И Фидель. Он тоже постоянный, интервал его изменений незначителен. Он не даст народу сгинуть от экономической блокады. Гениальный старожил Фидель выглядел в глазах масс этаким корифеем. Он подобен знаменитым на весь мир кубинским медикам, разработавшим эффективное лекарство от СПИДа. Только кубинским эскулапам удалось сделать невозможное и изобрести препарат, поддерживающий имунную систему вич-инфицированных. Только Фидель был способен на сотворение чуда – невиданного эликсира жизнестойкости окруженного врагами малочисленного народа. Формула эликсира держалась в строжайшей тайне. Но со временем тайное стало явным. Фидель ничего не придумывал, он, называя себя атеистом, воплотил в жизнь христианский постулат – не бойтесь размножаться, Господь не оставит без пропитания возлюбленных детей своих…

      За сорок лет его правления население страны удвоилось, в то время как прирост населения западного мира исчислялся жалкими процентами. Санкции США подействовали на кубинцев именно так. Ответом Кубы стало размножение. Этому поспособствовали все те же медики. Ну а квалифицированными их сделало кубинское образование, до которого не было никакого дело сутенерам и уголовникам, к которым вынуждает вернуться последовательность этого повествования.

      Итак, вернемся к нашему герою-любовнику. Жан-Батист Мольер, автор бессмертного "Тартюфа", как-то провидчески заметил: "Завистники умрут, но зависть – никогда…" Ласаро изнывал от душевного дискомфорта, когда наблюдал за кубинкой, прогуливающейся по пляжной аллейке под ручку с каким-нибудь иностранцем. Он и она корчили из себя влюбленную парочку, воркуя словно голубки.

      Одно дело – безобидный секс, стопроцентная возможность добыть валюты. На это Ласаро смотрел легко, не видя ничего предосудительного в подобном предпринимательстве. Но совсем другое – вступать с этими холеными денди в длительные отношения. Вот где кроется настоящая измена! Так размышлял ловелас Ласаро, местный Дон Жуан, в бытность своей барменской работы никогда не пренебрегавший отщипывать комиссионные у подложенных под европейцев подружек. Его не мучила совесть, когда он жил за счет девиц легкого поведения. Выводило из себя другое – когда мимолетные свидания кубинок перерастали в нечто более серьезное. Тогда возмущение Ласаро преобразовывалось в гнев и выливалось для его подруг в побои.

      Вот и сейчас, в "Ла Куэва дель Пирата", куда он привез Элисабет, беззаботность быстро сменилась раздраженностью. Нервы взбунтовались из-за того, что злачное местечко просто кишело воркующими парочками голубков, где в роли самцов выступали толстосумы-европейцы, а самками по определению и психологии были его соотечественницы. Дуры! Они готовы отдаться за ром с колой и шоколадные конфеты! Какие теряются барыши!

      Сутенерская душонка рвалась на оперативный простор даже сегодня, но теперь, когда на горизонте так отчетливо маячила майамская перспектива, Ласаро не стал бы предлагать посредничество малознакомым девицам. У "легавых" он на особом счету, да и стоило ли рисковать по мелочи, ведь большой куш не за горами, а всего лишь за одним заливом. Он тормозил себя мыслью, что его инициативность и предприимчивость, до которых на Кубе никому нет дела, в полной мере пригодятся в действительно крупной операции. Для этого дельца понадобится не только крепкое суденышко, но и невероятная изворотливость, коей он безусловно обладает. Наградой будет реализовавшаяся американская мечта. Так что, не стоит ловить сунсунсито*, когда у водопада кормится стая розовых фламинго…

      Он возьмет то, чего заслуживает благодаря своему таланту. Жить, как все это быдло, не для него! Пусть в байки Кастро про скромную, но полную человеческого достоинства жизнь, верят его фанаты. Мир у ног – вот к чему следует стремиться. Красавицы предпочитают состоятельных господ. Они будут гоняться за ним, как бегает дурнушка Элис – его проходной билет в рай. Придется в нагрузку прихватить в Майами и ее сопляка. Ох, уж эти издержки материнской привязанности. Благо, от болвана Хуана Мигеля он ее почти отвадил.

– Ты погляди, как этот толстяк отплясывает сальсу! Брюхо трясется, как грелка! – Ласаро кивнул в сторону неуклюже пританцовывающего в стиле "латино" английского моряка с колоритной бородой.

      Элисабет насмешил вид танцующего моремана, особенно, когда тот вставил в рот большую курительную трубку и задымил, как бронепоезд. Содержимое его живота переливалось слева вправо словно молоко в вымени коровы.

– Забавный дядечка! – хохотала молодая женщина, никак не разбавив своим весельем такую же добрую реакцию на это зрелище со стороны окружающих.

      " Она такая же, как все, – подумал Ласаро, – Быдло! Как их может веселить уродство этого самодовольного богача, притащившего свою тушу на Кубу, чтобы ее как следует отскоблили языками почти задаром наши глупые девчонки."

      Вокруг бородача и впрямь крутилось пару мулаток. Однако Ласаро никто не сумел бы убедить, что девушки просто решили поддержать ставшего на мгновение центром внимания никудышного танцора поистине профессиональными "па" с использованием дрожащих, как пионерские барабаны, задниц.

      Танцовщицы не собирались увиваться за толстяком с одутловатым лицом, к тому же косоглазым и кривоногим. По окончании трека всем участникам импровизированного шоу было чем заняться. Англичанин не остался бы в одиночестве, но не эти две партнерши по танцу составили бы ему кампанию. А вот Ласаро возненавидел именно их, чем и поделился с Элисабет:

– Как думаешь, жир не помешает ему одолеть их обеих?

– А я рассчитывала, что ты ревнуешь только меня, – сыграла Элис.

– А что, есть повод?

– Покажите мачо, а повод всегда найдется, – пошутила она.

– Я уверен, что этим толстяком воспользуются не как мачо, а как средством передвижения в Европу.

– Ты можешь хоть на миг расслабиться? Здесь же весело! К чему все усложнять? – расстроилась девушка, – Ты сам притащил меня сюда, хоть я и говорила, что не могу. А теперь ты выплескиваешь злость на тех, кого мы видим в первый и в последний раз.

– Я злюсь не на них, а на себя, – он неожиданно поцеловал ее и продолжил, – За то, что не могу накупить тебе столько же всякой всячины, сколько может подарить этим двум девчонкам толстяк с козлиной бородой.

– Мне ничего не надо, – уверила Элисабет.

– А мне надо, – угрюмо буркнул Ласаро.

– Избавься от ненужных комплексов, – посоветовала Элис, – В любви они ни к чему. Все самое прекрасное итак у твоих ног. Я твоя раба. Чего же тебе еще надо?

– Я хочу увидеть весь мир и сорить деньгами в других странах, как это делали янки на Кубе до революции.

– Не обязательно увидеть весь мир, чтобы понять, что нет страны прекраснее нашей, – убежденно выдала Элис.

– Ты в этом уверена? – усмехнулся уголком рта Ласаро, – Ведь мы не имеем возможности сравнить.

      Элисабет выдержала паузу, прежде чем ответить на столь весомый аргумент. Затем произнесла:

– Зачем сравнивать свое и чужое. Чужое может быть больше и лучше, но свое всегда дороже… К тому же, далеко не все янки имеют возможность сорить деньгами. И еще… Они платят за то, что нам дано бесплатно и навсегда. Отвези меня домой, уже солнце встает…

      Ласаро пришлось подчиниться неисправимой патриотке. Ничего, ее строптивость стоило потерпеть. И все-таки, откуда в ней эта безграничная любовь к социалистическому псевдораю с его карточной системой и разными песо – для туристов и местных жителей. Видно, лопух Хуан Мигель смог вдолбить ей свои прокастровские убеждения. Наверное, он только и умеет, что разглагольствовать перед стервами. Все остальное за него делают другие.

      В этот день Ласаро умудрился овладеть бывшей женой Хуана Мигеля в салоне своей развалюхи прямо перед крыльцом его дома. Ласаро заводила непосредственная близость хоть и бывшего, но все же мужа своей пассии. Это подстегивало его самолюбие, давало повод почувствовать свое мужское превосходство.

