– Да. – Откровенно ответил Карл. – Я не думаю, как викинги, что дикарей надо уничтожить, как бешеных псов; я всё-таки на две трети сам – такой дикарь. Я считаю, что это тоже мои подданные, и следует как-то убедить их. Я очень надеюсь на церковь. Много женщин из Леса уходят к викингам; женщина женщину поймёт скорее, правда?

Когда Карл ушёл, Анна всё не могла прийти в себя.

– До чего умный мальчик! – Наконец, смогла сказать она. – Как ужасно… Как ужасно!

– Ты думаешь, матушка, он догадался, что она…

– Думаю, он догадывается. – Анна покаянно перекрестилась. – Стыдно, что хоть косвенно, но мы замешаны в этом! Помоги, Господь, ей и ему тоже… Он не похож на тех, кто прощает!

Ветер налетел сначала с одной стороны, потом с другой, потом – со всех сторон сразу. Гроза, с ливнем, громом и молниями, налетела стремительно, и так же стремительно промчалась, и деревья отряхивали с листьев тяжёлые капли, а в лесной глубине что-то вздыхало и шепталось. Воздух посвежел, и все оживились, заговорили; кто-то запел. То, что все промокли, не особенно тревожило привычных к походным условиям людей. На небе скоро не осталось ни единого облачка, и оказалось, что, не смотря на время около полуночи, небо всё ещё светлое, какое-то белёсое, с остатками нежно-сиреневых облачков-пёрышек.

Зато в лесу стоял мрак и странные звуки и шелесты. Далеко в степи выли волки. Скоро почти все стихли; у костра разговаривали мужчины, и туда же пришла, неслышно ступая, Моргауза. Она не выносила, если мужчины собирались где-то, а она не участвовала!

Присев у костра, Моргауза тут же завладела разговором и вниманием мужчин, и от костра только и слышно было: «Я… А вот у меня… Мне…». Те, кто расположился в стороне от костра, притихли и грустили. Это было первое время вдали от дома, от Ирландии, в чужой стране. Вдали по-прежнему выли волки.

– Мэгенн, спой нам. – Попросила Анна. Мэг не ломалась и не кокетничала. Чуть изменив позу, она тихонько запела гимн на латыни; постепенно голос её окреп и поднялся, и зазвучал, и люди потянулись в её сторону, очарованные пением и мелодией. Неведомо, где таилась такая сила голоса, потому, что сама Мэг была худенькая и хрупкая, но голос у неё был в самом деле сильный и красивый. Никто не занимался с нею, никто не ставил ей голос, это был талант от Бога, и такой, какой еще не видали в Элодисе! Пока Мэг пела, стояла мёртвая тишина; лишь замолкнув, девушка заметила, что все собрались вокруг неё, и страшно смутилась… А Карл, первым придя в себя, подошёл, отдал ей гривну с золотыми украшениями, попытался что-то сказать, но волнение и ком в горле помешали; но все вокруг нестройным гулом выразили восхищение поступком принца. А если бы в этот миг Мэг поймала взгляд Моргаузы, ревнивый и подозрительный, то испугалась бы по-настоящему…

5.

На другой день наконец-то достигли обжитых мест. Фьяллар был более километра шириной в этом месте, с галечными отмелями и плёсами, с группами лесистых островов, и Карл постоянно ждал неприятностей, хотя с виду было всё прекрасно. Вдоль реки появились деревни и замки, покосы, поля и сады, и привалы теперь были куда комфортнее… Люди выбегали посмотреть на ирландскую принцессу, поражаясь её редкостной красотой, а ещё – столь же редкостным высокомерием, с которым она смотрела поверх их голов. Карл тоже был высокомерным, но он-то был свой, и его высокомерие не так оскорбляло, как презрение Моргаузы. Еще сильнее дивились все маврам, их кофейным лицам и ослепительным зубам, их экзотическим клинкам… Были даже такие, кто откровенно спрашивали, чем они рожи так поизмазали?.. Но мавры игнорировали любопытных совершенно, словно их здесь и не было. Рыцари, владельцы замков и поместий, встречали принцессу со всеми положенными почестями, но та только кривила нос, не стесняясь поминутно заявлять, что страна эта «варварская». Ей в Элодисе нравилось. Можно было драть перед всеми нос и ощущать себя высшим существом – приятное ощущение! А главное, дать, наконец, Карлу понять, до чего ему повезло, а то он, кажется, пока что это не до конца понял. Принц так все ещё и не попытался ни приблизиться к Моргаузе, ни прикоснуться к ней, и её это оскорбляло. Не смотря на её красоту и происхождение, мужчины принцессу, инстинктивно чувствуя, с кем имеют дело, презирали. Ухаживания их были самые примитивные и самые недвусмысленные, но ей это нравилось, она других всё равно не понимала. Если мужчина не пытался сразу же грубо её облапать, не бросал сальных комплиментов и не делал известных предложений, принцесса считала его равнодушным и обижалась. Попытки как-то урезонить её и попытаться дать ей хоть какое-то представление о женской гордости и достоинстве она принимала в штыки, считая, что это просто зависть. В самом деле: мужчины хотят её и восхищаются ею, и что в этом плохого?.. А то, что остальные бабы на неё злятся и осуждают, так на то они и бабы. Карл ей ужасно нравился, и равнодушие, с которым он относился к её красоте, сильно принцессу уязвляло. Он продолжал общаться с мужчинами да с этой монашенкой… Моргауза видела соперниц во всём, что двигалось и при этом не было мужчиной, поэтому то, что она монашка, и даже то, что ей больше тридцати, не помешало принцессе принять меры. После обеда, когда все седлали коней и готовились продолжить путь, Моргауза подошла к Анне и вполголоса заговорила:

– Ты, старая сука, если ещё раз подойдёшь к моему жениху, пожалеешь, поняла?!

– Моя леди… – Растерялась Анна, кровь бросилась ей в лицо, но Моргауза и глазом не повела:

– Ты меня слышала!

– Я монахиня, леди, и ваши подозрения…

– А мне плевать, кто ты, кошка старая! – Моргауза заметила, что к ней спешит кормилица, и пошла прочь, а Анна осталась, в полнейшей растерянности. До этого мгновения она старалась не допускать до себя суетные мечты о любви молоденького принца; довольно здраво полагая, что он слишком молод, что она слишком стара для него, Анна просто наслаждалась лестным для неё вниманием. Моргауза всё расставила на свои места. Анна больше не собиралась бороться. Да и зачем?.. Если вот она, принцесса, подтверждает все её мечты и чаяния! И по пути Анна отдалась мечтам, горьким и сладким, как полынь. Конечно же, нечего и думать, чтобы она позволила принцу лишнее. Она монахиня… Он – принц. Они должны помнить свой долг. Но сами мечты эти были такие сладостные, такие упоительные! Как они объяснятся, как она скажет: нам не быть вместе, как он будет настаивать, и что при этом скажет, и как трудно ей будет устоять – а устоять надо… Это были лучшие моменты её жизни! И разве так уж она была виновата, что ошиблась?.. Ей невдомёк было, что в то же самое время о принце грезит и Мэг.

«Почему, – думала девушка, – я не могу поговорить с ним?.. Он часто обращается к нам, и я могла бы спросить его, как матушка, или Пегги, но я не могу! Мне страшно! Но от чего?.. Вот О’Мелли: красивый, стройный, храбрый. Я спокойно смотрю на него, мне не стыдно, не страшно, я просто смотрю, а могу и не смотреть, мне всё равно! Почему же на него мне смотреть и так хочется, и так страшно?». Набравшись решимости, Мэг спросила Карла, долго ли им ещё ехать. Страшно сказать, каково ей было при этом! И Карл чувствовал себя не лучше. Он покраснел, начал заикаться, страшно разозлился на себя и сбежал; но сразу после этого его охватило такое ощущение счастья, какого Карл до сих пор не видывал. Она заговорила с ним сама! Она сама посмотрела на него и заговорила с ним!!! Карлу хотелось носиться вокруг и хвастать об этом, и он еле сдерживался, чтобы прямо сейчас не рассказать всё Олле. Он дурачился, смеялся, тут же делался задумчив, рассеян, и вновь веселился… Чем очень порадовал Скульда, который верно распознал признаки влюблённости, вот только с объектом не угадал.

Наконец, миновав перелески, все въехали в лес, и стало сумрачно, прохладно, и запахло прелью. В мелькании золотых пятен и пятен солнечного света все ехали по Элодисскому лесу, огромному, загадочному, опасному, но прекрасному. Чем дальше оставалась опушка, тем гуще становились заросли вокруг тропы, тем плотнее смыкалась листва над головой… Вдруг Карл поднял руку, и все остановились. Он напряжённо прислушивался к чему-то; потом расчехлил лук и устроил его поперёк седла.

