4

В этом месте у нормального читателя тоже может возникнуть раздражение. Всё, мол, понятно, есть изобретатель, есть его нечаянное детище; зачем автор гонит туман?! Говори, чем закончилось, – и по домам! Автор культурно говорит в ответ такому горе-читателю: «Читатель, ты куда всё время спешишь?! Привык читать на бегу всякую блевотину; уже и сам не отличишь, где заканчиваются твои мысли, а где начинается городская канализация! Не нравится – отдай чтение более умственно усидчивому!»

В конце концов.

Для остальных продолжим.

В пятницу вечером домой явился папа. Папа привёл группу экспертов. Эксперты робко окружали молчаливую Машинку, спрашивали Сашика: «А можно потрогать?» По очереди трогали Машинку кто чем, однако участвовать в испытаниях отказались категорически. Они упирали на то, что аппарат похмелительный, а кто же похмеляется на ночь глядя, только варвары! Сашиков папа, видя такое дело, недолго поколебался, затем принёс из подполья в бутылке нечто изумрудного цвета с пурпурным отливом. Предупредив, что это сусло от антенного охладителя, которое он купил у одного прапорщика Ракетных войск и артиллерии. Поэтому специалисты рекомендуют разводить ацетоном один к семидесяти. На что эксперты открыли, понюхали, временно потеряв дар речи, а обретя этот драгоценный дар вновь, резюмировали: «Что мы – немцы, разводить?!» Спустя положенное время вся группа живописно лежала вокруг стола в отключке, немного перед этим порассуждав, из чего гонят водку волжские болгары, и не допев песню «Зачем, мама, влюбляться, зачем, мама, любить?..».

Утром они тяжело поднялись, обступили стол, страшно похожие на старых гнутых морских коньков. Сашик включил Машинку. Затем выключил. После паузы все зашевелились и молча направились к выходу, по-прежнему страшно похожие на морских коньков, всё так же гнутых, но внезапно обретших разум.

Расходились тихо, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

Папа ушёл со всеми, осторожно прикрыв за собой дверь.

5

Естественно, вокруг Сашиковой квартиры образовались смутные слухи. Вследствие этого Татьяна Викторовна заперла пивной киоск, пришла к жениху, строго сказала: «Показывай, что тут намудрил!» Пока она по-женски неуклюже осматривала Машинку, Сашик докладывал ей в широкую спину детали; сообщил про экспертов, приврав, что эксперты в общем одобрили, высказав замечания по мелочам. «Одобрили, – передразнила его невеста. – Пьянчуги!» Она восьмым женским чувством понимала, что Машинка эта вредная, что с её появлением привычный мир изменится и понесётся по кочкам. И лично ей станет плохо. Поэтому она технически неумело обзывала Машинку железной дрянью, легко отметая робкие Сашиковы возражения. В конце сказала, что приведёт настоящего эксперта, «раз ты меня не любишь». При этом она гневно хлопнула парадной дверью.

И привела в среду немолодую женщину неразборчивого пола с синяком на лбу. Уважительно называя приведённую Леонидовной. Леонидовна была женщина-легенда. Она тоже торговала пивом. Она торговала пивом на городской площади из жёлтой бочки на резиновом ходу и была как бы садгуру Татьяны Викторовны. По периметру площади располагались два небольших предприятия, парикмахерская, БУТ, эстрадно-цирковой техникум. Студенты техникума устраивали у бочки ежедневные маёвки, уважительно пропуская вперёд членов педагогического совета. Они с работягами и бутовцами облепливали бочку, словно хлопотливые пчёлки ёмкость с нектаром; топтались, жужжали, выпадали из гущи с полными бокалами, садились тут же на казахские корточки, вдумчиво беседовали; употребив, возвращались к бочке. Тогда из гущи слышались возгласы: «Куда без очереди, дядя?!» Это был как бы пароль с ответом: «Чего я без очереди, мне повторить!» Время от времени, перекрывая общий зуд, слышался сильный голос Леонидовны: «Эй, потребители, гоните пустые бокалы взад!» Короче, среди привычного мирового хаоса была некоторая гармония с центром в виде жёлтой полуцистерны, во главе с Леонидовной, строгой, ой, строгой! Но – справедливой! Всё здесь было правильно и хорошо; глядя на бочку, хотелось трудиться и продолжать жить.

Правда, время от времени гармония нарушалась, жизнь в недоумении замирала. Это случалось, когда по какой-то причине пиво не подвозили. Тогда мироздание давало ощутительную трещину, народ красноречиво безмолвствовал, холостая бочка стояла как бы с горько поднятыми бровями. В эту тяжкую годину народной скорби Леонидовна не ругалась, не бегала, не стучала, не звонила, – она вешала на бочку замок, говорила «я счас!» и шла в райком партии в чём была – в своём бывшем белом халате. Она вваливалась в высокий кабинет мимо переполоханной секретарши и в лоб спрашивала заседающих: «Чем народ похмелять будем, коммунисты называется?!» И, показывая пальцем на портрет с грудастым Карлом Марксом, приговаривала: «Не думал, не гадал наш дорогой Ильич, что у него будут такие внучата!»

В результате через час-полтора на площади стояла свежая ёмкость с пивом, даже если её приходилось везти самолётом и из соседней республики.

Да, были люди в наше время!

6

Леонидовна пришла в Сашиковы пенаты в производственной шубейке поверх халата, хозяйски осмотрела Сашика, потом комнату, в мебельной обстановке которой преобладал строгий минимализм, потом Машинку. Снова посмотрела на худощавого Сашика, сказала осуждающе: «Учат их в школе, учат чему попало, а главному, получается, не учат!» Выслушав его сбивчивую речь насчёт Машинки, покачала мудрой головой, но на эксперимент согласилась. Татьяна Викторовна на правах будущей хозяйки уважительно налила ей стакан водки, предложив бутерброд с самодельной котлетой. «Баловство это», – сказала Леонидовна про бутерброд. Она аккуратно опрокинула стакан, затем ещё полтора. Потом поделилась слухами, что водку вроде собираются совсем запретить, уже вроде уже есть тайное Постановление, и сама же слухи отвергла, горько заметив: «Ничего, сколько её, голубку, не запрещают, а она только крепчает!» Закончив вторую экспериментальную бутылку, Леонидовна задушевно спела «Заинька, попляши, серенький, попляши» – вспомнила послевоенное детство. Потом вспомнила мужа, который не утонул на Байкале, а погиб в комсомольской пьяной драке. Кратко поплакав, она посморкалась в полу халата, трезво велела: «Пора!» Когда Машинка затихла, Леонидовна с удивлением посмотрелась в большое зеркало, послюнила руку и потёрла лоб, пытаясь стереть синяк. Получив отрицательный результат, поправила сбившуюся кофту под халатом, поднесла к носу пустую бутылку, удивлённо сказала: «Ну, нормальная водка!»

Ушла, запнувшись о двери. Было заметно, что она уже старая.

– Побей, Татьяна, пока не расплодилось, – учила она подшефную, сидя в бутовской столовой. – Своей рукой возьми и побей! Мы работаем на пиве, мы – спасители народа! Мы, если хочешь знать, первый МЧС, и народ нас ценит как родных. А это же машина, железо: тут похмеляет, а с тыла на лёгкие воздействует, душу губит… Если они расплодятся, тогда пиво куда? Бочку мою светлую куда? Под откос!! А куда ты пойдёшь, на панель? Учти, будешь там стоять, как «главпочта до востребования»! А ты ведь не привыкла, ты в киоске своём царица: хочу не доливаю, хочу милую! Уничтожь, народ тебе спасибо скажет. Я первая.

Закончив этот текст, Леонидовна отодвинула тарелку с нетронутым гарниром, пошла на пост, бормоча: «Правильно говорил Будда: жизнь – это горящий лес. Никогда не знаешь, откуда на тебя свалится!» Эту мудрость она часто слышала в исполнении одного постоянного клиента, тоже бутовца, и сама, кстати, в школе была отличницей, победительницей олимпиад. Но вот и на неё откуда-то неожиданно свалилось и раскатало по родимым пригоркам.

Будду-то ещё никто не опроверг.

7

Конечно, Татьяна Викторовна буквально набросилась на Сашика с припевом: «Или я, или сломай эту гадость!» Но Сашик разобиделся за своё детище, даже робко пошёл на принцип и стоял на своём, как против ветра. Татьяна Викторовна закрывала точку, вешала табличку «Пива нет», хотя пиво как раз было, и ходила на переговоры как на работу. Получая от Леонидовны свежие инструкции.

Нет, и всё!

Непонятно, с какого дива кроткому Сашику попала вожжа под хвост. Татьяна Викторовна меняла кнут на пряник, затем пряник на кнут, затем путалась, мотая над головой пряником, как Давид пращой; хлопала дверями, грозила какими-то невнятными карами. В конце неумело всплакнула и снова хлопнула дверью.

