– Я Мирта Диас Балларт, – представилась девушка, – Но если ты – сын латифундиста, то возможно и твоя семья получила приглашение на благотворительтный бал, который устраивает президент Сан-Мартин в отеле "Националь" в честь американских друзей Кубы.

– Друзей Кубы? – Фидель нахмурил густые брови и зашипел словно кобра, – У Кубы только два друга – честь и достоинство. И поверь мне, демагог, лижущий ботинки "гринго", будь он хоть трижды профессор, не сможет долго обманывать народ. Наш президент всего лишь кукла из папье-маше, которую вот-вот скинут с запястья и поменяют на новую. Истинные кукловоды обучат новую куклу нескольким вещам – громче гавкать на собственный народ, с улыбкой кланяться хозяевам и нещадно расправляться с теми, кто покушается на их собственность.

– Ты всегда был таким злым? Или только, когда увидел холеных "гринго", одетых лучше тебя? – прервала его речь Мирта.

– А ты всегда была дурой, или стала ей в тот момент, когда перекрасилась в блондинку!? – нагрубил Фидель и тут же отчалил подальше от карнавального шествия, раздраженно приговаривая на ходу, – Какая разница, кто как одет?! Можно проходить всю жизнь в одном и том же, главное, чтобы одежда была чистой и выглаженной, как военный фрэнч…

      Оскорбленная сеньорита простояла с минуту в гордом одиночестве, затем процедила в пустоту:

– Грубиян, я натуральная блондинка! Ну, и черт с тобой! Мне надо готовиться к балу.

      Проглотив обиду, Мирта побежала домой. Там ее уже ждали маникюрша и портниха с готовым новым платьем. Пошив дорогостоящего наряда щедро оплатил богатый дядя – будущий министр правительства Батисты.

________________________________________________

*Гемблинг – сленговое выражение, обозначающее «игорный бизнес», зачастую термин используется для описания игорного недуга – патологического влечения к азартным играм.

* Трудоустройство "армии" проституток после революции стало сущей головной болью победителей. По воспоминаниям работников советского посольства, трудившихся на Кубе в первые годы революции, Кастро приказал посадить их за руль государственных такси. Количество дорожно-транспортных происшествий резко возросло, но инициатива была заморожена лишь после аварии, в которую по вине бывшей проститутки, перепрофилировавшейся в шоферы, попал сам команданте.

"капо ди тутти капи"* – босс всех боссов (ит.)

* * *

      Часам к восьми вечера к "Националю" начали подтягиваться лимузины. С легкой руки действующего президента вся кубинская элита – крупные землевладельцы, политики, военные, богема – прибыли засвидетельствовать свое почтение американским инвесторам. Всех угощали тортом и кофе. Официанты в бабочках держали на подносах фужеры с французским шампанским. Текила-герлз в стеганых портупеях с солонками и рюмками, вставленными в патронташ, разносили мексиканское пойло. Девушки в котелках и фраках на голое тело предлагали шотландский виски. Традиционный кубинский ром разливали в лобби-баре. Предполагалось, что "гринго", еще не успевшие его распробовать, сосредоточатся у стойки. Местные же предпочтут зарубежные напитки.

      Джазовый оркестр виртуозно исполнял "Серенаду солнечной долины". Фрэнк Синатра для здешней публики был не Бог весть какой звездой, но как конферансье выглядел довольно сносно. А если бы и нет, то кто бы здесь посчитался с мнением местных царьков.

      Постепенно, примерно к полуночи, роль кубинцев сузилась до бесконечных заверений и клятв в верноподданичестве властям и демонстрации гостеприимства к янки. Иные жены местных нуворишей, те, что поправляли платья, выразили свое радушие к чужестранцам в весьма своеобразной форме прямо в номерах отеля. "Гринго" были довольны.

      Синатра почему-то пригласил к микрофону не президента, а полковника Батисту. Сей сюрприз подействовал на местную знать отрезвляюще – стало понятно, кому янки отдают свое предпочтение. Недвусмысленный намек был равен публичному унижению Сан-Мартина.

– Дамы и господа! – воодушевленно, с фужером в руке, начал будущий диктатор. Батиста не испытывал дискомфорта в отношении сконфузившегося президента. Такими мелочами он себя не утруждал. А вот тост. Надо сказать все правильно. Это важно, – Вы знаете меня, как ярого поборника демократии и приверженца закона. Я горд тем, что свои убеждения я выковал там же, где получил свое образование. Это была военная академия в простирающейся всего в девяноста милях от нас огромной дружественной стране, оплоте свободного мира и надежном щите против коммунистической чумы, нашем великом северном соседе – североамериканских Соединенных Штатах! За наших друзей!

      Он закончил на пафосе, и толпа зааплодировала. Все, кроме одного человека…

      Мирта ошиблась, когда предположила, что отец Фиделя дон Анхель Кастро Архиз получит приглашение на вечеринку в "Националь". Во-первых, дон Анхель жил в далекой провинции Ориенте, во-вторых, был незаметным для столичной публики землевладельцем средней руки, к тому же малообразованным, хотя и живо интересующимся политикой. Ну, и в-третьих, простолюдин по происхождению, иммигрант из беднейшей испанской провинции Галисии, Анхель достиг всего в жизни лишь благодаря природной смекалке и натруженным мазолистым рукам – бывший галисийский крестьянин чувствовал себя неуютно в присутствии спесивых наследников крупных латифундий, не смотря на то, что о его богатых урожаях тростника в окрестностях Сантьяго ходили легенды.

      Сплетники поговаривали, что дон Анхель зарабатывает до трехсот песо в день. И эта информация рождала подобострастие в отношении его сына Фиделя в душах подростков-соучеников мальчика по школе ордена иезуитов.

      В одно время, к этому предприимчивому дельцу, владеющему самым шикарным, выделяющимся среди других строений домом, зачастили политиканы из Сантьяго. Своими разговорами и обещаниями они легко убеждали доверчивого дона Анхеля жертвовать крупные суммы на их предвыборные кампании. В результате, деньги, добытые потом и бессонными ночами, сгорали в небытие.

      Но нет худа без добра. После этих бессмысленных контактов дон Анхель стал, наконец, прислушиваться к доводам и увещеваниям своей полуграмотной супруги, уроженки провинции Пинар-дель-Рио, Лины Гонсалес Рус. Любящая жена добилась желанной цели – отвадила назойливых гостей-попрошаек и отбила охоту мужа ввязываться в сомнительные проекты.

      Страх перед надутыми грамотеями присутствовал в доне Анхеле и без того. Поэтому уговаривать его не скупиться на образование детей донье Лине не приходилось. Стремление к знанию стало культом семьи Кастро. Благодарные дети отплачивали заботливым родителям прилежностью в учебе.

      Выпускник католического колледжа "Белен", сын дона Анхеля Кастро и доньи Лины Рус, Фидель вместе с дипломом об окончании иезуитского учебного заведения получил от ректора монсеньора Саватини грамоту-напутствие, в которой говорилось: "Фидель Кастро Рус сумел завоевать в колледже всеобщее восхищение и любовь. Он хочет посвятить себя юридическим наукам, и мы не сомневаемся, что в книгу своей жизни он впишет немало блестящих страниц…"*.

      В 1945 году Фидель стал студентом юридического факультета Гаванского университета. Памятуя о единственном явном недостатке отца, которого легко могли запутать высокообразованные проходимцы, и унаследовав от матери неуемную жажду знаний, Фидель рано пристрастился к чтению. Даже отправляясь в неблизкий путь, к примеру в бурлящую неповиновением к проамериканскому режиму Колумбию, в рюкзаке одного из лидеров гаванских студентов по фамилии Кастро умещались лишь аккуратно перевязанные бечевкой стопки художественных и исторических книг. Друзья посмеивались над аскетизмом и нехитрыми пожитками Фиделя, ведь он действительно верил, что способен прожить на двадцать сентаво* в день, ни в чем себя не ущемляя…

      Смех смехом, а в одиночной камере в застенках на острове Пинос – зловещей копии американской тюрьмы Син-Син – именно беззаветная любовь к своим спутникам-книгам, скрашивающим насильственное затворничество и помогающим забыть о полной изоляции, однажды спасла ему жизнь. Надзиратель, получивший приказ отравить вождя бунтовщиков, проникся к мужественному узнику большим уважением после одного случая…

      В тот день на острове разбушевался невиданный доселе ураган. Небо исторгало гром и молнию, рыдая беспрерывным тропическим ливнем. Так вот, во время стихийного бедствия, когда вода хлынула изо всех щелей и трещин в камеры, заключенный Кастро первым делом бросился спасать свои книги. Предупрежденный несостоявшимся убийцей Фидель отказался тогда от батистовской похлебки, заявив о начале голодовки в знак протеста против бесчеловечных условий содержания заключенных.

      Потом ему разрешат свидание с Миртой, и она, как обычно, будет уговаривать его отказаться от "бессмысленной борьбы" и признать законность хунты в обмен на амнистию. Фидель отметит для себя очевидное – с момента их давней встречи в отеле "Националь" аполитичность Мирты не претерпит никаких видимых изменений. То было их первое свидание, разделившееся на две встречи за один день. Этот денек в августе 1947 года прошел бурно, даже чересчур бурно…

__________________________________________________________

* Цитата из книги Морейона Родригеса "Фидель Кастро. Биография", изданной в 1959 году в Гаване.

* Покупательная способность двадцати сентаво в то время была эквивалентна стоимости билета в кино, мороженого и свежего выпуска утренней газеты.

– Это снова ты, и вновь ты выделяешься из толпы не только своим ростом, но и своим явным пренебрежением к оратору, – Фидель был рад услышать уже знакомый голосок худосочной блондинки.

– Оратор – это не про него. Это просто пес, прыгающий на задних лапках в надежде получить косточку пожирнее, – холодно поприветствовал он новую знакомую.

– А ты пришел поглазеть на цирковое представление? Если ты действительно безразличен к таким вечеринкам, что тогда ты здесь делаешь?

– А может я пришел в надежде увидеть тебя? – перевел разговор в иную плоскость "мачо" с жиденькими усами второкурсника-юриста, чем смутил студентку литературно-философского факультета.

– Зачем же тебе понадобилась дура с рождения, ведь я родилась блондинкой! – с вызовом бросила девушка.

– Не знаю, с чего начать. Набралось целых две причины, чтобы явиться сюда незваным гостем.

– В каком смысле – незваным, – не поняла Мирта, – Разве ваша семья не получила приглашения.

– Нет.

– А как же ты вошел без него?

– Я его украл.

      Ответ рассмешил красавицу. А ведь он был не так далек от истины. Приглашение поступило в Гаванский университет в единственном экземпляре, и пришло оно на имя не пользующегося авторитетом формального лидера молодежной организации. Радикально настроенные студенты долго не размышляли, кому следует пойти на бал. Было решено использовать трибуну для политического заявления. Подготовить акцию не удосужились, но революционный пыл горячил молодую кровь.

      Тем временем, Мирте не терпелось узнать, какие же две причины сподвигли этого красавца на визит в "Националь", где собралась столь неприятная для него компания:

– А теперь поведай мне о двух причинах, толкнувших тебя на приход в эту клоаку льстецов и паяцев. Надеюсь, главная причина – это я? Ты, наверное, хотел меня увидеть, чтобы извиниться за грубость?

      Не успела Мирта получить хоть какой-нибудь ответ, как в отель с визгами и улюлюканьем табуном ворвался "революционный авангард" гаванского студенчества. Человек сорок, в основном юношей не старше двадцати, влетели в фойе, сметая на своем пути охранником, швейцаров и метрдотелей, выкрикивая антиправительственные лозунги и забрасывая буржуа и плантаторов гнилыми помидорами.

– Вот она… Главная причина! – неистово выпалил Фидель, и распихивая публику локтями, устремился к сцене.

      Путь ему преградили дюжие молодцы из личной охраны Грау. У трибуны началась потасовка. На помощь Фиделю подоспели соратники.

      Неадекватная мимика музыкантов джаз-бенда и растерянность конферансье контрастировали с уверенным натиском хулиганов. Подавить наступление бесчинствующих молодчиков вызвался адъютант Батисты, рассвирепевший от прямого попадания помидора на его новый парадный мундир. