4. Священный долг

– Хотите, я посажу для вас что-нибудь особенное? Например, красивый цветок, чтобы вы любовались им каждый раз, когда приходите сюда? – спросил Аджме.

– Какая прекрасная идея! – обрадовалась Эзеркиль, – а можете ли вы посадить для меня Кельтский Розен?

– Хм, это растение довольно редкое…но думаю, я могу попробовать раздобыть семена.

Эзеркиль снова сидела на подоконнике. Прошло несколько недель с тех пор, как они познакомились с Аджме, и ей стало казаться, что их пути должны были пересечься. Настолько легко и спокойно ей было находится с ним. Она уже не стеснялась своего лица и показывалась Аджме целиком. Временами визирь отправлял его работать на другой участок, но они заранее договаривались о встрече, и он неустанно приходил на то же место, не упуская возможности снова увидеть ее.

– А знаете ли вы, почему листья Кельтского Розена имеют красный оттенок? – ехидно спросил Аджме.

– Почему же? – Эзеркиль заинтересованно склонила голову набок.

– О, это невероятная история! Я обязан вам ее рассказать! – в его глазах промелькнула искра, а на щеках заиграли ямочки, от которых Эзеркиль никак не могла отвести взгляд. Этот огонь в глазах почти всегда означал, что сейчас последует какая-то очень занимательная история и ее поражало, как много разных знаний умещалось в его голове.

– Несколько веков назад, – начал он, – двое охотников отправились в гилею⁹ выслеживать ягуаров. Их шкуры высоко ценились и стоили очень дорого. Им удалось обнаружить животное у реки, пролегавшей через лес, и тогда один из охотников пустил стрелу, попавшую ровно в цель. Зверь упал, истекая кровью, но, прежде чем испустить дух, успел издать последний рев. На его зов к охотникам пришла хранительница леса. Она увидела мертвую тушу животного и разгневалась. За содеянное она отняла жизнь у стрелка, убившего ягуара, а у второго охотника навсегда забрала голос, чтобы вернувшись в свою деревню он не смог рассказать что видел. Затем она аккуратно подняла с земли тело животного и погрузила в воду. С того дня воды реки обрели багровый оттенок, впитав кровь животного. Многие говорят, что хранительница леса продолжала подносить к реке умерших, чтобы та относила их души прямиком в рай. А у берегов этой реки люди впоследствии находили необычные деревья с красными листьями.

– Это очень интересная история! Кажется, я слышала ее раньше. Но не думаете ли вы, что эта река действительно существует?

– Она существует! И ее воды действительно имеют багровый тон. Я бывал в тех краях.

– Невероятно! Вот бы самой это увидеть! – она закрыла глаза и попыталась представить то место. Аджме будоражил ее фантазию и побуждал рисовать в уме невероятные места. И так пленница могла путешествовать, не покидая стен замка.

На самом деле, большинство легенд из тех, что он рассказывал были ей знакомы, ведь Эзеркиль училась с самого детства, и была достаточно образованной. Но несмотря на это, она проявляла искренний интерес, будто слышит все эти истории впервые. Его энтузиазм или даже какой-то внутренний магнетизм в совокупности с нежным голосом, вызывали в ней восторг и некоторое желание, которого никак не мог добиться от нее родной муж. Сама она никак не могла ответить себе на вопрос почему ее так сильно тянет к садовнику. Может, потому что Аджме был недосягаем и являлся тем самым запретным плодом, но Эзеркиль самолично отдалась во власть этих чувств и даже не собиралась прекращать это наваждение.

– А что же на счет ягуаров? Их до сих пор истребляют ради шкур?

– О нет, сейчас редко можно встретить браконьеров, которые охотятся на этих животных. Их мех давно заменили шкуры окапи¹⁰, тех, что разводят в домашних условиях.

Они долго разговаривали, и когда настало время прощаться Аджме вдруг запнулся и замолчал. Он хотел что-то сказать, но как будто не находил нужных слов. В конце концов, вдохнув побольше воздуха он произнес:

– Фиска…мне очень повезло познакомиться с вами.

– Я тоже рада, что встретила вас. – ответила она и почувствовала, как щеки заливает розовый румянец.

Они распрощались и Эзеркиль ушла в прекрасном настроении. Настолько прекрасном, что у нее закружилась голова. Но это легкое головокружение она связывала с чувством эйфории от его слов. Его смущение показалось ей более красноречивым, чем самое страстное признание в любви.

На другой день головокружение не только не прошло, но еще и усугубилось тошнотой. Ее мутило вплоть до обеда, в ногах появилась легкая дрожь. С каждым новым днем Эзеркиль становилось все хуже. Бедной девушке приходилось выдерживать голодание почти до самого вечера. Она заметно исхудала и стала немного бледнее, чем обычно. Впалые щеки уже не улыбались как раньше. Блеск в глазах потускнел, а взгляд потерял былой огонек.

«Надеюсь это не оно, только не сейчас» – думала она. Эзеркиль догадывалась с чем связано ее плохое самочувствие, но она не стала никому ничего говорить понадеявшись, что все окажется совсем не так.

Ее тревожное состояние омрачала появившаяся с недавних пор забывчивость и не свойственная ей рассеянность. Она заметила это однажды утром. Эзеркиль встала с постели и присела за туалетный столик возле своей кровати. На нем стояло большое зеркало, в которое юная госпожа смотрелась каждое утро, делая себе прическу или ухаживая за кожей лица. Конечно, никто и никогда не сможет увидеть ее стараний, но ей было приятно чувствовать себя ухоженной. Иногда она заплетала косы, иногда это был широкий пучок. В этот раз она решила сделать себе наполовину распущенную прическу и вплести в волосы шпильки с жемчужинами. Потратив на прическу около получаса, она покрутилась возле зеркала и удовлетворившись результатом, потянулась за своим облачением. Эзеркиль надела бурнус, накинула на голову капюшон и следом натянула на нос никаб. Последним оставался коммуникатор, но Мать никак не могла его найти. Стол был пуст. Она наклонилась, чтобы проверить не закатился ли тот под стол, однако там его тоже не оказалось. Эзеркиль встряхнула одеяло, потрясла подушки, проверила всю постель, затем поискала на полу, в ящиках тумбочки – устройство будто кануло в лету. Перепуганная Императрица выскочила из комнаты и побежала в кладовую.

– Неужели оставила его там…– подумала она. В панике она облазила всю кладовку, но так и не смогла его найти. Разочарованная, она решила обратиться к Фиске, чтобы сыскать помощь в ее лице. Браслет пытались найти несколько часов и за это время к поискам успели присоединиться еще несколько слуг. В конце концов устройство было обнаружено в ванной комнате и только тогда Эзеркиль вспомнила, что оставила его там еще вчера, когда принимала ванну.

Ее догадки окончательно подтвердились спустя несколько недель, когда переодеваясь перед зеркалом, она увидела у себя слегка выпирающий живот. Едва осознав свое положение, Эзеркиль потеряла былую радость. Она стала раздражительной и молчаливой. Все это время наивная глупышка жила мыслью о будущем, которому не суждено было случиться. Сейчас она осознавала это так ярко, как никогда.

Снова появившись в кладовой в очередной раз, она всеми силами стремилась сделать так, чтобы Аджме не увидел ее дурного настроения, но он почти сразу заметил ее несчастье.

– Что вас так беспокоит, любовь моя? – спросил он, увидев ее отрешенный взгляд.

Но Эзеркиль не могла ему ответить. Ее беспечность, глупая беспечность привела ее к такой безвыходной ситуации. Молчать дальше не было никакого смысла, поскольку госпожа понимала, что ребенок будет лишь отдалять ее от Аджме все дальше и дальше. И даже если они продолжат свое непозволительное общение, она никогда не сможет дать ему то, чего оба они так сильно желают. Эти мысли только тяготили ее и без того угнетенный дух. Но признаться – означало предать чувства человека, который так искренне ей доверяет. Нет, он не заслуживает такого обращения. Эзеркиль осознала, что в этой ситуации была виновата только она сама. Ну зачем она лгала ему столько времени? Почему не сказала правду с самого начала?

Она расплакалась, и закрыла лицо руками. Императрица жила в полной уверенности, что так будет всегда – всегда ее будет ждать Аджме под окном и всегда ей будет куда прийти и с кем провести свой одинокий смертный час. Только этот ребенок неминуемо портил все ее планы. Но рано или поздно, это должно было случиться. Рано или поздно она должна была принести Империи наследника. А Аджме должен наконец узнать о том, кто она есть.

– Милый мой Аджме, – сказала она в слезах, – я должна вам признаться. Много месяцев я обманывала вас, а заодно и саму себя. Мне были так дороги наши встречи, что я не хотела, чтобы они когда-нибудь заканчивались. Но пришло время узнать правду. – она замолчала на секунду, вытирая слезы с лица.

– Дело в том, что меня зовут не Фиска. Я и есть сама мать Империи. Я Императрица Кинем Хао – Эзеркиль Дарвиш Камада.

На мгновение между ними воцарилась тишина. Только всхлипы Эзеркиль эхом отдавались в помещении кладовой.

– Но почему вы обманули меня? – растеряно спросил Аджме.

– Я боялась, что вы расскажете кому-нибудь что видели императрицу вблизи окон, и тогда мне настал бы конец. В тот же день я оказалась бы у позорного столба. Но я продолжала общение с вами, потому что вы изо дня в день спасали меня от одиночества. Вы стали мне дороги. Благодаря вам, все эти дни были для меня счастливыми и радостными. Как бы мне хотелось оказаться той, о ком вы думали все это время.

Она снова замолчала, не решаясь взглянуть ему в лицо.

– Эзеркиль, я думал о вас. – произнес он, – Хоть я и огорчен тем, что вы обманули меня, все же я тоже был счастлив общению с вами. Я успел полюбить вас, и этого уже не отнять, окажись вы хоть самим господом Богом. Но ваше положение обязывает меня держаться от вас подальше. И я не знаю, как мне быть.

Она зарыдала с новой силой. Ей хотелось рассказать ему все, в том числе и о ребенке, из-за которого совсем скоро она не сможет больше приходить к нему на встречи, но она так и не смогла. Императрица настойчиво отгоняла мысль, что скоро им предстоит расставание. Она больше не мыслила своей жизни без этих встреч. Конечно, она должна была рассказать, но продолжала упорно молчать. Вместо этого сквозь слезы Эзеркиль еле слышно прошептала:

– Вы оставите меня?

– Нет. Я не боюсь смерти и того, что меня ждет. Однако вы поступили очень подло, влюбив в себя и обведя вокруг пальца такого наивного простака, как я…

– Прошу, останься со мной… – прошептала она.

– Я буду с тобой, – так же тихо ответил он, вглядываясь в глубину окна. Он пытался поймать ее взгляд, но она прислонилась к стене, закрыв глаза. В эту минуту Эзеркиль была счастлива, как никогда. Впервые в ее слезах не было горя. Она мечтала прикоснуться к нему, услышать, как их сердца бьются в унисон, прошептать на ухо слова благодарности, но язык будто онемел. Не в силах справиться со своими чувствами, она сказала:

– Мне пора. – и поспешила покинуть это место.

Только Эзеркиль встала, чтобы уйти, как в пустоте кладовой послышались шаги. От страха юная госпожа чуть было не упала в обморок, потому что ей показалось, будто сам Император сейчас покажет свою гордо поднятую голову, и выйдет из мрака тени. Тяжелые шаги становились все ближе. Ей некуда было деться. Эзеркиль оказалась в тупике. Она тяжело вздохнула, готовая принять свою судьбу. «Что ж, пусть все это закончится здесь и сейчас» – подумала она. Девушка подняла голову вверх, выпрямила плечи и приготовилась к худшему, но в этот самый момент из тени вышла Фиска.

