Глава 2. Страшные тайны о сейфах и прошлом

Няня Рика, Марилиз, всегда играла с ним у огромной, увитой плющом беседки. Я и сама полюбила эту беседку с первого взгляда: окруженная кустами жасмина, Т-образной формы, она давала ощущение уединения даже посреди оживленного королевского парка, потому что пряталась между живых сосен, а плющ так густо покрывал ее стены внутри и снаружи, что деревянные рейки терялись в листве. Правильное место среди прочего вычурного безобразия.

Марилиз кралась вдоль беседки, наполовину скрытая кустами, подбираясь к углу, за которым, видимо, прятался Рик. Раньше, чем она успела заглянуть за угол, я добежала до нее и приложила палец к губам. Марилиз присела в книксене. На ее одежде виднелись листочки жасмина и зеленые следы, значит, план по лазанию в кустах и валянию на траве выполнен. Марилиз имела степень по педагогике, специализацию по дефектологии, умела оказывать первую помощь и, кроме немецкого, еще свободно говорила на английском и французском, знала наизусть кучу сказок и, даже ползая среди кустов, сохраняла достоинство, а еще Рик в ее руках делался шелковым. Она говорила уверенно и то, чего от нее ждали, никогда не путалась в этикете и всегда пребывала в приподнятом настроении. Ее совершенство сводило с ума. Иногда я хотела оказаться на ее месте, а иногда ненавидела.

Я осторожно выглянула из-за края беседки. Рик подбирался к углу с другой стороны – глаза горят, улыбка шире лица. Уже привычным усилием я подавила боль от осознания того, как сильно сын похож на отца, и выскочила ему навстречу.

Радость разнеслась по поляне громким воплем. Я присела, и цепкие теплые пальчики обхватили шею, а носик, щекоча кожу, уткнулся в ключицу. Милый островок мира и покоя пах уютом и травой, извивался змейкой, стоило его покрепче прижать к себе, и фыркал в ухо от переполнявших чувств. Выпускать его из рук так не хотелось… Так бы и не отпускала, погрузившись в осязаемую бурлящую энергию жизни через объятия, но уже через две секунды непоседливые ножки захотели побегать. Мама, догоняй!

Мы сбегали к лирохвостам – подарок князя Люксембурга, а потом обратно, развалились на траве под жасминовыми кустами, разглядывая кроны сосен. Рик так устал, что даже не мог доползти до мяча, а только тыкал пальцем. Пора его кормить и укладывать спать.

– Скажи «мяч».

Глазки закрывались, Рик упрямо хныкал и ныл, но дефектологи запретили идти на поводу, как бы ни хотелось. Надо перенести советы на час пораньше, чтобы Рик не засыпал от усталости, когда я к нему прибегаю, а то скоро совсем забудет мое лицо или решит, что я прихожу только во сне.

– Нет, Фредерик, скажи «мяч». Скажи!

Я отодвинула мяч еще чуть дальше, но так, чтобы он мог дотянуться, и подбадривающе улыбнулась. Рик нахмурился и захныкал громче, обиженно запыхтел как паровоз.

На дорожке показался отец, видимо, вернулся из поездки в Лангдорф и теперь искал меня. За ним степенно вышагивала Марилиз.

– Мя-я-яч! – протянул Рик и довольно сжал его в ладошках.

– Какой молодец! Когда это ты успел достать мячик? Это у кого такие длинные ручки? – Я пощекотала Рику мягкий животик, сама рассмеялась от его смешного фырканья. И эмпатия не нужна, чтобы чувствовать его эмоции, казалось, они проникали сквозь кожу. Я обхватила целиком тёплый комочек счастья и прижалась щекой к его кудряшкам. – А теперь пойдем-ка спать, молодой человек.

Отец шел не спеша, словно разгуливая – обычный его трюк для непосвященных. На самом деле он собран и сосредоточен: уже в курсе абсолютно любой мелочи, что случилась в Холлертау и за его пределами, и даже того, что еще не произошло, – все продумал и распланировал. Хорошо бы при прикосновении к нему заразиться его уверенностью и спокойствием, но мне это больше недоступно.

Катарина случилась в моей жизни по его рекомендации. Не удивлюсь, если окажется, что она его потерянная сестра-близнец. Методы у них одинаковые. Даже канцлер отзывался о Катарине очень высоко, а заслужить его похвалу дорогого стоит. Для этого Катарине пришлось всего лишь семнадцать лет без единого выговора отработать в королевской канцелярии.

