Читать бесплатно книгу «Дурной глаз» Владимира Сулимова полностью онлайн — MyBook

Мир клоунов

Когда настенные часы показали без десяти восемь, Оскар Борисович Комарик не выдержал. Он сорвался с места и, заламывая длинные, словно у гиббона, руки, заметался по гримуборной, или, как её называли в цирке, «гардеробной».

– Невыносимо! – возопил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Просто унизительно! Вы не понимаете? С этим надо кончать!

Его туфли звонко и отнюдь не драматично шлёпали по засаленному, в проплешинах, ламинату, некогда оранжевому, а ныне выцветшему до горчичного, как пятна на коже стариков, цвета. Плафон под потолком моргал, и лампочки, которые обрамляли замызганное зеркало, вздымавшееся над столом подобно потемневшему надгробью, отзывались на это электрическим похрустом.

– Как? Как это случилось? – продолжал причитать Комарик. – Ведь были же люди как люди! Всего каких-то лет восемь – и стало такое, пожалуйста! Как такое возможно? В голове не вмещается.

– Оскар Борисович, ну перестаньте, – подала с затенённого края продавленного дивана голос Рая Невзорова. – Вполне терпимо. По крайней мере, мы занимаемся, по сути, тем, чем и раньше. Другие-то вон… – Она неопределённо взмахнула пухлой рукой.

Комарик гневливо и надменно зыркнул, и Рая осеклась, потупилась, ещё глубже затолкала сложенные ладони промеж колен; забившаяся в угол копна сена, на которую кто-то забавы ради нацепил очки.

Укрепившись в своём превосходстве, Комарик возобновил незамысловатый маршрут. Вперёд и назад. Вперёд и назад. Повторять, пока не надоест.

– Надо бороться! – взывал он. – Надо сопротивляться… было! А все как Рая: да ладно, да обойдётся, да здравый смысл победит… А как не победил, то: да стерпится как-нибудь! «Да что я могу один»? Вот что! – выпалил он, показывая стене жилистый кулак. В такой позе Комарик напоминал ожившую вешалку с болтающимся на ней тряпьём. Костик Путилин невольно усмехнулся сходству.

Комарик заметил.

– Ну хоть кому-то весело, – ядовито откликнулся он. – Тебе бы к этим, в зрительный зал. В первый ряд, зубы скалить!

– Сегодня аншлаг, – вставил Сеня Лизогуб. Комарик отмахнулся сжатым кулаком, и Сеня залопотал: – Да я ведь так, так.

– Что с людьми стало! – Комарик тряс головой на гусиной шее. – С этим надо кончать!

– Надо, – эхом поддержал Сеня.

– Голос рассудка должен победить! – Комарик опустил ладонь на плечо Сени. Взгляд его устремлялся в потолок и сквозь, туда, где небо, где птицы, где космические корабли бороздят. – Надо бороться!

– Да, бороться, – повторил Сеня, но не слишком громко.

– Я убеждён…

Дверь приоткрылась и в гримуборную просунул красный, из гуммоза, нос клоун Стёпка.

– Без пяти! – бодрым голосом горниста возвестил он. – Пора!

Нос скрылся за дверью.

– Без пяти! – ахнул Комарик. – Как? Уже!

– Уже, – то ли подтвердил, то ли ужаснулся Сеня.

– Ох, – плаксиво простонала Рая, всплывая с облегчённо выдохнувшего дивана.

– Пиджак! – Комарик заметался по комнатке ещё быстрее. – Где, где пиджак?!

– Вот, вот! – Верный Сеня стянул с вешалки пиджак и поспешил к Комарику.

– Где?!

– Вот же, Оскар Борисович.

– Опаздываем! Господи… Ну, команда, с богом!

Запихивая себя на бегу в пиджак, Комарик вперёд всех выскочил из гримуборной и, натыкаясь на огрызающихся униформистов, засеменил к арене по затенённому проходу между клеток. У форганга замер, приосанился, нахмурился, расслабился, вживаясь в роль. Остальные тянулись следом. Сеня, Костик, Рая. Девушка поджимала губы, стараясь унять их дрожь. Костик обернулся, заметил, похлопал её по плечу. Рая вздрогнула.

– У тебя в этой сцене почти нет слов, – ободрил Костик, как мог.

– Да всё равно. – Она потянулась было к своему лицу, но одёрнула руки, едва коснулась пальцами щёк.

– Ты будешь блистать. – Костик предпринял вторую попытку ободрить, и на этот раз, кажется, успешно. Рая слабо улыбнулась, словно в прорехе пасмурного неба блеснуло лучиком солнце.

– Свет. Сейчас приглушат, – озвучил Комарик, выглядывая из-за занавеса. Стёпка, который стоял тут же, шутливо погрозил ему пальцем: мол, не вывались на манеж раньше времени. Сквозь форганг в проход прорывалась бравурная музыка. «Выход гладиаторов», конечно же.

– Приглушили, – сказал Комарик.

– С богом! – благословил Стёпка, точь-в-точь как Комарик давеча в гримуборной, и посторонился, пропуская артистов на манеж.

– Будет космос, – шепнул напоследок Костик Рае и успел заметить румянец на её щеках.

Они вышли на арену и бесшумно разбежались по местам.

Музыка смолкла. Зал дышал. Словно ветер проносился по кронам леса, замершего в ожидании восхода луны, и шелеста совиных крыльев, и шуршания зверьков в траве. Но запах, цирковой, ни с чем не спутаешь: попкорн, и жареные в масле орешки, и свежие клейкие опилки, и – совсем чуть-чуть – слоновий навоз. И ещё что-то горячее, душное, как нагретая пластмасса – неименуемое. Словно дышал сам цирк. Может, и вправду дышал.

И напряжение, плотное, выжидающее, почти сексуальное. Затем щелчок – вспыхнули прожектора, ударили в манеж, припечатали к опилкам всех, на нём собравшихся, а свет помягче ласково залил ряды кресел, концентрическими кольцами поднимающиеся к куполу, и тех, кто эти ряды заполнял.

Зрительный зал, точно цветник, пестрел от рассевшихся в нём клоунов.

Клоуны-мужчины, клоуны-женщины. Клоуны-дети и клоуны-старики. Даже клоуны-младенцы, завёрнутые в цветастые пелёнки и похожие на ярких отъевшихся гусениц.

На арене стояли четыре письменных стола – три сдвинуты, четвёртый поодаль. Этот четвёртый был отделён от прочих жирной полосой рассыпанного по опилкам талька. Линия обозначала воображаемую стену, разделяющую такие же воображаемые кабинеты. За обособленным столом сидел перед монитором Комарик и водил мышкой по коврику. В соседнем «кабинете» Костик, Сеня и Рая, сутулясь, выстукивали что-то на клавиатурах.

Из конца в конец зала пронёсся лёгкий смешок, словно зрители перекидывали по кругу наполненный веселящим газом шар.

Почувствовав, что те готовы дарить своё внимание, Комарик выпустил мышь, снял трубку с телефона и ткнул в кнопку быстрого набора. Телефон на столе Раи откликнулся суетливым блекотанием. Рая вздрогнула – снова лёгкий смех – и ответила на звонок.

– Пусть зайдёт Путилин, – недовольным тоном протянул Комарик.

Зал взорвался хохотом и одобрительным топотом громадных клоунских ботинок. С первых рядов на арену бросили горсть попкорна в знак поддержки – шутка, как и в предыдущие вечера, зашла. Огромная, похожая на торт клоунесса, сидящая у прохода, держалась за пузо и тонко заливалась: «У-и, у-и!», чем только раззадоривала соседей.

Дав зрителям отсмеяться, Рая боязливо вжала голову в сдобные плечи и ответила:

– Хорошо, Оскар Борисович.

Комарик повесил трубку и величественно откинулся на спинку кресла. По залу прокатились отголоски недавнего веселья. Толстуха у прохода вытерла перчаткой слезящиеся глаза и размазала грим.