– Ваше Превосходство… – прошептала она. Служанка медленно перевела взгляд с испуганного лица госпожи на окно, и та поспешила схватить ее за руку.

– Фиска… – тихо сказала Эзеркиль, – прошу тебя, не говори никому о том, что ты видела меня здесь.

Придворная только молча кивнула в ответ.

– Молю, Фиска…если ты расскажешь об этом хоть кому-нибудь, меня ждет самое жестокое из наказаний…

– Я никому не скажу. – ответила она, взяв за руку Эзеркиль. Императрица облегченно вздохнула. Этот день откровений принес ей немало радости и горечи одновременно, но еще он принес ей нечто особенное – свободу. Она почувствовала необычайную легкость от того, что уже двое человек, зная ее омерзительные секреты, согласились хранить их, оставшись с ней заодно.

В эту ночь она спала очень крепко. Ей снились родные: их улыбки, объятия и добрые глаза.

Когда ее состояние перестало быть секретом для окружающих, Император пригласил для своей жены знахарку, которая должна была следить за ее здоровьем и навещать каждую неделю. Впервые она появилась рано утром, когда Эзеркиль еще спала в своей постели. Открыв глаза и увидев перед собой незнакомое лицо, Императрица не сразу смогла понять кто эта женщина и что она делает в ее покоях.

– Ну, голубушка, сейчас я вас осмотрю. – знахарка бережно положила свой чемоданчик на прикроватную тумбочку в спальне Эзеркиль и достала слуховую трубку. Пока врачевательница прослушивала сердцебиение ребенка, Эзеркиль смотрела на нее во все глаза. Старая женщина, от которой пахло травами, напоминала скорее бакалейщицу. Ее длинные волосы были заколоты в огромный пучок, из-за чего кожа на лице казалась слишком стянутой назад. На руках под ногтями пестрела чернота, но эту грязь было уже ничем не вывести. Вернее, это была даже не совсем грязь, а результаты работы с некоторыми ядовитыми травами. В открытом чемодане помимо странных приборов и инструментов лежали пакетики с разными порошками. Их было так много, что госпожа не успела рассмотреть и половины, когда знахарка вдруг закрыла крышку чемодана, скрыв содержимое от посторонних глаз. Ее холодные руки, ощупывающие живот Эзеркиль, заставили ее содрогнуться.

– Да, милочка, вы очень слабы. Едва ли вы сможете выносить это дитя. – выдала она свой вердикт, – но если будете бережнее относится к себе, возможно, все получится. Вам нужен полный покой. Не нервничать, не голодать! Кушайте больше фруктов и овощей. И лежите! Много лежите. Покой убережет вас и вашего ребенка. – с этими словами знахарка покинула комнату. Фиска ушла, чтобы проводить ее и Эзеркиль осталась одна, наедине со своими мыслями. Она обязательно должна выполнить свой долг и явить миру это дитя. А после этого, имперская Мать рассчитывала получить долгожданную свободу. Она надеялась, что Император потеряет к ней интерес и наконец оставит ее в покое.

***

Время шло, а Эзеркиль пренебрегая советами знахарки, продолжала ходить в кладовую. Она и не думала выполнять ее предписания, настырно следуя своим желаниям.

– Прошу вас, госпожа, вы надышитесь там пылью, не говоря уже о том, что вам наказано лежать. – упрашивала ее Фиска, но Эзеркиль было все равно на ее уговоры. Эта единственная радость приносила ей хоть какое-то утешение. Аджме не знал о ее положении, поскольку через это маленькое окошко, сквозь которое они общались, не было видно ничего, кроме ее лица. И Эзеркиль не стала ему ни о чем говорить. Она пропускала встречи только когда чувствовала себя особенно слабой. В такие дни она действительно лежала, и тогда Фиска с облегчением выдыхала, переставая беспокоиться о ее здоровье. Придворная ухаживала за ней как могла и приносила своей госпоже чай с молоком, ягоды и фрукты в глазури, книги, чтобы скоротать время и красивые свежесрезанные цветы. Служанка ставила букеты в вазу на прикроватную тумбочку, но почему-то Эзеркиль эти букеты совсем не радовали. Она все время скучала по Аджме. А цветы напоминали ей о том, что она не имеет права по нему скучать, потому что принадлежит совсем другому человеку.

