Эзеркиль недоверчиво подняла одну бровь, однако не стала ничего говорить. Эта дверь отличалась от остальных. На кованных вставках восседали искусно высеченные лесные олени. Их рога уходили высоко вверх, накладываясь друг на друга и образуя изящное ромбовидное переплетение. Пока Эзеркиль рассматривала его, Фиска успела скрыться за стеной, поэтому госпожа оставила предмет своего восхищения и поспешила догнать свою провожатую. Они обогнули круг и вернулись к покоям императрицы. Все смотрины заняли у них не более часа, так что Эзеркиль совсем не успела утомиться. Ей хотелось продолжить, но только она хотела спросить Фиску почему они так скоро вернулись, как та откланявшись, сообщила, что через полчаса ее Превосходству подадут обед.

– Сегодня вы можете почивать в гостиной или столовой. Как мне распорядиться?

– А могу ли я поесть в саду?

– Вы имеете ввиду оранжерею? Честно сказать, я не знаю. До вас никто еще не обедал в саду. Но если вам так угодно, я попрошу, чтобы туда принесли стол.

– Было бы очень кстати. – улыбнулась Эзеркиль.

Фиска, увидев ее улыбку обрадовалась, что Императрица наконец в добром расположении духа. Она быстро убежала, чтобы обустроить к обеду оранжерейную, а задумчивая Эзеркиль, вместо того чтобы уйти в свои покои, решила еще немного погулять по замку в одиночестве. Ей хотелось побыть одной, подумать о своем, не отвлекаясь на бормотания Фиски. А еще попасть в кладовую, чтобы взглянуть, что интересного хранится у Императора в закромах. Эзеркиль знала наверняка, что самое ценное что у нас есть – это память. Память о былом. О тех, кого уже нет. О временах, которые больше никогда не наступят. Она любила разные безделушки, и была уверена, что вещи могут многое рассказать о своем хозяине.

Юная госпожа прошлась по одному из многочисленных одинаковых коридоров и вышла к восточному крылу. Спустилась по маленькой лесенке и оказалась в холле. Она не была уверена наверняка в правильном ли направлении идет, но увидев на стенах чучела из рогатых голов, поняла, что двигается в нужную сторону. На полу простирались меховые ковры из шкур. У противоположной стены она увидела пианино. Эзеркиль подошла к нему и откинула крышку. Затем прошлась по нескольким клавишам и услышала, что инструмент расстроен. Закрыв крышку, она сделала несколько шагов и увидела стойку с пиками, а рядом на стене ружье.

– Самое ужасное из занятий. – сказала сама себе Эзеркиль. Она уже хотела покинуть эту комнату, но ее внимание привлекли три портрета, висящие на стене у лестницы. Это были изображения прошлых Императоров. На первом из них был увековечен сурового вида мужчина, с большими усами и бакенбардами. На его голове сидела охотничья шляпа, а с широкого плеча свисала пятнистая шкура. На втором холсте был изображен совсем молодой юноша, который мило улыбался, обращая взор куда-то в сторону. Эзеркиль склонила голову набок и подошла к третьему портрету. У этого Императора отсутствовал глаз, а вместо него на глазнице сидела красная повязка. Из всех он, пожалуй, больше всего походил на ее мужа. Особенно взглядом – таким же тяжелым и хмурым. Императрица невольно поежилась и засеменила по ступенькам вниз, поспешно покидая охотничий зал. Ей хотелось как можно скорее избавиться от этого ужасного гнетущего ощущения.

Оказавшись под лестницей, она подошла ко входу в кладовую и ехидно улыбнувшись, прошептала:

– Что ж, посмотрим, какие тайны хранит эта дверь.

