Короткая летняя ночь подходила к концу. Луна закатилась, звёзды поблёкли, из кустов доносилась негромкая возня просыпающихся птиц. Разводящий сержант Асхат Бахтияров вёл сменный караул на Пост № 1.
Караул чётко печатал шаг: раз-два, раз-два!..
Дул лёгкий предрассветный ветерок, видимая часть неба на востоке явно розовела, мерный шаг часовых хорошо вкладывался в размер песни «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля». «Хорошая песня, – думал Асхат, строго прислушиваясь к привычному звуку шагов, – правильная». Был он служакой, не рассуждал, твёрдо усвоив: воротничок должен быть белым, пуговицы – жёлтыми; кому назначено лежать – должен лежать, кто должен охранять – должен охранять и делать это в сапогах, начищенных до блеска. Это был милый его сердцу порядок, который последнее время то и дело давал трещину. Поэтому любил служивый Асхат безлюдные ночные разводы: раз-два, раз-два… Было для него в этих шагах что-то мерное и успокоительное, как сержантская колыбельная. В предрассветных сумерках верилось, что скоро всё закончится, и жизнь снова станет разумной и понятной, как строевой шаг: раз-два, раз-два!
Когда проходили через ворота башни, Асхат перестал думать и насторожился – в священную тишину ночной площади вплетался посторонний шум. И шум тот нарастал. Вывернув к Мавзолею, он увидел, что оттуда бежит большая тёмная толпа, как бы передвижной митинг. Присмотревшись, Асхат понял, что митинг кого-то отчаянно гонит. Такую картину он видел в детстве, когда всей деревенской ярмаркой гнали конокрада, поднимая злую елабужскую пыль. Когда гон приблизился, Асхат рассмотрел убегающего и понял, что откуда-то хорошо его знает и даже более того… Было в лысом человеке с бородкой что-то странно и мучительно знакомое. Асхат даже сбился с шага, а сбившись, увидел набегающего Полещука с карабином и всё понял: не устерегли, сволочи! Это был непорядок.
– Караул, за мной! – скомандовал он и бросился наперерез.
Увидев штыки, Алик-Ленин совсем протрезвел, вильнул и побежал к спуску.
Меж тем город оживал. Торопливо топали заступающие на ранние службы, бежала домой припозднившаяся молодёжь, зябли и бессмысленно поводили очами вытолкнутые взашей из запирающихся притонов и казино. Ранние собачеи пасли на обочине четвероногих воспитанников, а те, завидев бегущую толпу, немедленно заскулили, включились в погоню, таща за собой хозяев. Прочие присоединялись сами, помня старинную примету: если все бегут, нужно бечь самому, потом узнаешь зачем; главное – не упасть. Вот уже приличных размеров толпа растянулась по набережной, огибая поливалку с водяным усом. Водитель притормозил, спросил у крайнего: «Куда бежим?!» Не получив ответа, выключил струю, побежал между двумя потревоженными, поднятыми на крыло бомжами. Возле моста к бегущим подключились какие-то отпетые стажёры, газовщики, мусорщики, ранние таксисты. С ночного радения возвращалась секта «Гербалайфа». Они шли устремлённым евростроем, глухо выкрикивая незамысловатые гербалайфовские речёвки, представляя собой как бы ячейку надвигающегося цивилизованного счастья. Заметив пробегающую толпу, передние вдруг задрожали, сбились с шага, беспомощно оглянулись на своих лидеров и – включились в общий бег. За ними бросились остальные. И вот они уже бегут, забыв про личный тоталплан, дистрибьюцию, инновации и другие птичьи слова. А вокруг все свои; и гены, как говорится, не задавишь ни ногтем, ни тюнингом…
А утро меж тем привычно красило стены древнего Кремля, затем прочие стены, затем леса, поля, горы и дальние огороды. Солнце поднималось всё выше, удивлённо глядя с высоты, как на грешной земле шевелится, оживает и вновь куда-то бежит целая огромная страна.
Куда обратно мчишься ты, Русь, дай ответ!
Бежит, не даёт ответа…
/маленький роман в прозе/
Запев:
«Десять поросят пошли купаться в море.