– Марилиз, Рику пора спать. Будь добра, – произнес отец, улыбнувшись Рику. Тот улыбнулся в ответ и ткнул в него пальцем. Марилиз резво потянулась к Рику, а я чуть отодвинулась, не дав ей его забрать.

– Я хочу сама его уложить.

– Тебя ждет фрау Бадер, – невозмутимо заявил разлучитель.

Я застыла, пережидая злость и считая до десяти, хотя частенько и счета до двадцати пяти не хватало.

Рик потянулся к Марилиз и с удовольствием перебрался к ней на руки. Конечно, она же наверняка порадует его еще одной сказкой, пока я торчу на обеде. Я сдержала порыв отнять Рика и отменить встречу.

– После обеда мы пойдем гулять на пруд, – ласково сказала Марилиз Рику и улыбнулась будто бы одному герру Рейнеру. В его присутствии она всегда преображалась: словно все ее дипломы, степени и языки становились значительнее, а сама она светилась светом тайных знаний. Герр Рейнер улыбнулся Рику. Марилиз еще подождала, глядя на Его Светлость, и ушла к Южному крылу, а Рик с ее плеча сонно помахал ладошкой мне и деду.

Каждый раз, когда нужно было уходить от Рика, накрывало чувство вины: ведь я не справилась с материнскими обязанностями еще до его рождения, но три года назад, после того как ничего не осталось, именно сын стал единственной связью с безопасным миром и напоминанием, что жизнь побеждает смерть. Что-то закончилось и что-то началось. Регламентировано было все, даже общение с собственным ребенком, и иногда я опасалась, что он назовет мамой свою няню. Периодически та или другая секунда замирала в бесконечно тянущемся времени, и тогда я оглядывалась на свою жизнь: похороны короля, коронацию, похожую на театральное представление, отца, которого не узнавала. Бремя долга перед родиной, которое он нес за нас двоих, превращало его в стрелу только для одной цели – регентства.

Но меня воодушевляли возможности положения. Клиника детского слухопротезирования работала уже больше года и вполне успешно проводила операции детям, а с открытием центра слуховой реабилитации удастся сделать еще больше. Канцлер думает, что все это делается ради соответствия институтам ЕС, но моя личная цель – помощь. Этерштейн всегда находился на передовой по вопросам охраны природы – контроль производства, переработка мусора, – но я гордилась и своим вкладом: ограничение бензинового транспорта, а также полный переход на гибридный общественный. Еще я планировала снизить налоги для предпринимателей и увеличить индекс Хенли⁶ для своих подданных. Долой границы – мы все граждане мира.

– Нужна новая стратегия представления королевы в СМИ. – Отец развернулся и пошагал по дорожке к Северному крылу. Я потащилась за ним. – «Сторонница прогресса» и «глас народа» уже приелись. Выходка с веткой кажется любопытной. Давай «поиграем» на экологических темах.

Его же там не было!

– Поддерживаю! – Я пыталась погасить раздражение, но топлива оказалось в избытке. – Заставишь канцлера выделить бюджет и принять законопроект на обсуждение? Тебя он послушает.

– Обсудим, когда он придет на ужин, – невозмутимо улыбнулся отец и вежливо раскланялся с советниками. – Сегодня все прошло хорошо.

– Пятнадцать пунктов из тридцати пяти. – Я наблюдала за его лицом, за реакцией на неотвратимость события.

Он сжал губы, прищурил глаза. Лишь на секунду в них мелькнул огонь, но отец сразу отвернулся.

– Что ж, процесс начал еще твой дед. – Он рассеянно рассматривал верхние этажи Северного крыла. – Машина истории неумолима: еще какой-нибудь десяток лет и об абсолютной монархии можно будет забыть.

Хмурая складка, означающая недовольство, появилась на переносице. Вступление в Евросоюз начали без его участия, он голосовал против.

– Ты готов к тому, что случится через месяц? Когда твое опекунство истечет.

– Мне кажется, этот вопрос должна задать себе ты, – спокойно произнес он. – Готова ли ты поддерживать безупречную репутацию династии Ольденбургов Эттерских и править мудро следующие лет семьдесят?

Я споткнулась на ровной парковой дорожке и остановилась. Семьдесят лет?! Семьдесят лет украдких прогулок в лесу, семьдесят лет одиночества и подсчета макушек посетителей и сановников, когда они раскланиваются; семьдесят лет вины перед Мартой за то, что ее сын умер из-за меня. Я думала о будущем и раньше, но теперь, когда отец сказал вслух, до меня словно впервые дошло.