Теперь уже окончательно.

Папа Василий Егорович впервые солидаризировался с будущей невесткой, хотя при её появлении прятался в чулане.

– Ушла? – глухо спрашивал папа из своего убежища. – Я тебе говорю, побей, лучше будет! Хочешь, я побью, вот тут гвоздодёр лежит!

– Не буду я её побивать, зачем тогда делал, не скажешь?! Может, я хочу её усовершенствовать, уже знаю как.

– Был бы дома Толик, – вздыхал папа, – он бы тебя сразу поставил на вид.

Толик был старшим Сашиковым братом. Нрав имел отрывистый, неугомонный. Имел мечту разбогатеть и свалить за бугор. Он и впрямь однажды кратко разбогател, но свалил не за бугор, а в тюрьму, откуда слал редкие письма с замысловатым обратным адресом.

– Не по-нашему это как-то, – слабохарактерно убеждал папа. – Не по-русски. Смеяться будут…

А кто будет смеяться, не уточнял.

8

В результате натиска противных сил у Сашика развилось непривычное уважение к себе и к своему детищу. Он даже несколько раз смотрелся в зеркало и делал лицом разные фигуры, пытаясь придать себе орлиный профиль, потом, правда, плюнул. А Машинка неожиданно зажила востребованной жизнью. Приходили соседи, сперва так, потом с целью; хихикали, подталкивали друг друга – стеснялись чего-то, а чего, спрашивается? Отходили трезвые, слегка испуганные. Приходили их жёны, украдкой жали Сашикову руку, оставляли банки с домашней консервацией. Потом стали приходить знакомые тех соседей, потом полузнакомые, потом ремонтники лифтов, сантехники, медработники после ночи дежурства на скорой.

Прослышав про такое, вне графика вернулась Мила Адольфовна – мать и супруга. Она вернулась посмотреть, чем всё закончится, может, и хорошим. Сначала, правда, она подумала, что поторопилась, заглянув в пищевые кастрюли и на полки холодильника, где коротали время порожние коробки и жестянки из-под прошлой еды. Погремев холодным железом, она было заторопилась вон, но тут в дверь позвонили и анонимно поставили две банки с прошлогодними огурцами.

Дальше пошло дело в этом смысле веселей, примерно как по маслу.

Окончательно слава за Машинкой закрепилась после одного случая. Как и у любого нового дела, у неё тут же возникли враги и недоброжелатели. Например, известные философы-бутовцы. Те оставались верными присяге, которую дали Леонидовне и её Бочке, громко настаивая на проверенных веками способах реанимации силами природы, то есть бочковым пивом. Для подтверждения примата натуры над машиной они откуда-то, чуть ли не из-под городского крематория, доставили дядю Цезаря. Дядя Цезарь от пожизненного употребления всего, что горит, стал цвета древнеримской бронзы, покрытой зеленоватой патиной. А сначала его называли как-то по-другому, это когда он ещё был цвета пионерского галстука. Сухощавого дядю Цезаря с уважением подвели к Машинке, о чём-то ему рассказали, похлопали по тонкому плечу, включили. Машинка завелась, взвыла и тут же запнулась. Натуропаты, поставившие на дядю Цезаря, радостно переглянулись, показав за его спиной большой палец, мол, знай наших! Их противники с надеждой посмотрели на Сашика. Сашик нахмурился, чего-то пошевелил возле маятника – Машинка вновь тронулась, но с натугой, без улыбки. Натуропаты поскучнели, затем и вовсе загрустили, ибо в финале дядю Цезаря разбили паралич и столбняк одновременно, чего мировая медицина не наблюдала никогда. В конце сеанса дядя Цезарь обвёл присутствующих неузнающим взглядом, сказал: «Никому нельзя верить», – и умер, не приходя в сознание.

Когда его выносили, из кармана одежды что-то выпало и откатилось.

9

После памятного турнира Машинка, по словам Сашика, надорвалась и слегка повредилась в уме. А сделать такую же новую пока не получалось. Он было ещё раньше по горячим следам сделал Машинку второго поколения, гораздо более мощную, но вскоре разобрал на цацки. Ибо она простреливала клиента буквально насквозь, после чего он не просто трезвел – он бросал пить, курить, начинал нешаблонно мыслить. Горше того – он начинал говорить правду, причём невзирая на лица! Получив назад супруга с таким букетом, жёны уже не несли Сашику пирожки и консервы, а, наоборот искали побить этот аппарат, желательно на его голове.

И дважды им это почти удалось. Помешала женская неопытность.