      Невольной свидетельницей "безобразного поведения" Элисабет стала ее соседка, пожилая донья Марта, твердо решившая после увиденного не здороваться с неблагодарной Элисабет, и в то же время ничего не рассказывать бедному Хуану Мигелю. Донья Марта не хотела расстраивать этого доброго малого, что носился с маленьким Элиансито, не считаясь со своим свободным временем. Конечно, Хуан Мигель и сам не без греха, как всякий мужчина, но видимо он до сих пор ослеплен любовью к недостойной развратнице, раз продолжает после развода жить с ней под одной крышей.

      Люди думали, что Хуан Мигель и Элис когда-нибудь обязательно сойдутся вновь. Ведь они одинаково горячо любили своего сынишку. Люди всегда охотнее поверят в сказку, чем в репортаж очевидца с места событий. Донья Марта пожалела о своей прогрессирующей в последние годы бессоннице, о том, что решила устроить стирку на рассвете и вывесить белье на сушку и о том, что теперь знает больше, чем нужно, и это еще более усугубит процесс ее засыпания. Плохо, когда ты лишний раз убеждаешься в несправедливости мира. Хорошо, что несправедливость исходит лишь от несовершенных людей.

      Усталая Элис плюхнулась на диван и тут же уснула, прозевав невероятный по зрелищности рассвет. Океанский ветерок неспешно отгонял стаи перистых облаков, расчищая путь просыпающемуся солнцу. В то сиреневом, то розовом, то голубом зареве рисовалась нерукотворная мерцающая мозаика истинного шедевра – того обыденного чуда, которого не дано заметить надменным, и которое так легко открывается умеющим чувствовать чужую боль, как свою, и радоваться успехам других, как собственным…

_______________________________

*Сунсунсито – самая маленькая в мире птица из вида колибри, обитающая в лесах Кубы и характерная только для этой страны. Размер этого пернатого существа немногим превышает параметры шмеля.

* * *

      Хуан Мигель проснулся первым. Сегодня у него был выходной, а это означало, что придется выполнить обещание, данное малышу Элиансито и отправиться в Камагуэй, чтобы показать ему голубого марлина* и дрессированных акул.

      Друзья-дайверы всегда принимали его по первому разряду. Восхищаться причудливыми подводными дворцами из коралловых рифов с их эпатажными в раскрасе и движениях обитателями в одиночку уже давно не хотелось. Элис все время работала. Другое дело – Элиан, он запомнит свою первую подводную одиссею на всю жизнь. Коралловые образования и тропических рыб на Плайа-Санта-Лусия можно увидеть прямо с берега. Там он покажет Элиану, как плавать брасом, а то сын освоил пока лишь свой собственный вид плавания, не утвержденный международным олимпийским комитетом. Он разрешит померить мальчику гидрокостюм для погружения, научит подгонять маску и пользоваться кислородным баллоном, позволит нырнуть пару раз под присмотром инструктора, который расскажет про будни аквалангистов.

      Ребята-ныряльщики убеждали, что малыши – их профиль, говорили, что у них имеется в наличии дайверское снаряжение маленьких размеров, и что Элиана можно погрузить с тросом метров на пять без всякого риска. Хуан Мигель высказал категорическое возражения. К чему торопить события. Для второго раза задуманной программы было вполне достаточно.

– Папа, а мы увидим затонувшие суда? – вопрошал перед дальним морским путешествием разгоряченный мальчишка в предвкушении чуда.

– Это будет тренировочный день. Пиратские и испанские галеоны никуда не исчезнут до твоего следующего, более профессионального визита. К тому моменту ты научишься плавать брасом. Я тебе обещаю.

– Понятно, – согласился Элиан.

      Плавал Элиансито уже довольно сносно, а для шестилетнего ребенка и вовсе превосходно. Только немного частил с движениями, отсюда быстро уставал, а так как держался на воде неуклюже, барахтаясь и чертыхаясь словно плененная рыбешка, то вскоре, наглотавшись изрядной порции соленой воды, начинал паниковать. Но это был какой-то особый вид паники – молчаливый, упрямый, парадоксально, но осознанный.

      Элиан боялся, нет, не утонуть. Он боялся признаться папе в своей несостоятельности. Ведь он уже взрослый, он умеет плавать. А еще он знал, что папа рядом, ярдах в десяти. Папа наблюдает за ним и в случае, если он и взаправду начнет тонуть, всегда вытащит из воды или бросит спасательный круг. Так уже было прошлой осенью, во время солнечной передышки сезона дождей на пляже Кайо-Сабиналь…

      В тот день друзья-дайверы доставили их на небольшом катере от причала на Плайа-Санта-Лусия до сказочного местечка, объявленного национальным заповедником. Здесь многочисленные стаи фламинго соперничали изящностью с белыми ибисами и соседствовали с греющимися на солнце легионами неповоротливых морских черепах вида Chaelonidae с пятнистыми лапами и хрустальными глазами. Одну из них мальчишке удалось даже погладить по панцырю.

      Когда друг папы, инструктор-аквалангист Педро, показал мальчугану только что пойманную тяжеленную барракуду, Элиан был вне себя от восторга и захотел ее потрогать. Едва он дотронулся до плавника крупной рыбины, как она резко шевельнула хвостом и дернулась, чуть не выскользнув из крепких рук дяди Педро.

      Решено было пожарить несговорчивую      обитательницу океана на костре и съесть ее в угоду разыгравшемуся аппетиту. Изысканное блюдо приготовили на берегу, после чего папа попросил Элиансито помочь собрать мусор – нельзя оставлять грязь на белом кубинском песке.

      Пир устроили прямо на катере. Подкрепившись, путешественники отправились к бухте Нуэвитас в известную только знатокам этих дивных прибрежных мест небольшую скалистую пещеру, где наверняка прятали свою добычу корсары Генри Моргана – наводившего ужас на Испанскую корону английского флибустьера.

– Вот тебе двадцать пять сентаво, – вручая сынишке монету, Хуан Мигель тихо предупредил, что в пещеру Элиан должен войти один, – Таковы правила. Иначе Святой Кристобаль не исполнит твое желание. Его нужно произнести шепотом и только один раз, прикрыв уста ладонью. Вот так… Только стенам позволительно слышать сокровенные мечты маленьких мальчиков и передавать их на рассмотрение Святому Кристобалю. Стенам можно довериться, они умеют хранить секреты.

– Можно заказать только одно желание? – вытаращив глаза, испуганно произнес Элиан.

– Только одно, самое важное, – подтвердил отец, – Поэтому хорошенько подумай, прежде чем что-то просить.

– А можно попросить настоящий самокат, а то мой, из доски и подшипников, тебе все время приходится чинить?

– Теперь уже нельзя, ведь ты рассказал о своем сокровенном желании мне, а я предупредил, чтобы ты соблюдал строжайшую секретность.

– Но ты же мой папа! – обиделся раздосадованный мальчик, пытаясь отсортировать и отранжировать в уме свои бесчисленные желания по степени их важности.

– Таковы правила. Не я их придумал. Это как правила дорожного движения. Если ты их не соблюдаешь, то обязательно попадешь когда-нибудь в аварию. Человек должен подчиняться определенным нормам. По-другому он просто не выживет. Понял? Так что давай, думай побыстрее, и не забудь бросить монетку в ложбину посреди пещеры. Увидишь куда – там на дне много монеток.

– Получается, Святому Кристобалю нужны деньги? – недоверчиво спросил Элиан.

– Деньги всем нужны. Но он не у каждого возьмет. А только у того, кто этого заслуживает, кто не заносчив и добр к себе подобным. И ему не важно, сколько денег ты положил – ведь один может дать сто песо, а другой не наскребет и сентаво. Он возьмет у того, кто по-настоящему любит свою страну и слушается родителей.

– А если я очень сильно люблю свою страну, я могу загадать не одно, а несколько желаний? Ну, хотя бы три? – выторговывал Элиан право заказать себе новый китайский велосипед взамен самоката, светящийся в темноте игрушечный мачете в кожаном чехле и огромного плюшевого Микки Мауса, или, на худой конец, механического Бэтмана, но только в том случае, если всех Микки Маусов уже разобрали. Если нет, то сгодится даже небольшой пластмассовый Микки на пружинке, такого он видел у Лоренсито.

– Нет, только одно желание, – был суровый ответ.

– А может, где-нибудь поблизости есть еще одна пещера? – выискивал лазейки хитрец Элиан.

– Поблизости лишь непроходимые мангровые заросли, – неумолимо сообщил Хуан Мигель.

      Поникший Элиансито, переступая с камня на камень, побрел в пещеру. Нахмуривший брови папа и улыбающийся дядя Педро остались у катера.

      Оказавшись внутри, Элиан обомлел, глядя на рифленые, свисающие каменными глыбами пористые стены. На дне крошечной ложбинки посреди пещеры, в прозрачной воде, освещенной пробившимся со щелок преломленным розовым светом, отражаясь и рикошетя, сияли разноцветные монеты разных стран.

      Элиан грустно присел на покрытый водорослями и мхом, обточенный водой единственный здесь плоский камень. Он крепко задумался.

      Что же попросить у Святого Кристобаля? И почему он установил такие жестокие правила, разрешив загадывать лишь одно, самое сокровенное желание? Элиансито размышлял молча, пока не почувствовал, что от здешней сырости его начинает знобить.

      И тогда мальчуган решительно встал с плоского камня, прислонился к стене и, прикрыв уста ладонью, прошептал:

– Святой Кристобаль, я пока не могу выбрать из всех своих желаний самое важное, и поэтому я хочу попросить тебя сделать вот что… Сделай так, чтобы я обязательно сюда вернулся. К тому времени я хорошенько обмозгую, чего хочу больше всего на свете. Когда я приду сюда снова, то загадаю только одно желание…

      Мальчик вышел из пещеры весь в слезах.

– Что случилось? – недоумевая, спросил отец.

– Я проморгал свое желание, – горько рыдал Элиан, – Я попросил Святого Кристобаля только о том, чтобы вернуться.

– Вернуться? – повторил за сыном отец, – Отличное желание – вернуться. И что же тебя так расстроило?

– Как же ты не понимаешь?! Значит, я ничего не получу. Просто вернусь и все. И у меня не будет ни велосипеда, ни Микки Мауса, ни мачете в кожаном чехле…– струйки слез, имитируя маленькие фонтанчики, выпрыскивались из глаз.

      Папа развел руками, не ведая, что предпринять, чтобы успокоить сынишку.

– Постой, постой, – вклинился в разговор находчивый дядя Педро, – А что у тебя в руке?

      Элиансито разжал кулак. На детской ладони блеснула монета в двадцать пять сентаво, выданная отцом перед визитом в тайное убежище корсаров.

– По правилам просьба вступает в законную силу лишь после уплаты налога святому Кристобалю. Раз деньги на месте, значит и желание ты не загадывал, – обстоятельно, поглаживая ус, молвил друг отца, – А то, что ты попросил о возвращении сюда, так это Святой Кристобаль считает обязательным для каждого, кто к нему приходит.

– Как это? – все еще не веря своему счастью, но уже не плача, крякнул Элиан.

– А так, – продолжал дон Педро, находя все новые аргументы, – Вот если бы ты не вернулся, чтобы поблагодарить его за исполнение твоего желания – вот это было бы плохо. А если человек очень благодарен, так он может хоть сто раз возвращаться сюда. И уж тем более, если он еще не определился с тем, чего хочет больше всего.

– Ура! – закричал Элиан на радость Хуану Мигелю, – Так значит, возвратиться – это не желание!

– Это твое законное право, – подтвердил Педро.

      …Перед тем, как взять курс на запад, дон Педро бросил якорь неподалеку от маяка. Солнце садилось, был полный штиль, и друзья решили искупаться. Дядя Педро снял спасательный круг с рубки и швырнул его вдаль.

– Я тоже хочу, – жалобно пробормотал Элиансито.

– Уже стемнело, и в открытом океане детям купаться не безопасно, – запретил отец, а сам нырнул в воду. Следом плюхнулся за борт дядя Педро.

      Педро долго греб под водой, приближаясь к спасательному кругу, и его лысая голова показалась над поверхностью лишь спустя пару минут. Хуан Мигель проплыл ярдов пятьдесят кролем, затем развернулся и поплыл обратно брасом. Оперевшись на борт ладонью, он хотел было оттолкнуться, чтобы проверить себя в баттерфляе, но ростки тревоги мгновенно проросли в его подсознании. На катере было подозрительно тихо. Обычно комментирующий все и вся Элиансито не издавал ни звука. Не мог же он так обидеться…

– Элиан! – позвал отец.

      Тишина в ответ.

– Элиансито! – громко прокричал Хуан Мигель, – Не шути так!

      И снова ничего. Ни слова.