Когда красный крест не спасает

Когда генерал фон Виттерсгейм проводил оперативное совещание с офицерами штаба на следующий день, его адъютант внезапно вошёл в комнату и доложил, что передовые части войск обнаружили большой русский пароход, идущий под флагом «Красного Креста» как санитарное судно по Волге на север мимо их позиций: «Менее чем через час он покажется на траверзе нашего штаба и будет проходить мимо нас. Какие будут указания? Не хотите ли взглянуть на него?»

«Немедленно машину к подъезду. Через пять минут я выезжаю к Волге. Приказываю нашим частям на берегу, танковым и артиллерийским, быть в полной боевой готовности. До моего прибытия огня по пароходу не открывать. Шольц, вы едете со мной. Сейчас для вас будет работа», – сказал генерал.

«Я готов, герр генерал!», – ответил оберштурмбанфюрер СС Шольц.

Через двадцать минут генерал фон Виттерсгейм и оберштурмбанфюрер СС Шольц были на берегу Волги. А ещё через двадцать минут вдали со стороны Сталинграда показался большой двухпалубный пассажирский колёсный пароход с высокой трубой «Композитор Бородин». Генерал поднёс большой артиллерийский бинокль к глазам и стал долго и внимательно разглядывать его.

Построенный ещё в царствование императора Николая II в 1905 году, с началом Сталинградской битвы пароход был переоборудован в санитарно-транспортное судно № 56 и получил название СТС-56. После массированной и варварской бомбардировки немецкой авиацией Сталинграда 23 августа в городе были тысячи раненых горожан. В условиях приближения немецких войск к Сталинграду необходимо было как можно быстрее вывезти их в безопасные места. В июле и августе 1942 года речники Волжского пароходства эвакуировали из Сталинграда 31 госпиталь, 23 школы и детских сада по Волге. В свои каюты и залы «Композитор Бородин» (СТС-56) мог принять почти 550 пассажиров и членов экипажа. В свой последний рейс в Камышин «Композитор Бородин» отправился из порта Сталинграда 24 августа 1942 года, имея на борту 700 раненых во время бомбардировки горожан и раненых бойцов Красной Армии. Кроме раненых горожан и солдат, членов экипажа на борту был большой штат медицинского персонала.

«Дмитрий Фёдорович, нас просят погрузить ещё раненых, учитывая положение в городе после вчерашней бомбёжки и эвакуации почти всех госпиталей. Можем ли мы ещё принять людей и где можно их разместить?», – обратилась к капитану санитарного парохода Чевесу начальник санитарного судна 30-летняя врач из Саратова капитан медицинской службы Горшкова.

«Клавдия Ивановна, я уже взял больше положенного на целую сотню с лишним людей. Учитывая критическую ситуацию, я могу взять на борт только легкораненых. Прошу вас проследить за тем, чтобы они размещались на открытых палубах, а также на носу и корме. У меня не только все залы и каюты заполнены тяжелоранеными людьми, но даже в коридорах судна они лежат, ограничивая проход. Это опасно, ведь мы пойдём на прорыв в Камышин после полудня, а в воздухе почти постоянно висят фашистские стервятники. Менее месяца тому назад мы уже подвергались налёту немецких самолётов, когда шли из Сталинграда в Астрахань. Нам повезло, потому что я энергично маневрировал, и мы избежали прямых попаданий авиабомб. Но немецкие истребители снизились до малых высот и стали расстреливать наш пароход из пушек и пулемётов. От их атак я не мог увернуться. Некоторые наши раненые были убиты или повторно ранены. Я был вынужден пристать к берегу, чтобы высадить раненых», – ответил капитан.

«Хорошо, Дмитрий Фёдорович, я прослежу за их посадкой и распоряжусь, чтобы они размещались только на палубах, носу и корме», – ответила Клавдия Горшкова.

Сначала генерал фон Виттерсгейм увидел чёрный стелящийся над водой дым из трубы парохода. Когда контуры его стали видны чётче, он разглядел в бинокль большой красный крест, нарисованный на левом борту парохода, а также флаг с красным крестом над капитанской рубкой. Судно было госпитальным. Он увидел на палубах людей, которые также были на носу и даже на крыше парохода.