Императрица была вольна заходить в любой уголок замка, но почему-то стоя перед этой дверью, она оглянулась, чтобы удостовериться в отсутствии посторонних глаз. Эзеркиль дернула за ручку, железные петли заскрипели и дверь поддалась. Внутри оказалось темно. Она распахнула входные врата пошире, чтобы свет проник внутрь. Старая мебель, рамы, подсвечники лежали друг на друге под толстым слоем пыли. На старом комоде она заметила клетку с погнутыми прутьями. «Вероятно, для птиц» – подумала она. Слегка подвинув этот крошечный птичий вольер, Императрица обнаружила под ним высушенного геккона.

– Гадость. – и Эзеркиль стремительно одернула руку. Затем она открыла ящички комода и обнаружила внутри банку высохших чернил, старую бумагу, веревки и чей-то перстень. Покрутив находку в руке, Эзеркиль вернула его на свое место и захлопнула ящик. Она хотела двинуться дальше, но ее нога задела какой-то предмет и по комнате прокатился звон. Это была старенькая лампадка. На мутном стекле плафона виднелись трещинки и грязные разводы. Эзеркиль подняла ее, стряхнула пыль и крутанула маленькую ручку. Внутри загорелся огонек. Приподняв лампадку над собой, Императрица огляделась по сторонам и прошла еще немного вперед. В окружении всех этих забытых вещей, она почувствовала себя такой же – брошенной и забытой. Как будто ее оставили по ненадобности. Сколько все это пролежало здесь – было неизвестно. Но все эти вещи были когда-то нужными. Сколько же драм и счастливых мгновений они могли повидать. Эзеркиль пыталась представить себе былую жизнь и придумать маленькую историю того, как сюда попала каждая находка, оказавшаяся в поле ее зрения. Зачем она это делала, госпожа и сама не могла понять. Может быть ей просто нравилось придумывать истории, а может, благодаря им она пыталась сбежать от реальности. Иногда ей казалось, что в темноте ее преследуют чьи-то силуэты, но это были всего лишь очертания причудливых форм, стоящих друг на друге предметов.

Блуждая среди лабиринтов забытых вещей, она старалась ступать аккуратно, чтобы ничего не задеть и не уронить. Пахнуло плесенью, но в следующее мгновение Эзеркиль почувствовала, что спереди потянуло свежим воздухом.

– Откуда здесь ветер? – спросила она себя и зашагала в сторону предполагаемого источника. Впереди показался свет. Она не сразу заметила его, потому что путь преграждали высокие шкафы и нагромождения другой мебели. Девушка сделала еще несколько шагов и вышла к маленькому неприметному окошку. Оно выходило на задний двор. Где-то вдалеке маячили люди. Рабочие сновали туда-сюда, занятые своими делами. Эзеркиль вдохнула свежий воздух и ветер колыхнул прядь ее волос, выпавшую из-под капюшона. На секунду она опустила свой никаб⁶, что ей категорически нельзя было делать, чтобы снова вдохнуть полной грудью. Вот он, глоток свободы, которого ей так не хватало. Никто из рабочих не обращал внимание на это маленькое окно, так что она не боялась оказаться замеченной. Посидев здесь какое-то время, Эзеркиль решила, что пора возвращаться, иначе она рисковала попасться кому-нибудь на глаза.

Добравшись до двери своих покоев, госпожа услышала позади себя цоканье маленьких каблуков. Нетрудно было догадаться, что это была Фиска, потому что за прошедшие два дня Эзеркиль успела привыкнуть к звуку ее шагов.

– Ваше Превосходство, я вас искала! Обед уже давно стынет. Пожалуйте в оранжерейную, – поклонилась она и указала рукой направление.

– Благодарю, дорогая. – доброжелательно ответила хозяйка, так что служанка аж поменялась в лице.

– Госпожа, я очень рада, что вы пребываете в бодром настроении! – искренне обрадовалась она.

Придворная приняла это на свой счет, и решила, что очень порадовала Эзеркиль, устроив ей обед в саду. Но Фиска не знала о том, что юную Мать осчастливило совсем иное.

