Под одобрительный шёпот она вернулась в зал, а Глашатай вызвал из толпы следующего «добровольца». Им оказалась миниатюрная костлявая девица, которая призналась в том, что брала «откаты» за совершение сделок на предприятии, на котором работала в отделе закупок. Трюк с червями повторился, поле чего новообращённая объявила о том, что мучавший её последние шесть лет артрит (ещё одна болезнь, наличие которой не определишь на вид), исчез. Олег представил, как Глашатай «исцеляет» кого-то от импотенции и демонстрирует пастве удачный результат.

Шутка не позабавила его, как он ожидал, а лишь усилила тревогу. Глашатай продолжал расти. Олегу всё труднее становилось списать это на ошибки восприятия. Он ясно видел, как растянулась некогда свободная одежда Глашатая. Давид превращался в Голиафа.

«Если он не остановится, то порвёт её, как Халк», – подумал он и тут же себя одёрнул. Люди не вырастают до размеров игроков НБА за полчаса. И за час не вырастают. Это всё…

«Ошибки восприятия», – отрезал внутренний голос.

Девицу с артритом сменил Жаждущий Яким – бородач с пропитой физиономией, – у которого отсутствовали пальцы на левой руке. Продемонстрировав всем свой Изъян, он сознался в лжесвидетельстве на судебном процессе по делу об изнасиловании несовершеннолетней. Если это признание было бы правдиво, отметил про себя Олег, то бородач заслужил своё увечье. Ему сделалось любопытно, как выкрутится Глашатай, когда затея с исцелением инвалида провалится.

Глашатай, однако, не собирался отступать. Под удары гонга он проделал знакомые манипуляции, и – «Один для головы, другой для сердца» – запустил червей в бороду и усы Якима. Глядя на их возню в спутанных, как проволочная спираль для посуды, волосах Жаждущего, Олег понял, что никогда больше не станет есть суп с лапшой.

Через рот и нос паразиты внедрились в Якима, после чего последовал приступ дрожи, который длился дольше, чем у всходивших на амвон до него. Сектанты пришли в оживление и стали закрывать Олегу обзор. Ему пришлось подниматься на цыпочки, как зрителю на концерте поп-группы, которому впереди стоящие мешают видеть, что творится на сцене.

Когда взволнованное море сектантских голов на миг расступилось, Олег успел разглядеть, что из кисти руки Якима выпирает крупная опухоль каплевидной формы. Олег едва не выронил камеру. По правде, он совсем о ней забыл.

Наконец, Яким прекратил трястись. Он поник, будто дрожь отняла у него последние силы. В зале воцарилось молчание. Было слышно, как надрывно гудит вытяжка. Вдруг – это совпало с ударом гонга – Яким вскинул вверх левую руку, опять вызвав у Олега ассоциации с концертом: так рокер показывает залу «козу». Теперь этот жест при желании мог делать и Яким. У него появились пальцы.

Они казались негнущимися, инородными, их кожа была тонкой и розовой, словно на заживающей ране… и всё же, это были пальцы. Олег видел их так же ясно, как свои. Он перестал понимать, что происходит. Время сделалось вязким.

– Неиссякаема милость Предвечного Творца! – экзальтированно взвыл Глашатай. – Можете не верить словам, но верите ли вы своим глазам? Остались ли тут сомневающиеся?!

Олегу подумалось, что последняя реплика адресована ему.

«Галлюциноген, – нашлась с объяснением рациональная часть его сознания. – Они распыляют в подвале наркотик, какую-то психоделическую дрянь, из-за которой собравшимся легко внушить любую идею. Эту идею они затем визуализируют. Если ты посмотришь запись, то убедишься, что пальцы у Якима были с самого начала. Или вовсе не отросли. Всё это изощрённое ловкачество. Вдобавок, оно попахивает уголовщиной. Во всех смыслах попахивает».

Эта догадка вернула Олегу почву под ногами. Время опять потекло своим чередом. Он настроился на просмотр следующей серии шоу: «Я врачую червями и Словом Господним!»