Или веиты узнают, что я носитель гена, подарившего мне дар эмпатии, и убьют.

Отец повернулся ко мне, застыл, ожидая реакции. Такое выражение я часто видела у него, когда мы оба только начинали путь по незнакомой и пугающей дороге новой жизни в Холлертау. Он вписался быстро, а я пыталась найти равновесие и постоянно двигалась: учеба, заседания, подписания, согласования, встречи и обсуждения. Попытки найти гармонию все еще не дали результата: кто знает, как много кругов нужно пройти? В поисках опоры я часто вглядывалась в него, а он – в меня, свою дочь-чужестранку, ставшую еще большей незнакомкой, пытался разгадать мои эмоции и понять, чего я хочу. Хмурился, если меня что-то смешило, и нервничал, когда я молчала, терпеливо помогая освоить новую роль.

Этот путь я выбрала сама – из-за него и из-за Джоша, из-за осознания, что проблему не решишь, просто игнорируя. Теперь дороги назад нет. К тому же у меня столько планов, и один из них – уничтожить инквизицию. Звучит смешно, это ведь не задача по математике. От собственной самонадеянности иногда хотелось плакать и опускались руки: разве мне под силу такое? Чем дальше я влезаю, тем большему риску подвергаю себя и своих близких, но прятаться и ничего не делать я уже пробовала. Это не помогает.

Мелкий юркий камешек, попавший в обувь, царапнул ступню, когда я шагнула по дорожке. Отец немного расслабился, когда я поравнялась с ним, и вздохнул.

– Я изучила все требования и институты ЕС и вижу, какие преимущества нам это даст. Мы уже открыли границы, стали больше заниматься экологическими проектами, у нас будут налоговые льготы и новые рабочие места, да и мои подданные на референдуме проголосовали «за» Евросоюз. Все должно пройти идеально. Ты ведь на моей стороне?

– Конечно, я на твоей стороне, Тереза. – Он уверенно и серьезно кивнул, приглашая идти дальше.

Иногда мне физически не хватало его любви и заботы. Раньше я ощущала это кожей, а теперь могла ловить только выражения лица. Я коснулась его руки, но ощутила лишь тепло ладони. Отец отозвался, бережно обхватил мою кисть сильными и одновременно мягкими пальцами.

– Папа, как понять, что я делаю все правильно? Как найти мудрость для верных решений?

Он окинул задумчивым взглядом парк, прежде чем ответить.

– Не бывает правильных или неправильных решений. Любое принятое решение уже верное, если ты берешь за него ответственность, если понимаешь, что по-другому было невозможно.

– Даже если я ошибаюсь?

Отец хитро улыбнулся и вновь зашагал по дорожке, посмеиваясь.

– Кройгер уже обязал весь совет экономить бумагу. Завтра выпустит внутренний формуляр по нормам использования печатных документов. И у нас появилась новая статья расходов на планшеты для сотрудников. Никогда еще вопросы не решались с такой скоростью.

– Это всего лишь бумага, – вздохнула я.

– Твои решения влияют на жизни миллионов, это так, – в голосе отца больше не звучало иронии, – но если ты будешь бояться их принимать, то уничтожишь свободу. Страх уничтожит твою свободу выбора.

Навстречу выпорхнула стайка горничных. Увидев нас, они застыли, сделав книксен, а когда мы прошли мимо, легко упорхнули по своим делам. Я проводила их взглядом. Хотелось так же беззаботно рассмеяться, забыть обо всем плохом, расслабиться. Почему у меня так не получается?

– То есть все дело в храбрости?

– Я этого не говорил, – рассмеялся отец. – Но, пожалуй, сегодня за ужином храбрость тебе не помешает. Канцлер намерен обсудить список претендентов на твою руку и сердце.

Я фыркнула и зашагала к лестнице. Канцлер постоянно поднимал тему моего замужества, и отец в целом поддерживал эту идею, так что спастись мне от этого, видимо, уже не светило. Королеве полагалось выйти замуж, тем более королеве с незаконнорожденным ребенком. Три года назад мы вписали в свидетельство о рождении Джоша Таннера. Я пошла на это под давлением правительства, канцлера и отца, которые требовали от меня имя. Имя требовали представители пресс-службы, обозреватели, журналисты и блогеры. Ситуация сделала из Джоша национального героя, его даже посмертно наградили орденом. Такой отец как нельзя лучше подходил для наследника престола и вызывал сочувствие публики. Я ненавидела эту ложь тогда и ненавидела ее сейчас.