Едва появившись в оранжерейной, Эзеркиль от изумления раскрыла рот. Представшая перед ней картина была похожа на райский сад Эдема, сошедшая с полотна великого художника. Среди белоснежных цветов стояла каменная дева, которая многие века была вынуждена держать в руках непомерно объемный для себя кувшин. Она была почти голая, лишь в районе пупка просвечивавшая ткань спадала вниз, прикрывая широкие бедра и странные нечеловеческие ноги. Их наполовину облегала рыбья чешуя. Пальцы ног как будто срослись, напоминая перепончатую конечность водоплавающих. Эзеркиль не сразу заметила, но позади женственной статуи, из-под подола выглядывали несколько маленьких существ, напоминающих лягушат. Они как будто опасались внешнего мира, переглядываясь между собой и решая, стоит ли выходить. Из кувшина тонкой струйкой стекала вода и падала в фонтан, в котором сновали мелкие желтые рыбки. Это мраморное изваяние прикрывала зеленая занавесь листвы, стоящего рядом раскидистого дерева. И среди всей этой красоты, стоял резной деревянный стол. На нем, как и в прошлый раз, было полно еды. Выпечка, похлебка и горячее, несколько видов сыров, мясо и морепродукты, конфеты и шоколад. И все это было для одной лишь Эзеркиль. Пока она осматривалась, Фиска развернулась, чтобы уйти, но Императрица остановила ее.

– Прошу, присядь со мной.

Служанка обернулась с удивленным выражением лица.

– Но ведь мне нельзя…я должна обедать после господ, на кухне…

– Ну пожалуйста? Тебя просит сама Императрица. Ты окажешь мне большую услугу. Ведь здесь кроме нас никого нет, а мне так не хочется обедать в одиночестве.

– Ну хорошо… – неуверенно ответила Фиска и села напротив Эзеркиль. Та улыбнулась и взяла в руки вилку. Служанка последовала ее примеру и аккуратно насадила на столовый трезубец кусочек сыра.

– Не стесняйся. Ешь все, что захочешь. В меня все равно столько не влезет.

Придворная улыбнулась и более уверенно принялась за еду. Она положила сыр на кончик языка, и пока жевала, на лице ее отразилось истинное блаженство. Фиска взяла еще один кусок. Затем еще. Закинув очередную порцию в рот, прислужница вдруг опомнилась, что стоило бы оставить немного госпоже, но та, наблюдая за ней, заметила ее смущение.

– Ты никогда не пробовала сыр? – ласково спросила Эзеркиль.

– Никогда. – призналась Фиска. – сыр, который готовят наши повара – только для господ.

– Что же ты ешь?

– Овощи, каши и хлеб. Иногда нам выпадает возможность отведать мяса, но такое бывает нечасто.

– Ну, значит сегодня у нас праздник. – улыбнулась имперская Мать.

Несмотря на свою необразованность, Фиска оказалась интересной собеседницей. Она отличалась остротой ума и нестандартными взглядами на жизнь. В этот вечер девицы смогли узнать друг друга получше, и если Эзеркиль почти целый час вспоминала своих родных, то Фиска по большей части рассказывала госпоже о замке и его традициях. Поначалу юная Императрица старалась слушать внимательно, но в душе росло ощущение скуки, от того, что ее это совершенно не интересовало. Гораздо увлекательней для Эзеркиль было узнать о прошлом своей придворной. Забраться в самые потаенные уголки ее души. Раскрыть секреты и тайные желания.

– Почему ты ничего не рассказываешь о своей семье? – спросила госпожа, когда Фиска наконец замолчала.

– Потому что мне нечего рассказать. – пожала плечами служанка, – мою мать убили, когда я была помладше, а отца я не знала.

– Какой ужас…кто это сделал?

– Варвары с юга. Они привезли меня на рынок и выставили на торги, вместе с другими рабами. Отец Беренгара увидел запуганную девочку и пожалел. Он выкупил меня и привез в свой замок. Я прислуживала его сыну, пока он не женился и не передал меня в ваше распоряжение.