– Костя, Оскар Борисович велел зайти, – сказала Рая.

Зал прыснул. Не так мощно, как от реплики Комарика, но это и правильно: веселье – оно как качели. Взлетит и спадёт, чтобы взвиться снова.

Костик с явной неохотой поднялся, обогнул стол и под фырканье публики подошёл к воображаемой двери в кабинет босса. Постучал в неё, открыл и заглянул.

– Вызывали, Оскар Борисович?

– Вызывал.

Комарик легко соединял в голосе капризность и сухую державность. Талант, самородок, почти гений – не играет, а живёт на арене. Неудивительно, учитывая его опыт: до Референдума Веселья Комарик руководил крупной компанией.

Зал и теперь воздал должное его игре. Под купол цирка взмыл стаей птиц дружный хохот, волнами вспенились аплодисменты. Но шум веселья скоро стих, ибо зрители знали – время настоящих оваций пока не настало.

Костя вошёл в невидимую, существующую лишь в воображении присутствующих дверь: плечи опущены, голова поникла, взгляд тянет к полу.

– Есть информация по платежам «Элкомпромснаба»? – вопросил Комарик, не тая недовольство. Шпрехшталмейстеры Рудик и Ёршик, белый клоун и рыжий клоун, отступившие к барьеру, одобрительно кивнули. Занавес колыхнулся, раздвинулся на миг, и из бреши в ткани показались зелёные кудри и красный нос Стёпки: как водится, директор цирка наблюдал за представлением.

– Пономаренко прислал табличку, – пролепетал Костик. Сегодня он старался как никогда. – Но там нет актуальных данных по сентябрю, октябрю и ноябрю. Пономаренко говорит, что не может их пока подобрать, там были перерасчёты, и он запросил сведения по осени у «Элкомпромснаба»…

С каждым его торопливым словом лик Комарика, казалось, всё туже закручивался в узел, будто невидимая рука ухватила его за остренький нос и заводит, точно механический будильник.

– Ну сколько времени прошло?! – вырвался раздражённый вопрос из узла плоти, в которое превратилось лицо Комарика.

– Десять дней…

– Скоро месяц уже! – Комарик впервые посмотрел на вошедшего белыми от злости глазами. Ребра ладоней ударили по столу – точно опустились миниатюрные гильотины. – С нас требует отчёт Овчаров!

Зал покатился со смеху. Размалёванная толстуха опять разразилась своим «У-и, У-и!», заглушив первые ряды, что лишь подстегнуло хохочущих. Рудик беспомощно всплеснул руками в сторону клоунессы: мол, что с ней поделаешь? – но уголки его обведённых чёрным губ подрагивали в улыбке. Менее сдержанный Ёршик передразнил клоунессу: «У-и, у-и, у-и!» и загрохотал своей трещоткой.

Зал стих, и черёд говорить настал Комарику.

– Овчаров, – застучал он пальцем по столу, – Овчароф-ф каждое утро берёт список сотрудников и смотрит: кого уволить, кого уволить, кого же уволить? Он меня вызовет и спросит, подскажи, Оскар Борисович, кто не справляется? А я скажу: Путилин не справляется. Ты же не тянешь. Костя, я не в том уже возрасте, чтобы тебя тянуть!

– Оскар Борисович, но если Пономаренко…

– Пономаренко не в моём отделе! Значит, иди к Пономаренко, садись рядом и вместе разбирайтесь! – Комарик ещё не кричал, но был готов перейти на крик – бог свидетель, как готов. Ждал лишь момента, подходящего для удара.

Зал же вновь возликовал. Ладони, перчатки и варежки колотились друг о друга, как борцы рестлинга. Стёпка высунул из-за занавеса голову целиком. Предовольный.

– Теперь, – переключился на новую тему Комарик, и зрители враз стихли, ловя каждое его слово и жест. – Я звонил тебе двадцать пять минут назад. Ты не отвечал.