Четвёртого Жаждущего, которого пригласил Глашатай, звали Илья. Он покаялся в том, что навёл домушников на квартиру зажиточного знакомого. У Ильи был холецистит, и Олег даже ощутил лёгкое разочарование – представление не обещало быть столь наглядным, как предыдущее.

Но он ошибся.

Когда черви проникли в рот и нос Ильи, тот зажмурился и шумно сглотнул. Долгое время ничего не происходило. А потом парень открыл глаза, и они были полны крови, как у плачущего вампира. Он оглядел прихожан, и те отшатнулись – проявление неприязни, которое Олег ошибочно принял за испуг.

Илья начал кашлять. Кашель становился всё сильнее и сильнее. Адамово яблоко Ильи побагровело и набухло, как горловой мешок пеликана. По его телу пробежала судорога. Он протянул руку к Глашатаю, безмолвно взывая о помощи, но Глашатай проворно отшатнулся. На лице Глашатая читалось отвращение. Илья рухнул на колени, хватая себя за горло. Он мял его, как холодный пластилин.

– А, а, в, – произнёс он, открывая рот так широко, словно хотел выплюнуть нижнюю челюсть. Илью колотила крупная дрожь. – А, а. Ах!

Мысли в голове Олега устремились одна за другой со скоростью поезда «Сапсан», но ни одна из них не подсказывала решение ситуации. В полной прострации он продолжал снимать.

Илья попробовал подняться, но вместо этого его бросило вперёд, и парень упал бы, не выстави он руку. Затем он так сильно и резко запрокинул голову назад, что стал слышен хруст шейных позвонков.

– Он солгал! – хрипло взревел Глашатай. Его глаза потемнели от гнева, мокрые от пота волосы облепили виски. – Скрыл свой самый потаённый грех! Позор лжецу!

– Позор лжецу! – поддержал зал.

– Я каюсь! – Илья полз к Глашатаю, а тот непреклонно и бойко пятился. Визгливые признания начали сыпаться изо рта Ильи друг за другом: – Я травил ядом собак! Я вожделел мужчину! Я «стучал» на коллег! Я курил анашу! Я курил анашу в праздник!

– Поздно, – безжалостно отрезал Глашатай.

– Мама! Мама! Оу-ау!

Илья остановился, измождённый, и принялся издавать захлёбывающиеся мучительные звуки, словно собрался блевать. Он мотал неподъёмной головой из стороны в сторону. Шейный хруст повторялся снова и снова. С губы Илья свесилась и принялась раскачиваться длинная лента вязкой слюны.

– Я разрушил семью, – удалось произнести ему, и это были его последние слова. За ними изо рта Ильи хлынула густая жёлтая жижа, от которой поднимался пар. До Олега донёсся её жаркий и едкий запах. Пальцы Ильи конвульсивно вцарапывались в замаранный пол. Тёмные пятна пота расплывались у него под мышками и на спине. Жижа всё текла и текла изо рта несчастного. А потом полилась из ноздрей. И из ушей.

Казалось, этому не будет конца.

«Остановите это!». Олег подумал, что именно такие слова стоит произнести, что они правильные, что за ними последует развязка. Он подумал… и промолчал.

Развязка наступила и без его слов.

Илья в очередной раз поднял распухшее, точно Луна в немых фильмах, лицо и невидяще уставился перед собой. Его кожа покрылась испариной, словно скверна просачивалась через поры. В следующее мгновение глаза Ильи лопнули, выстрелив всё той же жёлтой гнилью. Он рухнул. Его голова столкнулась с полом – звук удара был как у брикета замороженного масла, выпавшего из морозильника. Дрожь покидала тело.

Покинула.

Не Жаждущий, не Илья, а труп.

Состав из мыслей в голове Олега остановился – где-то на запасном пути, в заброшенном тоннеле, полном паутины, летучих мышей и запрещающих знаков.

– Предвечный Творец, Зодчий Плоти, Ваятель Грёз, Пастух наш, как всегда, уберёг Круг от лжеца, – объявил Глашатай Давид торжественно. В его голосе зазвучали басовитые нотки. – Хвала Предвечному Творцу!.. Уберите это.