– Что такое? – Резко спросила Моргауза.

– Птицы. – Коротко пояснил Скульд. – Они молчат, моя леди. Принц знает лес, доверься ему!

Через несколько минут первый всадник выехал на широкую поляну, спускавшуюся прямо на берег Фьяллара, и здесь они попали в засаду.

– О-Э!!! – Протяжно крикнул Карл, оскалившись и ударяя мечом по щиту. А потом вдруг сорвал куртку и рубашку…

– Что он делает?! – Вскрикнула Мэг, прячась с Анной и Пегги за возок.

– Помоги, Господь, нашей принцессе! – Перекрестилась Анна. – Он берсерк!

6.

Меж анвалонцами оказались и люди из Далвегана, и Скульд и Карл горячо обсуждали новость о том, объединились ли их давние враги, или просто наняли несколько человек в качестве проводников. Монахини были заняты ранеными, а Мэг то и дело отвлекалась, заглядываясь на Карла. Он был невредим, но выглядел подавленным и несчастным, и сердце Мэг ныло и томилось. Ей казалось, что Карл несчастен, что приступ буйства, которой так перепугал её в первый момент, его самого делает больным… Нельзя ли, – мечтала Мэг, – как-то излечить его от них, спасти его?.. – и не подозревала, что об этом же в этот самый момент мечтают втихомолку Моргауза и Анна.

А Карл понятия не имел, что его мечтают спасти, что он несчастен, и тому подобное. Да, боевое бешенство отнимало много сил, и после он чувствовал себя выжатым, но принц гордился этим, хоть и опасался своего буйства в частной жизни. Зато он заметил, что Мэг поглядывает на него чаще, и глаза её блестят сильнее, когда они встречаются взглядом, и естественно, слегка возгордился. Ему казалось, что это благодаря его боевой удали. Карл так осмелел, что впервые за всю дорогу обратился к Мэг.

У принца был ещё один, и очень серьёзный, недостаток: он не умел красиво говорить. Собственно, волнуясь, он вообще не умел говорить. Карл знал, что заикается, стоит ему разволноваться, и начинал злиться, замолкал и сильно страдал от этого. Обычно его выручал Олле, говоря за него, особенно в любовных делах; но сейчас Карлу хотелось бы, очень хотелось, обойтись без него. И сегодня ему показалось, что сейчас это получится. Всю дорогу принц мучился от мысли, думает ли о нём Мэг, занято ли им сердце девушки, или он ей безразличен? То ему казалось, что да, а то – нет. Это казалось ему таким важным, что выяснение этого вопроса стало практически, вопросом жизни и смерти для него. Отсюда и страх, и волнение, и несвойственная Карлу робость… Но принц был человеком действия, и долго колебаться просто физически не умел.

Мэг, мысли которой в этот миг полны были только Карлом, даже не удивилась, что он подошёл. Она была абсолютно уверена, что он подойдёт, ждала этого, и испытала страх и радость при его приближении, но не потупилась. Её переполняли сочувствие и нежность, и Карл, увидев эту нежность в синих глазах, совершенно потерялся. Они точно знали, что никто и никогда не испытывал ничего подобного тому, что стало с ними! Это было волшебство, самое настоящее, это было счастье, самое истинное, и важнее этого не могло быть ничего на земле. И неважно было, что это вновь были какие-то минуты, мимолётные, со стороны совершенно не важные.

– Не испугалась? – Спросил он, с лёгкой полуулыбкой, весь охваченный какой-то лихой радостью.

– Испугалась. – Сказала она.

– Не бойся. – Пообещал он. – Я не дам тебя обидеть. Никогда.

7.