– Я был в туалете. – Костик блистательно изобразил удивление таким поворотом в беседе. Зрители весело загудели.

– А десять минут назад? Все ещё в туалете?

– Спустился к автомату за кофе.

Зрители прыснули, и Рудик взмахнул им рукой. Мол, погодите, то ли ещё будет! Наберите воздуха!

– Два раза я тебе звоню, и оба раза тебя нет. Рая, бедная, не знает, как тебе выгородить, говорит мне, что ты вышел…

От отчаяния Костик даже ошибся в имени Комарика:

– Оскал Борисович, но я правда выходил!

Зрители, однако, сдержали себя. Толстуха прикрыла пасть обеими руками. Из-под пальцев прорывалась икота.

Долгожданный, лелеемый момент наступил: Комарик заорал:

– А раньше как было?! Я тебе звоню, а ты не берёшь трубку! Я к тебе подхожу: «Ко-остик, Ко-остик», а ты плейер слушаешь!

Взрыв! А-ха-ха! О-хо-хо! Уи-и, у-и, у-и!

– Оскар Борисович, я…

– ВЫНЬ ХУЙ ИЗ УШЕЙ! – взвизгнул Комарик, вытаращив глаза. Костика пригнуло к земле, будто он очутился на планете с повышенной гравитацией. За «стеной» Рая и Сеня вжались в кресла, сползли под столы.

Зал неистовствовал. То был нет, не хохот – слоновий рёв. Рвались хлопушки, конфетти летели на опилки, гудели дудки, рожки и вувузелы. Толстая клоунесса скатилась со своего места в проход, парик слетел с её головы, обнажив «ёжик» натуральных волос. От хохота клоуны раскашлялись. Кто-то уронил грудничка, и неясно было, вопит кроха или ликует вместе со всеми. «Минута смеха полезнее стакана кефира», – провозгласил Рудик, но его слова потонули во всеобщем веселье.

– Ещё раз я увижу, что ты слушаешь музыку!.. – Комарику удалось перекричать зрителей только наполовину. Вторая часть его заключительной фразы потонула под лавиной аплодисментов. На опилки посыпались искусственные цветы, ароматный попкорн. Комарик неуклюже заёрзал в попытке встать с кресла – настало время кланяться зрителям. По соседству начали подниматься из-за столов Рая и Сеня.

Костик не суетился. Он распрямил плечи и, сощурившись, осмотрел ряды. Нырнул рукой за лацкан пиджака, запутался в нём, что-то поискал, нашёл, попытался достать.

Раздвинув занавес пузом, на манеж выплыл Стёпка. Взмахнул зрителям фиолетовым цилиндром. Из динамиков грянул старый добрый «Московский цирк».

– Почтеннейшая публика!.. – успел произнести он, пока Костик путался в одежде, и осёкся, когда увидел – вместе со всем залом – пистолет в руке победившего пиджак артиста. Рот Стёпки превратился в обведённое белилами, ширящееся «О». Казалось, лицо клоуна проваливается в него, как в воронку на песке.

Хотя многие посетители цирка видели сценку «В офисе» не единожды, они решили, что та продолжается с новым финалом, и начавший было стихать смех вспыхнул с новой силой. Пистолет в вытянутой руке Костика – древний ПМ, где он только раздобыл его? – метался, будто стрелка компаса в магнитной аномалии: от Комарика к Стёпке, к зрителям и снова к Комарику. Последний начал бледнеть, выцветать, словно его намазали гримом, как Рудика, словно вот-вот положат в гроб; но Костик, определившись, произнёс: «Не ссы, Борисыч», нацелил пистолет на Стёпку и нажал спусковой крючок.

Бабахнуло. Жёлтый клоунский костюм, обтягивавший грушеподобную тушу Стёпки, лопнул чуть выше солнечного сплетения. Из дыры, в которую выстрелом вбило помпон, брызнуло разноцветное драже: оранжевое, синее, зелёное. За конфетными брызгами оказалась почти не видна струйка крови, змейкой побежавшая по Стёпкиной груди. Клоун выронил цилиндр. Испуганное выражение на его лице сменилось утрированной гримасой боли. Смех и аплодисменты заткнулись, но музыка продолжала греметь, гулко и вибрирующе, точно под куполом сталкивались друг с другом ванны, подвешенные на тросах. Костик выстрелил снова.