Из-за портьеры за спиной Глашатая выскочили двое насупленных, напоминающих секьюрити, парней в спецодежде и перчатках. Они проворно затолкали измочаленные останки в прорезиненный мешок и уволокли за занавес. Затем один из парней вернулся, чтобы накрыть тряпкой лужу скверны. Глашатай в это время брезгливо топтался с краю. Он не казался Олегу ни шокированным, ни сочувствующим.

«Ты по-прежнему считаешь это постановкой?», – спросил себя Олег. Он решил, что поразмыслит над этим, когда всё закончится. Способность думать возвращалась к нему, но мысли по-прежнему путались. Неизвестно, что за газ распылили в воздухе, но его действие усиливалось. Олег видел, как меняется лицо Глашатая. Кости его черепа плавились под кожей, принимая форму, далёкую от человеческих черт. Глаза почернели и выкатились. В них появились маслянистый блеск и бесстрастное выражение паука-птицееда.

– Сонмы Предвечных блуждают в бесконечных Пространствах! – возобновил проповедь Глашатай. Его баритон превратился в жужжащий бас. Но самая пугающая перемена произошла с его зубами. Они исчезли, и теперь из-под губ виднелись края грязно-серого мясистого клюва. Эта метаморфоза сделала речь Глашатая невнятной, а её туманный смысл вызвал у Олега лёгкую панику. – Древнее самого Времени! Они начали свой Путь до рождения Вселенной. Они продолжат Путь после её конца! Что движет ими?!

– Голод! – рявкнул зал. Олег вздрогнул.

– Чего же они алчут?

– Нести Истину!

– Благословенны те, кто впустит Истину в свои умы и сердца, ибо очистятся они от Греха и Плоть их будет процветать вовек. Плоть же нечестивых будет растерзана и употреблена! Да, вот, что их ждёт. Таков завет Предвечного Творца! Горе им! Ма-ах-лах!

– Ма-лах!

– У лжеца множество личин. – Глашатай подался вперёд, держась за края аналоя. Он полностью владел аудиторией. Даже Олег стал ощущать на себе это влияние. – Но ему не скрыться от пронзающего взора того, кто осенён Благодатью, ибо то – взор самой Истины.

Глашатай наклонился ещё ниже. Его одеяние распахнулось, оголив грудь. Увидев её, Олег понял, что сойдёт с ума, если не закричит.

Кожа на груди Глашатая была полностью покрыта влажными пурпурными волдырями с пятирублёвую монету каждый. Они не оставляли на груди живого места, поглотив даже соски. Вздутия надрывно пульсировали. Из каждого, как из тухлой виноградины, выглядывала головка червя; различив это, Олег впервые пожалел, что у него безупречное зрение.

Он не закричал.

– Я чую запах, – сказал Глашатай тихо и проникновенно. – И это запах Греха. Он душил меня на протяжении всей мессы. Среди нас нечестивец, друзья. Я слышу, как шуршат его лживые мысли. Как бегают его плутовские глаза.

Ладони Олега взмокли. Тело начало стремительно наливаться свинцовой тяжестью.

– Вы тоже чуете? – молвил Глашатай с бесконечной печалью.

Теперь головы поворачивались в сторону Олега одна за другой, и внезапно он поверил во всё: и в Предвечных, ведущих свой нескончаемый поход через Пространства, и в их пронзающий взгляд, и в вечный голод.

Олег отступил на шаг. Он казался себе персонажем собственного дурного сна. На него смотрел уже весь зал. Десятки бледных окаменевших лиц.

Он развернулся и побежал.

Члены Круга Неразмыкаемого ринулись следом, как футбольные болельщики, преследующие одинокого члена соперничающего спортивного клуба, который забрёл на чужую территорию.

– Сердце и помыслы грешника нечисты, – посылал Глашатай вдогонку свои напутствия. – Ма-ах! Но Плоть грешника питает осенённых Благодатью. Предвечный Творец заповедовал: вкусите Плоть нечестивца, лишь сердце и мозг вырвите и бросьте долой!

