Многие СМИ обошла фотография, где Петрович держит на руках крупную зубастую щуку, изрядно согнувшись под ее зеленой тяжестью. До сих пор считается, что это самый рекордный улов в реках нашей области.
Но есть и подлинная история этого улова. Дело было так: поехал Петрович на рыбалку, а жена его слезно упросила Дуракову за мужем – губернатором последить. Вдруг он, вместо рыбалки на лево ходит.
Ловит Петрович рыбу на бережку, а Дуракова в камышах сидит, следит и его государственную нравственность от местных баб охраняет. День был весенним, но уже по – летнему, жаркий. Разморило Дуракову и решила она с десяток саженек по реке проплыть, телеса охолонить. Тут на беду Петрович ее крючком за губу зацепил, и закричал, от радости, не разобравшись:
– Щуку поймал!
Известно, не успеет такой большой человек рот раскрыть, как журналисты с фотоаппаратами набегают. А первое слово дороже второго. Пришлось Дуракову и дальше за щуку выдавать. Срочно чиновники наклеили Дураковой на кожу рыбью чешую надежным клеем «Супер Момент», да между ног веник скотчем привязали, вроде, как хвост получился.
Взял Петрович Дуракову как щуку на руки и сам еще в тот момент не догадался, кого на руках держит. Так и получился рекордный улов, да не простой, а фотодокументированный. Любит этот снимок губернатор на досуге рассматривать, гладит фотографию и все время приговаривает: – Ох, какая же ты Дуракова у меня зубастая!
Великий человек не мыслим без античного подвига. Но, что делать, если античные подвиги уже совершены каким-то древним Геркулесом, примитивным греческим качком?
Стали в обладминистрации Петровичу срочно новый античный подвиг придумывать, чтобы потом по всей матушке России о нем бессмертные мифы ходили. И придумали: не слабо ли Петровичу в Париж на электричках зайцем доехать, да молодую жену президента Франции умыкнуть, Карлу прекрасную.
Собрали Петровича в дальнюю дорогу по-простому, рубашку клетчатую надели хлопчатобумажную, треники дешевые с пузырями на коленях, сандалии-плетенки, а в руки плетеную авоську дали полную «Беломора» и консервов «Завтрак туриста», да три батона с изюмом в придачу положили. Чтоб в долгой дороге ни в чем не нуждался и валюту экономил. Еще Петрович с собой военный дозиметр в дорогу прихватил, а для чего не сказал. В довершение ему на глаза лошадиные шоры надели, для усложнения подвига.
Долго ли, коротко ли, но доехал вначале Петрович на электричке из нашего города до Мичуринска, от Мичуринска до Белгорода, из Белгорода до Харькова. Потом пошли электрички с зайцем – Петровичем по Украине и Белоруссии, из Бреста до Варшавы. Затем до Гамбурга, а из Гамбурга, ехал Петрович четыре часа на последней электрички до Парижа. И вроде зайцем Петрович ехал, но кондукторов дурил, исключительно дорожными чеками.
В час ночи прибыл он на знаменитый вокзал «Аустерлиц». Видят парижане, как выходит из гамбургской, скоростной электрички странный человек с дозиметром в руке, с авоськой, удивляются. Но Петрович знай прямиком на Версаль идет, в гости к Саркози. Постучал в Версаль, свет в окнах зажегся и выходит к нему Николя с Карлой в пижамах. А Петрович Саркози руку крепко жмет и сразу дозиметр дарит, дескать, вы нашим Чернобылем шибко напуганы, так теперь жить спокойней станете, коли с дозиметром по версальским кустам и лужайкам пройдетесь. Радиационный фон знать будете.
Обрадовался Николя и во дворец Петровича сразу впустил. Сели ужинать, Карла на стол суп «трататуй» модный подала, картошку в мундире с копченым салом. Все у них по-домашнему, как и у нас. Но сама с Петровича все глаз не сводит, понравился, должно быть. Николя тем временем «Бужеле» надрался и за столом уснул носом в жульен. Слова друг другу Петрович и Карла даже не сказали, не сговариваясь, на вокзал бежать кинулись, так их внезапная любовь и страсть обожгла.
Ехали они конечно, в Россию, уже не электричками, а в скором поезде, пусть и в общем вагоне. Других билетов в Париже не было. Всю дорогу лежали на третьей полке на баулах челноков и ворковали. Но интима меж ними никакого не случилось. Глухонемые все время мешали достойно уединиться, всю дорогу по вагонам ходили, фотопортреты Сталина предлагали купить черно-белые. Но за эти сутки, воркуя с Карлой, Петрович прилично парлекать выучился.
А потом случилась любовная оказия. Стал губернатор с полки слезать, чтобы по нужде в туалет пойти, тут паспорт у него из штанов и вывалился. Упал и раскрылся прямо на той странице, где жена с детьми вписаны. Заплакала Карла и на стоп кран нажала. Долго за ней Петрович по рельсам бежал. Да куда там, Карла-то какая, длинноногая, не догонишь!
Вернулся он домой грустный и признался всему областному народу, что свой античный подвиг до конца не выполнил, не оправдал, стало быть, доверия.
– Еще как выполнил, – Хором отвечали клевреты, – Ты же Петрович, новую Троянскую войну предотвратил. Саркази бы из-за Карлы на нашу область войной пошел, аки Наполеон с двунадесятью языками! Вот так и состоялся у Петровича античный подвиг, известный теперь на всю нашу страну.
Как только Петрович шоколадку «Марс» ест, сразу свою няню вспоминает. Ест и плачет. Няня у него чернокожая была. В те далекие, суровые советские времена, часто негров по-дешевке на Кубе у Фиделя Кастро покупали. На наши плантации привозили, в нефтяных трюмах, сахарную свеклу полоть, картошку копать, собирать огурцы. Однако Петрович из простой плантаторской семьи был, и вроде его родителям, чернокожая кормилица не полагалась. А молока в тот суровый год не было, даже из под коровы. Год не молочный был, а минеральный по Восточному календарю. Сжалилась одна негритянка и Петровичу самостийно сиську дала. Хотела всего раз покормить, а он как клещ присосался, так год от груди кормилицы, отвалится не мог. А еще на няню дед Петровича глаз положил, проходу не давал. Ему тоже сиську хотелось по причине беззубости и несварения твердых продуктов. Так вместе и мучили няню: на одной сиське Петрович висит, на другой возбужденный дедушка, да еще и няню щупает, благодарность выражает. Дед Петровича тоже лес любил и научную книгу о грибах нашего региона писал, а грибы на неграх-рабах часто испытывал, на предмет съедобности. Найдет в лесу неизвестный гриб, накормит негра и ждет, когда негр помрет или не помрет. Даже на человеческие жертвы шел ради познания окружающей природы, пищевого производства и торжества науки.
Няню-негритянку Петрович никогда не забывал, а как губернатором стал, сразу ей у обладминистрации избу срубил, из голубых елок, что прямо у парадного подъезда росли и могуче фасад украшали. Думал, будет на чай в гости к няне ходить, да счастливое детство вспоминать. У самовара они вместе всего один раз посидели за глинтвейном и тортом «Птичье молоко». Уехала няня на свою историческую родину, избу цыганам вместе с самоваром продала. Ностальгия замучила по хорошим сигарам и крепкому рому.
Больше всего любил Петрович в детстве со спичками баловаться. То стог сена подожжет, то дом, то детсад, то школу. Потому архивов о его пребывание в этих учреждениях доподлинно не сохранилось. Одни легенды, сказки, были и саги. Односельчане Петровичу шалости эти всегда прощали, считали, что пиромания его, служит заменой половому удовлетворению. Прост он был в обращении с учителями. Вместе «Беломор» на переменках курил. Только строчку пронзительную из школьного вальса на выпускном вечере на всю жизнь запомнил: «Здесь десять классов пройдено и здесь мы слово Родина, впервые прочитали по слогам». Хороши успехи за десять лет учебы, только и подумал Петрович, слово Родина по слогам прочитать!
А самые теплые воспоминания о первой учительнице остались. Когда из армии возвращался в родную деревню заехал, хотел повидать. К деревне подходит, видит, какая-то пьяная баба с зеленого бугра катится. Присмотрелся и обрадовался: «Да это же, моя первая учительница, Марьиванна!»