К середине пятого дня наконец-то принцесса Моргауза прибыла в Гранствилл. Король и королева встретили будущую невестку за милю от замка, на обрывистом берегу Ригины, у деревни Старое Место, с которой открывался великолепный вид на замок за рекой. Даже принцесса была поражена красотой и величиной замка; массивный, он не был громоздким. Все пропорции пятиэтажного строения поражали стройностью и гармонией, даже каким-то изяществом. Пока принцесса любовалась замком, король и королева любовались принцессой. Особенно королева – она просто глаз не могла оторвать от девушки, чувствуя огромное облегчение. Она безумно любила своего позднего сына, и беспокоилась, глядя, как он злится и переживает из-за своей женитьбы. Зура понимала, что это каприз мальчишки, привыкшего всё делать по-своему, но любовь её была слаба: она жалела его именно за то, что он так капризен и эгоистичен. Ей казалось, что люди меньше будут любить его за это… Королева не знала, как научить его быть более гибким, способным на компромисс, как заставить его слушать других людей?.. Теперь ей стало спокойнее. Она заметила, как переменился Карл, мгновенно подметила, каким новым светом засияли его глаза, и грустила, и радовалась, и ревновала немножко: мальчик стал взрослым.

– Как она хороша! – Шепнула она королю. Тот кивнул, улыбнувшись.

– Я так рада. Он полюбит её. Всё будет хорошо.

– Скульд никогда не ошибается.

– Он тоже любит Карла… Он не выбрал бы ему дурную невесту. Господи, как я рада!

На пиру в честь Моргаузы и новой победы Элодиса Карл и Олле в лицах изображали сражение, высмеивали при этом своих врагов, много пили, много ели, хвастались – короче, здорово повеселились. В разгар веселья принц утащил Олле в угол и долго и бессвязно рассказывал другу, в какое сложное попал положение, и про «друга, который всё думает, думает об одной девушке, а думать-то про неё и нельзя, и что мне, Олле, теперь делать?»

– Ну, пусть у этого друга голова и болит, ты-то при чём? – Удивился Олле.

– Ну… При всём. – Непонятно ответил Карл.

– Так поговори с ней.

– С кем?

– С девушкой. Если он сам поговорить с нею боится, поговори ты. Или я давай поговорю, ты-то говорилка тот ещё. Только давай, завтра? И, это, что это за друг у тебя объявился?

– Потом расскажу. – Пообещал Карл. – Иду, мам!

Королева не знала, как приласкать Моргаузу, и тем ласковее, чем сильнее глодал её червячок ревности: ей было совестно. В общем ликовании Зура не заметила безразличия Карла, и потом, ночью, даже поплакала от радости за сына и гордости за него.

– Наш мальчик ведь тоже не абы кто! – Похвасталась мужу. – Где она, при всей своей красоте, такого ещё найдёт? И молодой, и красивый, и статный!

– Не загордись. – С нежной насмешкой заметил Аскольд. – Сына ты мне подарила хорошего, мать, но помни, в чьей это было власти, и Кто на самом деле даёт и отнимает, не гневи Бога.

– Так ведь я разве что чуть-чуть. – Приласкалась к королю Зура. – Я так счастлива!

– Девочка-то не особо умна. – Заметил Аскольд немного погодя.

– Ну, и что? Так даже лучше. А понравится телом – понравится и делом, делов-то!

– Это да… – Аскольд поморщился, повернулся на другой бок, затаив дыхание, и Зура погладила его плечо:

– Опять?..

– Пройдёт. – Возразил он. – Вот, уже и прошло.

– У тебя сердце колотится.

– Это от вина. Пройдёт. Спи.

Моргауза в этот момент беседовала со своей кормилицей совсем в другом ключе. Она была уверена, что свекровь её сразу невзлюбила, а король, ну, тот и вовсе полуэльф, а значит, ведьмак, и ухо с ним надо держать востро.

– И правильно, – расчёсывая роскошные волосы принцессы, поддакивала кормилица. – Местные бабы все, через одну, ведьмы и дикарки. Я тут кое-что приготовила, от сглаза и порчи – не ровен час, сглазят, при твоей-то красоте небесной, моя сладкая ягодка! А особенно бойся королевы, не к добру это – когда свекровь так красива! Я слышала, женщины говорили, что у неё семеро детей умерло один за другим, и всё на праздник их местный, бесовский, тьфу!

– Да неужто?! – Испугалась суеверная Моргауза. – Когда же?!

– Да Ель какую-то они почитают, да так, что говорят, весь Остров их в эти дни горит огнём, светло, как днём, от огней, и людей живых, – они обе перекрестились, – в огонь бросают и пляшут! В дикое место отослал тебя твой батюшка, бедная моя ягодка, в страшное! Ну, да с Божьей помощью, мы выдюжим, ты даже не сомневайся! Господь и святой Патрик не оставят тебя, и я не оставлю. И другие ирландцы все за тебя, ты не сомневайся, и в обиду мы тебя не дадим!