«Оберштурмбанфюрер СС Шольц, у вас всё готово? У вас не дрогнет рука расстрелять русский пароход с ранеными?», – спросил генерал фон Виттерсгейм.

«Танки выстроены вдоль берега для стрельбы прямой наводкой. Артиллерия тоже готова и ждёт вашего приказа открыть огонь, герр генерал. Кроме того, учитывая небольшую дистанцию стрельбы и открытое пространство до цели, я приказал миномётчикам поупражняться и потренироваться в стрельбе по этой старой калоше. Пулемётчики тоже заправили пулемётные ленты и готовы открыть огонь в любую минуту. Мне неважно, что это госпитальный пароход, идущий под флагом «Красного Креста». Для меня важно, что это русский пароход, и я готов его расстрелять. Чем решительнее и беспощаднее мы будем действовать в битве с русскими, тем быстрее добьёмся победы над ними», – ответил Шольц.

«Молодец, Шольц! Другого от вас я не ожидал. Приказываю вам открыть огонь по нему», – промолвил фон Виттерсгейм, продолжая рассматривать пароход.

«Есть, господин генерал!», – крикнул Шольц.

Спустя полминуты раздался залп орудий пяти танков T-IV. Один из 75-мм снарядов угодил в корму и сразу вывел из строя рулевое управление парохода. Это роковым образом повлияло на судьбу санитарного парохода, ибо капитан лишился возможности маневрировать и избегать попаданий вражеских снарядов. Другой 75-мм танковый снаряд попал в топливный бак парохода, и после его взрыва начался сильный пожар. Единственное, что мог сделать капитан, чтобы выйти из зоны обстрела, дать резко полный ход. Команда бросилась тушить пожар, но близкие разрывы снарядов второго залпа у борта поразили героических речников осколками.

Генерал фон Виттерсгейм и оберштурмбанфюрер СС Шольц рассматривали, словно на учениях, расстрел безоружного, госпитального парохода в бинокли и видели, как осколки снарядов поражают на палубах людей, как они бросились на противоположный борт, ища спасение.

Тем временем пламя стремительно стало облизывать языками судно, ибо у него были деревянные надстройки и капитанская рубка.

Четвёртый прицельный залп по горящему и неуправляемому санитарному судну дали фашистские танкисты совместно с артиллеристами. Все десять 75-мм осколочно-фугасных снарядов попали в борта и надстройки парохода. Они легко пробивали тонкий металл бортов и деревянные надстройки и сразу разрывались внутри, поражая раненых, лежащих в каютах, залах и коридорах. Крики, стоны сотен несчастных раненых людей на горящем пароходе были слышны немцам на берегу. Многие стали бросаться с парохода в воду, спасаясь от огня и обстрела. Особенно трагично сложилась судьба тяжелораненых и нетранспортабельных людей, которые не могли передвигаться самостоятельно. Они погибали от вражеского обстрела или сгорали заживо. Раненые в ноги пытались ползком выползти из горящих кают и невыносимого жара на прогулочные палубы. Но санитарное судно было лишено брони, поэтому гибель от вражеских снарядов настигала раненых везде: на палубах, внутри парохода, в воде. Это был расстрел безоружного, незащищённого бронёй санитарного судна.

Молоденькая 20-летняя медсестра одесситка Анна старалась с двумя легкоранеными бойцами вынести из коридора носилки с тяжелораненым и погрузить их на плот с правого борта. Бойцы с тяжелораненым смогли разместиться на плоту. А она вернулась на палубу парохода.

В этот момент к ней подбежали два раненых солдата в окровавленных гимнастёрках и сказали, что они не умеют плавать, а на плоту уже нет свободного места: «Где можно взять спасательные жилеты? Мы попробуем добраться до берега вплавь».

Анна сняла с леерного ограждения спасательный круг и дала его одному раненому, а затем сняла с себя собственный спасательный жилет и отдала его второму раненому с сильно обгоревшей рукой. Она помогла ему надеть его, а затем бросилась к раненым, чтобы выносить их из залов и кают. Анна пропала без вести. Её не нашли среди выживших на берегу и среди погибших на пароходе.

Следует новый залп, и несколько снарядов поражают нос судна. Тем не менее машинное отделение оставалось неповреждённым, и судно продолжало идти с самым максимальным ходом.

Капитан кричит по громкой связи в машинное отделение старшему механику Харитонову: «Семён Петрович, дорогой, давай отец родной, выжимай всё из твоих котлов. Самый полный вперёд! Мы под огнём, наш руль разбит».

«Есть, капитан! Даю максимальный полный ход», – кричит старший механик.

Следующим залпом немцы снова добиваются накрытия, снаряды попадают в борт парохода в районе машинного отделения и повреждают паровую машину. Судно теряет ход. В огромные пробоины стала поступать забортная вода и с учётом того, что толпы раненых бросились с левого борта на правый, судно стало крениться на правый борт. Через пять минут раздаётся пронзительный свист, и пароход окутывается белым паром: забортная вода, проникшая через пробоины внутрь судна, попадает в машинное отделение и к раскалённым котлам. Из-за повреждения рулевого управления и заклинившего рулевого механизма судно ушло вправо от фарватера и село на мель в пятидесяти метрах от берега. Теперь беззащитный пароход начали расстреливать по приказу Шольца миномётчики. Первый залп по обездвиженному судну лёг недолётом, но обсыпал осколками мин борт и надстройки, а также поражая барахтающихся в воде людей. Но уже второй залп лёг точным накрытием: мины приземлялись на палубах и тут же разрывались среди раненых. Одновременно с миномётчиками начали расстрел обречённого судна немецкие пулемётчики. Хотя они стреляли через всю ширину Волги с предельной дистанции, они смогли пристреляться по севшему на мель пароходу. Несмотря на то, что судно горело, и ветер разносил вокруг дым и гарь, немецкие танкисты и артиллеристы поддерживали их залпами. Раненые старались добраться как можно скорее до берега под вражеским огнём. Вокруг судна вырастали высокие белые столбы вспененной воды от взрывов снарядов и мин. Течение подхватывало и несло к Сталинграду деревянные обгоревшие обломки, прожжённые до дыр матрасы и подушки, санитарные сумки в копоти, окровавленные медицинские бинты и обгоревшие трупы в мазуте, а также пробитое осколками полотнище флага с красным крестом санитарного судна на древке, сбитого с крыши ходовой рубки осколком немецкого снаряда.

Выскочив на палубу из машинного отделения, старший механик Харитонов перепрыгивая через погибших, бросился к небольшому плоту по лестнице наверх на крышу. Под градом осколков и пуль он освободил его крепления и сбросил вниз к барахтающимся в воде раненым, которые сразу заполнили его. А Харитонов бросился ко второму плоту. Едва он освободил и сбросил его в воду для других раненых, как недалеко от него разорвалась мина. Её осколки веером разлетелись вокруг. Несколько больших осколков попало в старшего механика. Харитонов геройски погиб, выполняя долг и спасая раненых.

Через пару минут над Волгой пронеслись два немецких истребителя «Мессершмитт»-109, а затем они сделали резкий вираж и облетели вокруг сидящего на мели горящего санитарного парохода, наблюдая за расстрелом раненых. Оценив обстановку и безнаказанность, они сделали боевой разворот, снизились до высоты тридцати метров от поверхности воды и прошлись над «Композитором Бородиным», расстреливая людей на палубах и в воде из бортовых пушек и пулемётов.

«Вчера и сегодня у нас удачные дни, не так ли, Шольц? И вы хорошо поработали», – спросил генерал фон Виттерсгейм, продолжая наблюдать агонию горящего советского санитарного парохода с сотнями гибнущих раненых.

«Да, мой генерал. Спасибо. Я вас поздравляю. У нас отличные дни. Волга в наших руках. Мы перекрыли её. Уверен, что нас ждёт успех и в дальнейшем, и скоро мы проведём военный парад в павшем к нашим ногам поверженном Сталинграде и порадуем фюрера хорошими новостями с фронта», – ответил Шольц.

На санитарном пароходе «Композитор Бородин» (СТС-56) во время расстрела погибли около 400 раненых, медсестёр, врачей и членов экипажа из более 700 людей, находящихся на борту. Начальник санитарного транспорта врач Клавдия Горшкова погибла, спасая раненых. Капитан Чевес покинул горящее судно последним и вплавь добрался до берега, где его спасли местные жители.

Сегодня обломки парохода лежат на дне около Волжской гидроэлектростанции.

Помните, люди, о пароходе «Композитор Бородин» и о тех, кто погибли на нём.