– Нормально всё со мной матушка, нормально, – Марина обхватила её руку своей свободной рукой, поджала губы и еле заметно кивнула. Поправила тёмно-каштановые волосы длиною до плеч, глубоко вдохнула и выдохнула.

– Этот врун старый поди сослепу да со страху всё перепутал. Наложил в свои деревенские штаны кирпичей из кизяка, и прибёг к нам с перепугу. Правильно я говорю, Веда? – Женя посмотрела на него укоризненным взглядом. Говорила строго. – Набрехал поди свыше крыши, да от делать нечего с ума сходишь. Шляшься где надо и не надо со своим прибором круглыми сутками, пенсионер недоделанный, да фантазируешь в своей голове всякое. А потом так завоображаешься, что сам преподносишь за истину и другим бежишь мозги пудрить. Правдой своей, настоящей. Что, девок и баб деревенских решил запужать до смерти? А наш дом тебе первый на пути попался, так получается?

– Да чтоб я… врал? – Ведомиру стало немного обидно, и даже слегка стыдно. Не смог смотреть в её полные силы и решимости, глаза. Взгляд Ведомира забегал, замельтешил, то по столу и плюшкам с молоком, то по дому и территории вокруг: колодцу, сараю, цветнику…

«А может, и вправду, того, галлюцинации у меня? Или ещё что? Только зря прибежал, да добрых женщин чуть до инфаркта не довёл… Не-не-не, точно не чисто там что-то. И прибор слышал отчётливо. Не могло показаться. Я это знаю. Я видел.» – размышлял про себя Ведомир.

– Ишь ты, смотри Марин: жопа на лавке, а глаза взглядом далеко-о убежали то.

– Вы хотите правды? Мне же не верите. Пойдёмте со мной. Всё покажу. – Встал из-за стола серьёзно настроенный, отряхнулся от хлебных крошек, поправил одежду. Потянул было руки к кувшину с молоком, который стоял практически пустой, но получил по пальцам тряпкой.

– А ну кыш, окаянный! Хватит с тебя. Тебе волю дай, потом по сусекам наскребай, с голоду помирай, – ударила по рукам Женя. – Пойдём, сначала покажешь. Если всё, что ты сказал – правда, придёшь и допьёшь своё молоко. Никуда оно от тебя не денется.

Перед уходом Марина зашла в дом и сказала Даньке с Катькой, чтоб дверь закрыли и никому не открывали ни при каких условиях. Сказала, что нужно проверить кое-что очень важное. То, что рассказал дядька Ведомир. Обо всём пообещала рассказать позже. Правда она совсем не представляла, как и что говорить, если всё это окажется правдой. Соврать? Небольшая ложь, ради спасения детских умов… Нет, так поступать она не хочет. Или же не сказать всей правды? Это уже лучше, но они всё равно узнают, и тогда в отношениях с детьми могут быть проблемы. Ничего, поставит разок в угол на пол дня, сразу станут как шёлковые.

– Если что, то наготовленной еды полно. На день хватит. Вода про запас есть, вон второе ведро. Из чужих открыть можно только Ведомиру, если он первый придёт. Поняли меня?

– Да, мам.

Поцеловала их обоих в лоб и щёки, обняла.

– Если задержимся все втроём и не сможем сегодня прийти… тогда завтра смотрите сами, по обстоятельствам. – Вышла и проследила как Данька запер дверь. Дёрнула ручку, проверила. Спустилась с крыльца и направилась к ожидавшим её баб Жене и Ведомиру у калитки.

Часть 2

Они шли втроём по не асфальтированной, хорошо накатанной деревенской дороге, довольно широкой и ровной, без сильных ям, впадин и перепадов. Ведомир шёл по само´й дороге, с края от женщин. Изредка задевал носками своих тупоносых ботинок мелкие камни, выковыривая их из земли. Чертыхался, спотыкаясь об них, что-то бубнил под нос. Женщины шли по обочине, по мягкой не высокой траве, и такой проблемы не испытывали. Молчали, размышляли. Думали о своём, вдыхая свежесть этого утра, грелись под ласкающими лучами мягкого солнца.