– Дорогая, это ужасно! Почему же Император позволяет такому случаться?

– О, не волнуйтесь, госпожа, по указу Камады старшего, убийцы моей матери были найдены и перебиты. Но по всей Империи существует множество других варварских братий. Едва ли Императору под силу искоренить их все.

Эзеркиль задумалась.

– Да. Наверное, ты права. Едва ли. А что на счет замужества или детей? – поинтересовалась собеседница, – неужели никто не приглянулся тебе за все эти годы?

– Ох, госпожа, – выражение лица Фиски стало еще печальнее чем было, – я не могу иметь детей. Эти варвары лишили меня этой возможности…Они что-то сделали со мной…нечто ужасное… – ее голос дрогнул и из глаз потекли слезы.

– Все, что я помню, это как проснулась в каком-то подвале, прикованная к холодному столу…рядом стояло двое мужчин, и они говорили о том, что дело сделано, и я стану идеальной рабыней… – закончив фразу, Фиска расплакалась.

– Мне было так страшно и одиноко, а эти лица смотрели на меня так кровожадно…уже и не вспомнить сколько мне было лет, кажется около четырнадцати…я плакала и звала на помощь, но они били меня за это, и обращались очень жестоко…

Эзеркиль видела, как тяжело ей было вспоминать свое прошлое, и она уже пожалела, что спросила об этом. Не стоило ей ворошить давно забытую могилу воспоминаний. Фиска плакала навзрыд, задыхаясь собственными слезами.

– Простите меня! Каждый раз я успокаиваю себя, что боль прошлого отпустила, но встречая на своем пути маленьких ребятишек, становится так горько, будто кто-то вонзает иглу в сердце. Кому я теперь такая нужна?

Собеседница подошла к ней, слегка приобняла и погладила по голове. Она почувствовала, как нервные конвульсии бедняжки сходят на нет. Несомненно, услышать такое было ужасно, но еще ужаснее пережить.

– Вам очень повезло госпожа, – сказала Фиска сквозь слезы, – быть матерью Империи прекрасно. Вы уважаемы и богаты. О чем еще можно мечтать.

Эзеркиль продолжала гладить ее, думая о своем. Жестокие нравы южан поразили ее, однако она считала своего мужа, с его устоями, ничуть не лучше. По ее мнению, человек, который держит ее взаперти мало отличается от тех, кто открыто торгует людьми. Служанка между тем уже почти успокоилась, но больше Императрица не решалась спрашивать ее о личном.

***

С наступлением вечера Эзеркиль снова забеспокоилась в ожидании Императора. Нервное напряжение сказалось настолько, что у нее поднялась температура и случился озноб. К счастью, в эту ночь Император не удостоил госпожу своим приходом. Он появился на третью ночь. И снова заставил Эзеркиль испытывать боль. Однако он все же старался проявлять к своей жене уважение, и стал присылать ей дорогие подарки. В один из дней он подарил ей невероятно красивое рубиновое колье, в другой раз прислал несколько бурнусов из самой дорогой и редкой ткани. Эзеркиль вешала их в свой шкаф, неизменно надевая на себя лишь одно из своих платьев – тот бурнус, что выбрала для себя в первый день. А колье, вместе с другими подаренными украшениями надевала исключительно перед его приходом. Эзеркиль знала, что Император не в состоянии понять, как тяжело ей живется в заточении, потому как у него самого жизнь текла совсем в ином русле. Прогулки, конные забеги, охота и другие развлечения за пределами стен замка были доступны Императору в любое время дня и ночи.

Как бы ей хотелось оседлать лошадь и нестись попутно ветру по бескрайним зеленым полям. Вместо этого свободное время Эзеркиль проводила возле маленького окошка в глубине бесхозной кладовой. Своей придворной Эзеркиль говорила, что просто любит бывать одна, чтобы та не задавала лишних вопросов. Так тянулись недели, и в конце концов Эзеркиль свыклась со своим положением.