Любимая Далгата

 
Бумага бела, как долина в снегу.
И я, потерявшая в жизни покой,
Письмо тебе это пишу, как могу,
Трепещет от вздохов листок под рукой.
 
 
О сокол, сумеют ли эти слова
Смятенье души до тебя донести?
Слеза упадет – загорится трава.
У горькой печали я нынче в чести.
 
 
Уж звезды зажглись над вершинами гор,
И лампа моя, как звезда в полутьме.
Я, давешний наш не забыв уговор,
О жизни своей сообщаю в письме.
 
 
В чужие края, за седые хребты
Умчался ты, сокол, неверный жених,
Письмо тебе почта доставит, и ты
Прочтешь о любви и страданьях моих.
 
 
С тобой, мой любимый, очей моих свет,
Была я, безумная, слишком близка.
Предписанный богом нарушив запрет,
Вдохнула медовую сладость цветка.
 
 
Гневится отец мой, как будто гроза,
И денно и нощно корит меня мать,
Не зависть ли сверстницам колет глаза,
А иначе что ж им меня упрекать?
 
 
Ты был со мной, сокол, и ласков и смел,
В ночи разжигал меня, словно костер,
Но вот насладился и вдаль улетел,
Отравлена радость моя с этих пор.
 
 
Слыхала: в Тифлисе проводишь ты дни,
Красавец, что строен, как будто камыш,
И там, Камалилу Баширу сродни^[6],
Ты ловко невест иноверных когтишь.
 
 
Любить до скончания века меня
В любовных записках ты клялся не раз.
Лью слезы я, голову низко клоня,
О, как солоны родники моих глаз!
 
 
Затем ли на свет родила меня мать,
Такой, как задумал до этого бог,
Чтоб ты меня, сокол, заставил страдать,
Оставив, как сорванный в поле цветок?
 
 
Мне взмыть бы голубкой над кручей седой,
В Тифлис долетела бы ветра быстрей.
Мне б с неба сорваться падучей звездой,
Чтоб вмиг у твоих оказаться дверей.
 
 
Зачем ты покинул родимый аул,
Кинжал на тебя ли точила вражда?
Иль сам ты на чью-нибудь жизнь посягнул?
Но я бы об этом узнала тогда.
 
 
А может, разлучница злая в питье
Подсыпала зелье такое тебе,
Чтоб ты позабыл даже имя мое
И сердцем к другой потянулся судьбе.
 
 
Навек мне запомнился вечер один:
Тропа изгибалась, как тело змеи,
Ты встретился мне и пригубил кувшин,
А после и губы пригубил мои.
 
 
Бывало, ты жарко когтишь мою грудь
И застишь, лежащий, луну в вышине,
И я умоляю тебя: «Не забудь,
Поклялся ты, милый, жениться на мне!»
 
 
Ужели всевышний избавит от мук
Того, кто другого на муки обрек?
Ты слово нарушил, изменчивый друг,
Любви преподав мне жестокий урок.
 
 
Не помню, в своем ли была я уме, —
Теряем мы разум, когда влюблены.
Чем я провинилась, поведай в письме,
Хоть, кажется, нету за мною вины.
 
 
Пришли телеграмму и в ней объясни,
За что я вдруг стала тебе не мила,
Иль яхонту тело мое не сродни,
Иль, как молоко, моя грудь не бела?
 
 
С тех пор, как узнала я имя звезды,
Что ярче всех прочих сверкает к утру^[7],
Влюбленное сердце не знает узды —
И всю лихорадит меня не к добру.
 
 
Сжимается сердце. Туманится взгляд,
Любовь превратилась в смертельный недуг.
Пусть девушки Цора^[8] тебе отомстят,
Когда попадешься в их сети, мой друг.
 
 
О, красное солнце над красной горой,
Что стали лучи твои так холодны?
Лишь ветер меня обжигает порой,
Когда из тифлисской летит стороны.
 
 
Ты в башне, чьи окна покрыты резьбой,
Хотя бы у джинна спроси обо мне.
Являются к спящим красотки гурьбой,
Ужель я к тебе не являюсь во сне?
 
 
Зачем отбивала тебя у подруг,
К проклятой любви попадая в полон?
Сомкнулся ее заколдованный круг,
И каждый мой вздох превращается в стон.
 
 
Бросается в дымную пропасть коза,
Когда изменяет ей горный козел.
Зачем я в твои посмотрела глаза,
Зачем ты меня до безумья довел?
 
 
Кобылка желаний неслась горячо.
Подтянуты нынче ее удила.
Когда б не надежда – вернешься еще, —
Разбилось бы сердце, что тоньше стекла.
 
 
Ужели позволишь погаснуть костру,
Красавец, не раз обнимавший мой стан?
Вернись поскорей, а не то я умру,
Разрушившись, будто бы Ануширван^[9].
 
 
Забыть ли: бывало, как птица легка,
Лечу за водой я, проснувшись едва,
Меня поджидаешь ты у родника,
От слов твоих кругом идет голова.
 
 
С водой возвращаюсь – не тяжко плечу,
Как будто несу не кувшин, а графин,
А нынче я ноги едва волочу,
Наполнив слезами узорный кувшин.
 
 
Бывало, со мной на свиданье когда
Тропинкой проторенной шел ты в ночи,
Сгорая от счастья, любви и стыда,
Я вся трепетала, как пламя свечи.
 
 
Тайком покидавшая отчий порог,
Заставила ждать ли тебя я хоть раз?
А нынче, закутавшись в черный платок,
Всю ночь не свожу с нашей улицы глаз.
 
 
Брильянтовый ключ, подошедший к замку
Закрытых создателем райских ворот,
Опять до рассвета я глаз не сомкну,
Тебя ожидая всю ночь напролет.
 
 
Со мной твое имя, забывчивый друг,
В чужие края повернувший коня,
Когда бы и шахом ты сделался вдруг,
То грех совершил бы, оставив меня.
 
 
Когда б неприступною, словно скала,
Дербентскою ханшею сделалась я,
То всем женихам бы отставку дала,
Тебя одного залучила в мужья.
 
 
Завидую нынче тем девушкам гор,
Любовь за которых платила калым.
И тем, чей недолго туманился взор,
Когда изменяли любимые им.
 
 
О милые сестры, хотя бы и день
Гореть моей страстью не дай вам господь.
Пусть лучше сердца превратятся в кремень
И каменной ваша останется плоть.
 
 
Уж в лампе иссяк керосина запас,
О сокол, и мой приближается срок!
Явись и, пока не закрыла я глаз,
Взглянуть на тебя дай последний разок.
 

Имя твое

 
Если имя твое
Даже шепотом произнесут,
Вздрогнет сердце мое
И невольно ускорит свой бег,
Оттого, что надежда
Дает моим думам приют,
Неразлучно с тобой
Я могу находиться весь век.
 
 
По всему моему
Небезгрешному телу давно
Растеклось твое имя,
И я не таю от людей,
Что по жилам моим
Растеклось, дорогое, оно,
Как по стеблям ромашек
Весенняя влага дождей.
 
 
Сахар сладок всегда.
Я слыхал: удалось одному
Даже с малым кусочком
Большой осушить самовар,
Если сяду чаевничать,
Сахара в рот не возьму.
Для чего он мне нужен,
Когда твое имя Чакар^[10].
 

Подняться бы мне в гору

 
Отправившись в горы, увидеть бы мне
Павлина, унесшего долю мою,
Орла бы в хунзахской найти стороне,
Того, о ком слезы горючие лью.
 
 
Я всем облакам, что кочуют в горах,
Для друга любимого дам по письму.
О, ветер, летящий на крыльях в Хунзах,
Ты другу поклон передай моему.
 
 
Мне данного слова не смог он сдержать,
Поэтому слезы туманят мой взгляд,
Лишь стоит мне вспомнить его, как опять
Жемчужные плечи мои задрожат.
 
 
Откуда ты родом, неведомо мне,
Нарушивший клятву лихой муталим?
В насмешках тону по твоей лишь вине,
Доставил утеху ты сплетницам злым.
 
 
О, беркут, разбивший немало сердец,
Кого собираешься нынче когтить?
Где скачешь, не знавший узды жеребец,
Кому пожелал показать свою прыть?
 
 
На девушек красных охотясь давно,
Во скольких аулах вздыхал под луной?
Влечет тебя лишь сладострастье одно,
Со сколькими близок ты был, как со мной?
 
 
Туман по ущелью клубится – взгляни:
То ветер не вздохи мои ли принес?
На дождик взгляни – не ему ли сродни
Потоки моих нескончаемых слез?
 
 
Будь горлинкой я, отыскала б тотчас
То место, где беркут гнездится в горах,
А на плоскогорье я тысячу раз,
Чтоб друга найти, обошла бы Хунзах.
 
 
Мой род почитаем с древнейшего дня,
От века людьми уважаем окрест,
Но ты очернил его, бросив меня,
Лукавый жених из неведомых мест.
 
 
Провидец Иса^[11], что из мертвых воскрес,
Не ты ль соблазнил меня, страстный пророк?
Хазри^[12], не с тобой ли, избранник небес,
Я впала однажды в опасный порок?
 
 
Кто может в кремневке заметить изъян,
Которой коснулся туман^[13] золотой?
Тигрица порой попадает в капкан,
Порой спотыкается даже святой.
 
 
Не горец простой, а ученейший муж
В обман меня ввел, погубил мою честь.
Не только Коран, и Хадис^[14] он к тому ж,
Я знаю, сумел бы на память прочесть.
 
 
Уступит и сталь, если встретит она
С алмазным концом боевое копье.
Чугун уступает, а ты чугуна
Слабей, белоснежное тело мое.
 
 
Сразил мое сердце ученый жених
Не мудростью строгих божественных книг,
А тем, что из книжек он самых земных
Науку любви и соблазна постиг.
 
 
Хоть было мне больно порою до слез,
Терпела я муки, от ближних тая.
Орла, что любовь и страданья принес,
Подвергнуть боялась опасности я.
 
 
Хотела б я книжкой божественной стать,
Что издана в Мекке. Ведь мог бы тогда
Любимый меня на ладонях держать,
И я б никакого не знала стыда.
 
 
Касаткой мне быть бы! Клянусь, что в гнезде
Я глаз не смыкала бы ночи и дни
У входа в ту келью безмолвную, где
Находятся с милым лишь книги одни.
 
 
На кадия^[15] нынче не в силах смотреть,
Был кадий жесток с ненаглядным моим,
Теперь, когда сокол покинул мечеть,
Мне в ней ненавистен любой муталим.
 
 
О ветер, сорвавшийся с горных вершин,
Скажи, почему не остудишь меня?
Ответствуй, родник, что наполнил кувшин,
Зачем ты во мне не погасишь огня?
 
 
Ужели сура^[16] есть в Коране о том,
Что господом будет прощен муталим,
Коль я, воспылавшая жарким огнем,
Погибну обманутой милым своим?
 
 
Моей красотою пленен Дагестан,
А мне от нее только горе одно.
Я гурия рая в глазах аульчан,
Не легче от этого мне все равно.
 
 
О конь необъезженный, как ты хорош!
Где топчешь теперь облюбованный луг?
О сокол, где нынче охоту ведешь,
Кому на перчатку садишься, мой друг?
 

Шумайсат из Каха

 
Ужели ты, зная, как я одинок,
Пройдешь стороной, не взглянув на меня?
Ужели повесишь на сердце замок,
Послание страсти моей отстраня?
 
 
Боится признаньем бумагу прожечь
Перо, находясь в подчиненье души.
Давно моя грудь раскалилась, как печь.
Огонь, если можешь, ты в ней потуши.
 
 
Зачем же на пламя ты льешь керосин,
Жестокая, будто бы царский приказ?!
С ума по тебе я схожу не один,
Вздыхать ты заставила многих из нас.
 
 
Как всем правоверным, Аллах мне судья.
Став к югу лицом, начинаю намаз.
Но южной считаю ту сторону я,
В которой находишься ты в этот час.
 
 
Когда бы к дровам обратил я слова
С такой огнедышащей страстью в душе,
Уверен, что, будь хоть сырыми дрова,
Они превратились бы в пепел уже.
 
 
Когда бы скала, что как лед холодна,
Была мной воспета не меньше, чем ты,
Наверное, облаком стала б она,
Иль кинулась в пропасть с крутой высоты.
 
 
Любовь от тебя я пытался скрывать,
Но утро не скроешь за спинами туч,
Когда б на уста я поставил печать,
Дыханье любви растопило б сургуч.
 
 
Река прорывает плотину порой,
И каждый о том узнает человек.
Ты лучше преграды меж нами не строй,
Прославиться страсть моя может навек.
 
 
Зажгла ты в костях моих адский пожар,
Я муки такой не могу превозмочь.
Больных исцеляет лечебный отвар,
Свиданье влюбленному может помочь.
 
 
Ах, что ты за диво, коль звери и те,
Покорные, лижут следы твоих ног!
Глашатай не зря о твоей красоте
По царским войскам раструбил, словно в рог.
 
 
И слух о тебе обогнал, говорят,
Купцов, что в далекие ездят края,
И строки во славу твою, Шумайсат,
Прочел на воротах египетских я.
 
 
Наверное, изобретен телеграф
Затем, чтоб депеши во все города
О том, как божественна ты, передав,
Гудели над путниками провода.
 
 
Давно я к тебе направляю стопы,
Надежда мне посохом служит в пути.
Уж лучше мне в пропасть сорваться с тропы,
Чем, жизнь сохранив, до тебя не дойти.