Бабушка Женя была довольно спокойной, или по крайней мере, не подавала виду. Марина тоже особо не нервничала, но всё-таки переживала сильнее. Волновалась за оставшихся одних дома детей, за то, что вдруг это правда. А если и так, тогда, кто же это? Нашу Ольку ведь так и не нашли… неужто… Да нет, это уже совсем чертовщина какая-то. Невозможно. Девчушка просто потерялась после ссоры с Катькой. Убежала сдуру, куда глаза глядят и заблудилась. А там… Кто уж знает, что случилось. Но не аномальщина же какая-то? Не может такого быть. Хотя, наслушаешься историй Ведовских, о его прошлой жизни, когда он на ЧАЭС работал, так и вправду верить начнёшь во все это. Таких необъяснимостей раньше отродясь не было. А сейчас, с каждым годом, всё больше и больше непонятно чего происходит.

– Скоро придём, красавицы мои. – Ведомир сошёл с дороги на тропу. – Вы только вместе со мной близко не подходите, на случай, если прибор и вправду не ошибся и пищит-трещит не просто так. Тем более, что у меня всё равно в аптечке радиозащитных препаратов на всех не хватит. Осталось очень мало.

– Как скажешь Ведь, как скажешь. Нам и самим в пекло лезть не очень то и хочется. Мы со стороны посмотрим.

– Угу, вот и ладненько, – он кивнул, не поднимая головы. Шли ещё минут десять, не больше.

– Во, считай пришли. Мои следы. А вот и сумка с удочкой, – Ведомир остановился и показал рукой на примятую траву. – Вон там девоньки, видите? – Марина и Женя стояли позади Ведомира, который вытянул руку в правую сторону и указывал на слишком высокую ненормальную траву, с чересчур перенасыщенным зелёным цветом, аж глазам смотреть неприятно и почему-то больно. Сначала они отвели взгляд, потом и вовсе отвернулись. В глазах защипало, проступили слёзы.

– Ведомир, ты что раньше всех втихаря луком здесь всё усеял? Натоптал, наломал поле ядрёное и поиздеваться над нами решил, аж глаза слезятся.

– Не-ет, – Ведомир сам диву дался, рассматривая стебли травы толщиною с трость словно бамбук, и высотою ещё больше, чем с утра. Выросли почти по пояс. – Ну и ле-еес етить, топором колотить. С утра ещё не такой был. Когда ж он вырасти успел? Ну-ка, стойте здесь, около вещей моих. Я попробую туда пробраться. Разгребу эти джунгли и покажу, что там.

– Ну давай Ведя. Токмо особо не пужайся. А то кто ж нас, дам беззащитных, от страху дикого да неизвестной жути зловещей, что предстанет пред глазами, защищать да успокаивать будет? – они притихли немного. Лужайка высоченной непонятной травы необычно зелёного цвета дело конечно необычное когда в округе всё по-другому, но страх и волнение в женских сердцах пока не вызывало.

Погода испортилась за минуты. Поднялся ветер, заполняя голубое утреннее небо серыми косматыми тучами. Постепенно оно разделилось на две полосы – серую, внизу на горизонте, и верхнюю, из тёмно-баклажановых облаков. Ветер становился всё сильнее. Поднимался громкий шум с протяжными завываниями и шелест. Шаги Ведомиру давались с большим трудом. Порывы воздуха били в лицо, во всё тело, словно не пускали и хотели его сдуть. Стебли травы, которые стали тонкими деревцами, имели чрезвычайную гибкость. Сильно качались, хлестали его по лицу и всему телу. Били так сильно, что несколько раз Ведомир всё-таки пропустил внезапные удары. На лице образовались сильные порезы, как от плети, которой избивали непокорных и плохо работающих в древности рабов. В момент удара он вздрагивал и жмурился, перед глазами мелькала яркая вспышка света с последующим тёмно-бордовым угасанием. Парой секунд позже проступала сильная жгучая боль, словно в эти глубокие надрезы на лице напихали раскалённые угли. Она распространялась по лицу, растекалась по всей голове. Чувствовал как из ран по лицу текла и капала тёплая кровь. Она падала на здоровенную траву и ладони. Пробиралась всё глубже, касалась земли и пачкала красным стволы этого сочного, тёмно-зелёного, травяного леса.

Женщины стояли позади и что-то кричали. Он их не слышал. Не мог разобрать ни слова. Ему было страшно, но он просто не мог отступить. Даже развернуться всем телом, повернуть голову. Несколько метров до цели казались ему километром, не меньше. И вот, когда он был должен увидеть то самое детское тельце из костей – его там не оказалось. Только след на земле. Внушительных размеров ожог, который полностью совпадал с очертанием маленькой фигуры. И трещин тоже не было. Они превратились в лысые, полностью лишённые травы, сильно выпирающие рубцы. Он ничего не понимал. Тело… Оно же было здесь. Лежало. Вот след от него. Отпечаток. Прибор молчал. Не реагировал, подтверждая, что здесь абсолютно безопасно. Высоченная трава шумела, издавая сипящий воющий звук, словно что-то хотела ему сказать.

"Какая глупая ложь… Нигде больше не безопасно, после того, что произошло. Авария на атомной станции, лишь вершина айсберга", – промелькнуло у него в голове. И тут он услышал. Голос. Тонкий женский голос, полный невыносимой боли и отчаяния. Тихим змеиным шёпотом доносился из шелестящих, бьющихся друг о друга, и об него, травин.

– Спас-с-си-и-и меня-я… прекрат-ти-и… меня… отпусти-и-и меня…

Грянул гром. В небе сверкнула ослепительная линия и ударила прямиком в озеро, что находилось совсем недалеко. Озарило светом тёмную зеркальную поверхность. Ведомир увидел, как поверхность водной глади, которая является одним из множества тысяч зеркал нашего мира, даёт трещину. Она расползается паутинкой, превращается во множество нитей, что разрывают поверхность с ужасающим звоном и треском. И когда все трещинки разошлись, оно лопнуло с устрашающим грохотом, который содрогнул под ногами землю. Прозрачные осколки вперемешку с водой ударили в небо громадным столбом. Огромный напор с неведомой силой пробивал демонического цвета тучи – по-другому это явление описать было просто не возможно. И даже стоя здесь, довольно далеко от озера, его обдало влажной волной воздуха такой силы, что он пошатнулся. Отпрянул назад и упал на одно колено. Упёрся кулаками в землю и склонил голову. Небо с сиреневыми тучами и бордовыми прожилками всё продолжало впитывать в себя тонны литров воды. Никак не насыщалось. Не могло остановиться. Но… Куда подевалась вся эта вода, куда исчезала? Он не знал на это ответ. Зловещие, злые небеса, продолжали втягивать в себя всё содержимое озера, пока в нём не осталось ни капли. Пустое дно. Грязь, ил и песок. Зелёные водоросли посерели, и лежали пластом на мокрой поверхности. Сотни больших и маленьких рыбёшек бились хвостами и раскрывали рты в немом крике, вращали в диком ужасе выпуклые стеклянные глаза. За звуком дождя и раскатами грома он различал их шум и их боль, как они бились о безводное дно: шлёп, шлёп, шлёп…

Наконец он встал, обернулся. Смог повернуть голову. Или ему позволили? Уже не обращал внимание на боль и тянущуюся по лицу тоненькую струйку крови. Успел заметить подбежавших женщин, которые двигались так долго… Время замедлилось. Он ничего не слышал. Уши заложило, будто в них напихали ваты. Они что-то говорили, открывали рты. Возможно кричали, но он их не слышал. Волосы Марины сильно и хаотично развевались, сиреневая кофта ходила как флаг на ветру, а с Жени сорвало платок, что укрывал голову. Тот улетел высоко-высоко, куда-то в тёмную, бездонную высь. Начался крупный дождь. Крупицы слёз, проступившие на испуганных женских лицах, перемешались с небесной водой.

Это она… плачет. – Ведомир поднял лицо к небу, выставил окровавленные ладони под дождь и ловил капли. Те разбивали кровяные кляксы, смешиваясь с красным.

– Олька. Её больше нет.