Десять поросят резвились на просторе.
Один из них утоп —
Ему купили гроб. И вот вам результат:
Девять поросят пошли купаться в море…»
/дальше по тексту./
Дальше по тексту следует:
«…Девять поросят резвились на просторе. Один из них утоп – ему купили гроб. И вот вам результат: восемь поросят пошли купаться в море…» И т. д. вплоть до: «Один поросят пошёл купаться в море…» и, порезвившись на том коварном просторе, обречённо затих рядом с прочими.
Самое поразительное, что каждый последующий «поросят» не учитывал опыт и судьбу предшественников! Автор полагает, если бы число поросят не ограничилось десятком, то со временем Мировой океан наполнился бы утопшими поросятами, а суша – миллионами пляжников, толкающихся по этому кладбищу с удивлённо вытянутыми лицами.
То есть чужой опыт желательно уважать.
Теперь по существу дела, которое, кстати, не имеет никакого отношения к несчастным ныне покойным животным.
Было это, друзья, давным-давно. В самом начале сухого закона.
Можно даже посчитать когда.
А накануне весной Сашик Кутузов изобрёл Похмелительную машинку. На улице был то ли апрель, то ли просто пригрело. Радиоточка в Сашиковой квартире издавала негромкое приятное журчание. Меж сдвоенными оконными рамами вяло перебирала руками и ногами ожившая муха. Сашик Кутузов сидел за столом над ещё тёплой Похмелительной машинкой с наколотым на шлицевую отвёртку куском колбасы и думал.
Думал он непривычно долго.
Он, как водится, сначала не поверил своим рыжеватым глазам. Однако включил – работает. Выключил – затихла. Когда же на седьмой – контрольный – раз случилось то же самое, Сашик подпёр бедовую свою голову свободной рукой и вновь призадумался.
Поводов для призадумывания у Сашика было два.
Во-первых, он как раз не собирался её изобретать, машинку-то! Вот в чём фокус. Он же, Сашик, как раз хотел усовершенствовать её антипод, грубо говоря, самогонный аппарат. Поскольку эти козлы-правительство подняли цену на водку, как перед концом света. Честный человек был вынужден выходить из магазина с вытаращенным от удивления взором. Или пить палёнку, от которой этот взор вытаращивается с той же силой, но назад больше не затаращивается. То есть, по логике этих козлов, средняя семья из четырёх лиц могла худо-бедно обеспечить горючим лишь одного пьющего. А куда, скажите, девать остальных трёх?! Например, у того же Сашика вся семья была выпивающая. Например, из всей семьи не пил только дедушка Егор Егорович, поскольку умер. В то время как остальных, например, палкой не загонишь!
Это была одна линия раздумий.
Согласно второй линии он сам собирался увеличить свою пьющую семью на одну единицу. За счёт одной Татьяны Викторовны, невнятного года рождения. Эта отнюдь не пушкинская Татьяна однажды утром глянула себе в паспорт, как в колодец, и сказала себе: «Таня, погуляла – и хватит!» И положила глаз почему-то на кроткого и молодого Сашика, имея свой не произнесённый вслух интерес. Напустив на него туман и обаяв, как это могут только женщины, которые погуляли и поняли, что розы в их ящике скоро облетят, уже начали.
Назначив дату медового месяца.
Вопрос: какая связь между эпохальным открытием и небольшими Сашиковыми резонами и диссонансами?
А вот мы дальше увидим.
Вернёмся к началу повествования и отметим следующее. Был у Сашика Кутузова, молодого технического гения, приличный самогонный аппарат, но ему неймалось. Гениям всегда неймётся, отчего вынуждены страдать остальные женщины и дети. Ими-то, гениями, вертит некая, чёрт его знает какая сила, в результате чего мы имеем то, что имеем! Да ещё ставим им памятные доски и стелы, абсурд! И вот вам результат: стоит на столе в немытой кухне Похмелительная машинка, и ничем хорошим ведь это не закончится!