Олег взлетел по ступеням, надеясь, что узкий лестничный проход ненадолго задержит толпу. Так оно и вышло. Хлопнув за собой подвальной дверью, он помчался по коридору, подгоняемый гневными возгласами и топотом множества ног. Его голова была полна слов, невнятных и нецензурных, из тех, которые он никогда не использовал в репортажах. Среди них неожиданно промелькнула целая фраза: «Бомба, а не сюжет!». Он засмеялся бы, если бы на смех хватило воздуха – и веселья.

Его отделяло метров пять до прихожей, когда из неё навстречу Олегу вышел водитель, который доставил их с Братом Борисом в этот храм безумия. Настоящий здоровяк, задевающий плечами стены. Он двигался с медленной грациозностью. В его руке был шокер – против мини-камеры Олега. Олег резко затормозил, сумел сохранить равновесие и юркнул в первую попавшуюся дверь сбоку. Водитель перешёл на бег. Его обувь грохотала, как ботинки чудовища Франкенштейна. Олег навалился на дверь и успел защёлкнуть задвижку. В следующую секунду дверь с треском содрогнулась. Он отпрянул и осмотрелся.

Олег очутился в самой большой ванной комнате из всех, виденных им когда-либо, и здесь было самое маленькое оконце, которое можно представить. В него не пролез бы и малолетка.

И, тем не менее, Олег попытался.

Он вскочил на унитаз, распахнул окно и выдавил сетку. Просунул наружу руку и голову, ободрав ухо о раму, но дальше не протиснулся – плечо упёрлось в край проёма. Над той его частью, что оказалась на свободе, распахнулось тёмно-синее небо с далёкими оспинами звёзд. Олег слышал лай собак, а ветер с запахом шиповника облизывал его горящие щёки стылым языком. Другая часть предательски удерживала его в плену.

Олег расплакался.

Ванная наполнилась грохотом, и он почувствовал, как в ноги вонзается множество твёрдых пальцев. Возможно, среди них были новые пальцы Брата Якима.

– Помогите! – закричал в наступающую ночь Олег, срываясь на жалкий визг. Он безуспешно старался удержаться за раму одной рукой, продолжая сжимать камеру в кулаке другой. Его грубо и резко втащили назад, завертели, и он смачно приложился затылком о сливной бачок. Преследователи, обступившие Олега, смотрели на него сверху вниз. Он успел ощутить себя школьником, которого собираются избить старшеклассники, а потом, оттеснив других, над ним навис здоровяк водитель.

– Не надо, – панически взмолился Олег, увидев возле своей шеи шокер. Его дыхание рвануло вскачь. – Прошу. Прош…

Боль, которая последовала за разрядом, забросила все его мысли в наполненные молниями небеса.

***

Дальнейшее он осознавал смутно, как после нескольких стаканов виски. Его приволокли обратно в молельню. Сектанты, которые не участвовали в погоне, успели вытащить из-за занавеса громоздкую конструкцию в форме буквы П, грубо сколоченную из толстых деревянных брусьев. Её установили в центре помещения. В считанные минуты Олега примотали к ней за запястья и лодыжки при помощи кожаных ремней. Распяленный между перекладин, он напоминал вратаря, защищающего ворота. Закончив дело, сектанты отступили к дальней стене зала.

– Подношение! – воззвал Глашатай Давид, странно и бескостно изгибаясь всем телом. Слова клокотали в его глотке, как зелье в ведьмином котле. Тень от занавеса, которая накрывала Глашатая, не позволяла его разглядеть, что было даже к лучшему. Олег не желал видеть, каким станет его облик, когда метаморфозы закончатся.

Один за другим сектанты стали выходить вперёд. Они доставали из карманов или сумочек крупные куски щебня и выкладывали их на пол в нескольких шагах от дыбы. Олег отстранённо считал. Когда последний сектант выложил камень и вернулся к стене, на полу выросла куча из тридцати семи камней. Сектанты молча выжидали. Запах благовоний выветрился, и больше ничто не маскировало тошнотворные миазмы. Скосив глаза на свою левую руку, Олег выяснил, что ладонь раскрыта и пуста. Он потерял камеру. Это незначительное событие бесповоротно поставило его перед фактом, что хороший финал для него невозможен.

Удивительно, но это принесло Олегу облегчение.

Глашатай гаркнул что-то неразборчивое. В его возгласе смешались лай бешеного пса и карканье грифа: «Игэш-гэш-гэш!».