– Возможно, ты предпочтешь обсудить варианты сервировки и призы для гостевой лотереи? Или тебя обе темы не привлекают? – Отец шел рядом посмеиваясь.

– Это тоже нужно для новой стратегии в СМИ?

– Нет, это нужно для празднования королевского дня рождения.

Отец обсуждал мой день рождения уже не первый месяц. Судя по тому, что я слышала – специалисты-пиротехники, егери с охотничьими птицами, театральная труппа, – планировалось что-то грандиозное. В Западной части парка строился целый подиум, то ли в качестве сцены, то ли – танцплощадки, я туда не ходила и не вмешивалась. У меня были свои планы. Все заседания и деловые поездки на четыре дня праздника отменялись, поэтому я рассчитывала забрать Рика и провести это время с ним, а еще почитать и порисовать, пока он спит.

День рождения королевы считался национальным праздником, и парадные шествия планировались по всей стране: самое крупное в Далленберге – столице, поменьше – в других городах. В Лангдорфе же, ближайшем городе к Холлертау, частью шествия была сама королева. На шествии в прошлом году я провела три часа на платформе, медленно движущейся через город, махала рукой и беспрерывно улыбалась, пока не свело мышцы. Без эмпатии тот день стал удивительным опытом: я не отвлекалась и наслаждалась красотой Лангдорфа. Когда и почему пропала эмпатия, я умудрилась проворонить: просто как-то раз проснулась чудесным солнечным утром и поняла, что ее нет. Возможно, уже давно – в то утро я не смогла вспомнить, когда пользовалась ею последний раз. Все время съедали учеба, новорожденный, новые обязанности и попытки не думать о прошлом.

– Послушай, по поводу Курта.

Так и знала, что рано или поздно отец вмешается.

– Он слишком часто берет отгулы. Если у его племянника такие проблемы в Сан-Франциско, может, тому стоит вернуться к матери в Стокгольм? Туда Курту добираться гораздо ближе.

От испуга в горле пересохло, я шагнула на следующую ступеньку и еле выдавила:

– Его племянник не мой подданный. Я не могу указывать ему, что делать.

– Но можешь указать Курту. – Отец нагнал меня по лестнице. – Он твой личный телохранитель и находится на королевской службе.

– Я не буду указывать Курту, как ему общаться со своей семьей.

Мы молча миновали лестницу. Стражники распахнули перед нами двери. Я украдкой вытерла о платье вспотевшие ладони и ринулась в сумерки прохладного коридора, только чтобы не смотреть отцу в глаза. Он вполне способен раскусить ложь.

– Я понимаю твое отношение к нему…

Пришлось шагать медленнее, чтобы отец за мной успевал.

– …но для охраны существует ряд правил. Я пошел тебе навстречу, когда ты настаивала на его кандидатуре, ведь тебе кажется, что он много для тебя сделал…

– Кажется? – От возмущения потемнело в глазах, я остановилась и обернулась. – Ты уверен, что мы об одном и том же Курте?

Отец удрученно покачал головой. Он не мог простить Курту то, что он помог мне сбежать из Портленда – подделал несчастный случай на дороге, подменил ДНК и зубную карту, снабдил фальшивыми документами, а три года назад возник в Холлертау и принес «плату за вход». Тогда эмпатия еще работала, и я знала, что Курт был предан моей матери – ее смерть стала для него личной трагедией. Теперь у него осталась только я, если не считать сестру и племянника, и к моей защите он относился ответственно.

– Знаю, мы условились молчать, и я тебя поддержал, хоть и не согласен. Но пусть Курт Бирих не думает, что получил индульгенцию и теперь может нарушать правила.

У меня задрожали руки, и я сжала кулаки. Курт нарушал правила по моей просьбе, и то, что он делал, уж точно не понравится никому. Даже мне не нравится, но как отказаться? Перестану, и это меня не просто ранит, а убьет.

– Это шантаж?

– Боже мой, Тереза, конечно же нет! – Отец возмущенно отстранился. – Но ты слишком ему доверяешь.

– Хорошо, что мне есть кому доверять.

Пяти секунд наблюдения за обескураженным лицом отца хватило – тема с Куртом закрыта до следующего нарушения. Значит, придется быть осторожнее.

У входа в Голубую гостиную, где накрыли обед с фрау Бадер, ждала целая свита из секретариата и пресс-службы. И Курт. Он едва заметно кивнул, дескать, все в порядке.