– Но черт возьми! – говорила она себе, – пусть он владеет моим телом, но никогда ему не завладеть моей душой! – и только она начинала чувствовать себя лучше, она бежала туда, где отныне находился весь центр ее внимания.

Император же, с тех самых пор, как узнал о беременности своей жены, стал отправлять к ней повитух, чтобы те научили ее заботиться о младенце. Но Эзеркиль казалась безразличной. Все их поучения она слушала вполуха, ожидая их скорейшего ухода. Как бы Беренгар не старался угодить Эзеркиль, она отвергала все его попытки. В конце концов он вызвал к себе Фиску, и когда та пришла, спросил ее:

– Вы проводите с моей женой больше времени, чем кто-либо другой. Ответьте же мне, ни в чем ли не нуждается Императрица? Все ли у нее хорошо?

Он выглядел не то грозным, не то печальным. Фиске было трудно понять, какие мысли пребывали в его голове. Но одно она поняла точно – выражение его лица было не таким как обычно. Император сидел в любимом кресле в своем кабинете, а перепуганная служанка стояла напротив. Беренгар никогда не вызывал ее к себе лично, и раньше его просьбы передавались через третьих лиц. Поэтому она чувствовала себя очень напряженно и не знала, как себя вести.

Помимо бархатного золотого плаща, который всегда носил господин, на его руках сидело с десяток золотых браслетов, совершенно разных форм и огранок. Плотно прилегающая к телу кираса была украшена сверху золотой яшмой. А на воротничке, прикрывающем шею, красовался вышитый голубыми нитями олень. Беренгар был из тех, кого называют золотыми детьми. Он рос в роскоши, поэтому данный факт не мог не отложить определенный след на его внешности. Но несмотря на свое богатое одеяние, в душе Император был добрым человеком, и отнюдь не жадным. Он не имел пристрастия к деньгам, настолько чтобы держать сокровищницу только для себя любимого. Напротив, он всегда был готов помочь нуждающемуся, и уж в особенности старался не жалеть денег на свою семью. Но Фиска видела его в ином свете, и почему-то боялась этого человека. Она и сама не могла понять почему, но Беренгар казался ей очень строгим. Хотя ее чувства вполне объяснимы, учитывая нелегкое прошлое. Фиска боялась не только своего повелителя, но и других высокопоставленных особ. В ее голове накрепко засело убеждение, что власть воспитывает твердость духа и убивает в душе всякую человечность. И эту шутку с ней сыграло то, что она слишком плохо знала своего правителя.

– Да нет, господин Император, у ее Превосходства все хорошо. – робко ответила она.

– Как она себя чувствует? – снова спросил он.

– Удовлетворительно. – кивнула Фиска.

– А что насчет свободного времени? – как-то странно спросил он, – как она его проводит?

Этот вопрос заставил Фиску занервничать. Ей показалось, будто Император знает ее секрет, и ждет, что она сама признается ему в том, что они с Эзеркиль скрывают от него. Она сглотнула ком в горле и посмотрела ему в глаза, в надежде найти там подсказку, что все это ей лишь показалось. Но Беренгар смотрел на нее не сводя глаз.

– Умоляю вас, господин Император, ни я ни госпожа ничего не знали про это окно. Мы оказались в кладовой совершенно случайно! Не вините господин! – залепетала Фиска и упала на колени.

– Какое еще окно? Какая кладовая? – грозно спросил он. – Не хочешь ли ты сказать, что Императрица осознанно нарушила мой запрет?