
Каков ни есть, но всё-таки живой.
Наверно потому, что всё в порядке
С моею глупою седою головой.
 
 
И потому живу, как все на свете,
И даже в меру пью порой вино,
Курить бы бросить – это вредно детям,
И лишь с тоской смотрю в своё окно…