Толпа расступилась, пропуская новообращённых. Сестра Инна, Брат Яким и Сестра, чьё имя Олег не запомнил. Пусть будет Сестра Артрит. Они зачерпнули из кучи по пригоршне щебня и выстроились перед дыбой в линию.

– Воздайте ему! – нетерпеливо приказал Глашатай.

Первой камень бросила Сестра Инна. Кусок щебня размером со скомканную сигаретную пачку просвистел у виска Олега, чиркнув по кончику уха. Олег оказался настолько ошеломлён сюрреалистичностью происходящего, что даже не вздрогнул. Второй камень, пущенный Братом Якимом, врезался точно в правую бровь. В голове Олега расцвёл ядовитый цветок. Оцепенение, в котором он пребывал, исчезло. Бровь стремительно набухала, превращалась в древесный гриб, полный кипятка. Что-то горячее закапало на щёку. Олег заорал.

Меткий бросок – или его крик? – распалил новообращённых, и щебень полетел градом – в плечо, в губу, в нос, в грудь, в живот, в пах… больше всего целились в пах. Особенно болезненными удавались броски Брату Якиму. Олег извивался и визжал. Удерживающие его ремни со скрипом вгрызались в кожу. Какая-то часть его агонизирующего, меркнущего сознания пыталась вести обратный отсчёт брошенным камням: тридцать один, тридцать, двадцать девять… На двадцати шести острый обломок, угодивший Олегу прямиком в лоб, обнулил счётчик, и в мозгу остались только случайно вспыхивающие цифры, как разрозненные фрагменты программного кода.

Вечность спустя всё закончилось.

Олег обмяк на перекладине. Он больше не чувствовал своё лицо, осознавая лишь, что оно стало какой-то неправильной формы. Содранный лоскут кожи закрывал глаз. В горле стоял медный привкус. Олег ощупал трясущимся языком опухшие дёсны и понял, что лишился нескольких зубов. Их осколки царапали внутреннюю поверхность щёк. Желудок болел так, будто Олег выпил бензин и проглотил горящую спичку. Выстилающие пол каменные плиты возле дыбы были забрызганы кровью, точно Олег рассыпал из карманов мелочь алого цвета.

У него ушли все силы на то, чтобы поднять голову. Живот скрутило, подступила желчь, но Олег слишком ослаб для рвоты. Единственным здоровым глазом он наблюдал, как сектанты берут друг друга за руки и становятся в круг, заключая в него Олега и трёх его мучителей. Словно ребятишки вокруг новогодней ёлки. Словно колядующие, которые водят хоровод вокруг чучела Масленицы перед его сожжением. Олег бы заплакал, но сил не хватало даже на эмоции.

– Вкусите Плоти, дабы могли вы занять место в Круге рядом с Братьями и Сестрами! – проревел из своего угла Глашатай Давид… или то, чем он стал. В его голосе больше не было ничего человеческого.

В руках новообращённых сверкнули лезвия ножей. Отринув робость, распалённая истязанием, троица, оскалившись, подступила к Олегу.

Сектанты пели. Это было низкое резонирующее жужжание, складывающееся в мантры на неизвестном Земле языке Предвечных, всесильных и непостижимых. Брат Борис. Брат Евстигней. Брат Водитель. Прочие Братья и Сёстры. За миг до того, как ножи вонзились в его туловище, Олег увидел и понял, почему Круг называется Неразмыкаемым.

Руки сектантов срослись друг с другом. Их ладони, их переплетённые пальцы превратились в набрякшие узлы из мяса, кожи и костей, спаявшие всех в одно целое.

Вот оно, подлинное слияние тел и душ. Умов и сердец.

Олег обнаружил, что всё-таки способен изумляться… и восхищаться. Последнее явилось для него полной неожиданностью.

Когда новообращённые добрались до Олега и принялись за дело, он не закричал. Он так же продолжал глядеть поверх их голов и – восхищаться.

Он надеялся, что члены Церкви Круга Неразмыкаемого заметят и оценят его восторг.

И тогда он будет спокоен, что Плоть его да не пропадёт зря.