Любили в те времена, праздники. На Октябрьскую, Первомай, по три недели гуляли, каждый день в новой избе. А если из гостей идут и не кувыркаются, значит – плохо угощали. Не боялись в те времена шумно гулять, здравпункт в деревне был, советская власть о здоровье крестьян хорошо заботилась, местный фельдшер всегда здоровье поправит. Даром, что армянин, Амбарцум Саркисович. Бабы его по-простому звали «Амбар Сараич».
По – началу противился фельдшер, конфузился очень:
– Вы бабы, как угодно меня называйте, только с постройками не путайте!
Но потом привык, прижился, теперь тоже с красным носом и в телогрейке ходит.
Умелым мальчиком Петрович рос. Велосипед деревянный смастерил с колесами из железных мисок. С горы покатился да в березу лбом угодил. Тормоза не сообразил поставить.
В отрочестве Петрович часто в ночное ходил, мустангов пасти с местными амазонками. Ничего хорошего. Девки очень бесстыжие и с одной грудью. Какому пареньку такое понравится? Силикон тогда еще не изобрели, стало быть, протез не сделаешь. С женским полом в юности Петровичу не очень везло. Пригласил он одноклассницу на первое в жизни свидание за гумно, да и пукнул нечаянно. Пытался казус исправить, все подошвой по траве чиркал, а звук, как назло, все время не тот выходил. Вот и не пришла к нему больше зазноба вечерами на звезды смотреть. Следующую возлюбленную Петрович сразу домой ночевать привел, с чемоданом. А она вдруг не с молодым легла, а в кровать к матери пристроилась. Причем села на кровати и сидит молча, только на панцирной сетке качается.
– Ты чего не спишь, – спрашивает ее мать Петровича, – Уже второй час ночи, у меня глаза слипаются…
– Да я если засну, – отвечает молодуха, – Могу Вас, мамаша, во сне нечаянно ударить!
Целую ночь, мать Петровича глаз не могла сомкнуть. Лежит под одеялом и думает, вдруг огреет, чем-нибудь или в глаз даст. Так и не проснешься вовсе! А утром, незадачливую невесту из дома выпроводила.
Только Петрович пенял ей с укором и слезами:
– Зря ты мама, она ведь хорошая, пусть и гермафродит.
– Ой, – всплеснула рукой мамаша, – Как же ты с ней жить собрался?
– Да как брат с сестрой, – смутился Петрович.
В этот же день расстроившийся паренек таблеток «седуксен» с горя наглотался, но не помер от отравления, а только в психиатрический диспансер попал.
Звонят из этого лечебного учреждения и говорят:
– Приезжайте, забирайте сына домой, под расписку!
– А на хер он мне нужен, – с горяча, отвечает мамаша Петровича, донельзя историей с невестой-гермафродитом расстроенная.
Удивились в больнице:
– Как же так, он ведь ваш сын!
Отважилась забрать его из больницы только бабка, да и то пожалела об этом. Прямо за воротами лечебницы Петрович неожиданно в лоб ей кулаком дал и заявил:
– Надоели вы мне все!
Однако заметили селяне, что отрок растет нравов строгих и основательный. Спросишь, что, а он голову долго чешет, вроде, как полным дурачком прикидывается, а сам соображает задним крестьянским умом, как лучше и заковыристей ответ держать.
И лесную кладовую Петрович с юных лет охранять пытался осмыслено. Пойдут, бывало, бабы в лес за спелой малиной, а смышленый парень, уже с утра в малиннике сидит, да как зарычит злобно на всю округу и начнет кустами трещать! Бабы сразу корзинки и ведра побросают и ну, бежать без оглядки из лесу с криками:
– Караул, медведь объявился!
Кто-то в деревне предложил его десятником выбрать. Да нашлись сомневающиеся, дескать, какой из него десятник, сопли всегда по колено, да и работать с ним как? Пузо голо, пятки в клетку, выполняем пятилетку?
Однако в десятники выбрали и Петрович получил свой первый в жизни руководящий опыт.
А какой Петрович гармонист был, первый парень на деревне. Сядет, бывало, на солнечной поляночке дугою выгнув бровь. Меха тальянки Чайковским терзает. Так бровь выгнутой на всю жизнь и осталась, словно удивляется он красоте окружающего мира, с тех пор не перестал.
О проекте
О подписке