Сашик, кстати, её сразу узнал. Ещё когда стал подгибать трубку бормотиметра в сторону, противоположную здравому смыслу. Гнул и думал: «Ой, не надо, ой, остановись, Сашик, не гни!» Но какого нормального изобретателя это останавливало?! Нормального изобретателя это всегда лишь раззадоривало!
На момент великого открытия у Сашика дома не было никого. Из старших, из жизненно опытных. Слегка напуганный своей дерзостью, Сашик не стал ждать возвращения отца, т. к. это возвращение могло затянуться до лета. Он поднялся, зачехлил Машинку подвернувшимся одеялом и разыскал папу на привычном месте – на ящиках во дворе универсального магазина. Выслушав Сашиков рапорт, папа посопел носом, высморкнул оттуда излишки, поочерёдно из каждой ноздри. После этого окинул взглядом подъехавший хлебный фургон, поздоровался с чернявым водителем и сказал: «Я не удивляюсь!»
Тут нужно заметить, что папа, Василий Егорович, был крепко против Сашиковой женитьбы. Это ему принадлежат крылатые слова: «Не женись, Сашик! Не женись!» Которые позже украл автор, переформатировал, и в его произведениях можно часто встретить слова: «Говорил папа: Вовик, не женись! Не женись, Вовик!» Поэтому, кстати, хорошим людям можно эти произведения и пропустить, раз они такие!
То есть наполненные пусть и правильными, но ворованными призывами!
Так вот. Василий Егорович имел все права призывать ребёнка не делать глупостей и ошибок, которых сам наделал немерено. Примерно как старая библиотекарша в казино. А тем более он был против Сашикова мезальянса с Татьяной Викторовной. Во-первых, она была неопределённо старше Сашика, во-вторых, обидно шире в спине, в-третьих, однажды побила самого Василия Егоровича у пивного ларька, которым заведовала.
Причём как побила – унизительно!
То есть Василий Егорович однажды подошёл к ларьку решительным шагом и мужественно указал ей в окошко на участившиеся случаи недолива пива в кружки трудящихся. Молчаливо поддержанный коллективом коллег. Услышав слова сомнения в своей честности, Татьяна Викторовна высунула из своей амбразуры алебастровую руку, ухватила будущего тестя за грудцы, второй же рукой через то же окошко расторопно тыкала его во что подвернётся, объясняя изнутри, за что бьёт, посыльным армейским голосом.
На глазах присмиревшего коллектива.
Короче, папа повспоминал, вздохнул, заплевал окурок и спросил Сашика: «А ты уверен?!» «Да что ж я – маленький?! – разобиделся Сашик. – Похмелительную машинку не отличу, что ли?!» Сашику можно было верить. Тот же папа как-то очень давно заказал третьекласснику Саше доставалку денег из телефонного автомата, и они пользовались этой неожиданной подсобой в семейную копилку, пока автоматы не перевели с денег на подлые карточки.
«Ты вот что, – посоветовал папа, – ты её ещё проверь, погоняй на малых оборотах. Может, она тебе сгорит к чёртовой матери, я хотел сказать, может, у неё пройдёт! А я тут поспрашиваю ребят…»
На том и расстались.
В этом месте растерянному Сашику могли бы помочь пусть не конкретные, но любящие слова старушки-матери. Но Сашикова мать-старушка уже с месяц как ушла к резервному мужу, Анатолию Михайловичу, у которого числилась запасной женой от первого брака. Опыт говорил, что вернётся она в лоно семьи не раньше, чем он её вытурит.
Такой вот завязывается в этой повести посильный драматический узел.
Вернулся Сашик домой уже по темноте и ни с чем. Посмотрел на мирно лежащее поверх Машинки одеяло, расстроился дополнительно. Хотел забыться посредством просмотра хорошей, положительного содержания телепередачи, но некстати вспомнил, что телевизора в доме нет после одного спорного случая. Тогда он полез за этажерку, достал водку, припрятанную на случай форс-мажора, пошагово выпил её всю с целью постановки решающего эксперимента. Он её выпил, слегка закусил, чтобы не давить градус, и лёг отдыхать на упомянутое одеяло.
Ночь прошла без происшествий.
Утром Сашик проснулся.
О проекте
О подписке