На этот раз пуля пробила Стёпкину перчатку, здоровенную, как у хоккейного вратаря. Из сквозной дыры на опилки посыпалось слипшееся от крови конфетти.

– Уй-юй-юй! – завопил Стёпка, вращая глазами. Старый клоун даже умирал комично. Фанфары «Московского цирка» сменились на хохот Аллы Пугачёвой. «Арлекино, Арлекино, нужно быть смешным для всех». Рудик обхватил Ёршика, Ёршик повис на Рудике; сцепившиеся, он напоминали детей, которые заблудились в безлунной чаще. Их колени ходили ходуном – с преувеличенным размахом, чтобы выглядело забавно.

– Мамочка! – фальцетом голосил Ёршик. – Ма-му-ля!

– Смехополицию сюда! – горланил Рудик.

– Психи! – закричал Костик и прицелился в зал. В рядах вспыхнула потешная давка. Клоуны бросились врассыпную, сталкивались, шмякались в проходах, роняя дудки и жареные сосиски. – Уроды!

Он надавил на спусковой крючок – осечка. Нажал второй раз и третий. Осечка и осечка. Разбегающиеся клоуны, не слыша выстрелов, почувствовали: что-то пошло не так. Их паническое отступление замедлилось, замерло, а затем обратилось вспять, формируясь в противоположность испугу – сплочённость. Со стороны рядов потянуло недовольным бурчанием. Кто-то свистнул в два пальца, кто-то презрительно заукал, другие подхватили. На арену полетел припасенный на случай неудачного выступления гнилой томат. Он лопнул у ног Костика, забрызгав брючины коричневым соком. Из-под столов за суматохой наблюдали партнёры по номеру.

Что ж, выступление и правда вышло неудачным – но не скучным, это точно.

Что-то тяжело рухнуло позади Костика. Это Стёпка упал навзничь, треснувшись затылком об пол. И словно по сигналу, чуть не сбив перепуганных инспекторов, на манеж влетел жёлтенький, как цыплёнок, горбатый автомобильчик с мигалкой. «И-у, и-у» – словно запись смеха толстой клоунессы, запущенная наоборот. Лихо обогнув поверженного Стёпку, автомобильчик тормознул перед композицией из столов и кресел. Распахнулась дверь, и наружу горошинами посыпались клоуны: раз, два, три… целых шестеро. Невероятно, как букашка на колёсах вместила столько. В лапах паяцы сжимали ярко-красные дубинки, розовые, с бумажными цветами, наручники, резиновые кувалды, которые, когда ими ударяли, издавали уморительный писк. Обступив не пытающегося сопротивляться Костика, смехополицейские под одобрительный вой зрительских вувузел и рожков бодро обрушили на злоумышленника припасенный арсенал. Злоумышленник упал. Его добивали гигантскими клоунскими башмаками.

Тем временем к Стёпке пробирались осмелевшие Рудик и Ёршик, а с ними – выпорхнувшая из-за кулис медичка в колпаке арлекина и с огромным шприцем наперевес.

Наконец Костика, чьё лицо превратилось в раздавленную клубничину, отлепили от манежа и поволокли на отказывающих ногах к машинке. Один смехополицейский распахнул заднюю дверцу, а его товарищи, раскачав за руки и за ноги, швырнули задержанного внутрь. Набились в автомобильчик, взгромоздились на тело Костика слипшейся кондитерско-пёстрой массой, пахнущей пудрой и потом.

– Пр-редставление отменяется! – голосом Петрушки прокукарекал оставшийся снаружи страж закона. – Возврат билетов осуществляется в кассе! Цирк приносит почтеннейшей публике искр-реннейшие извинения!

1
...
...
10

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Дурной глаз»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно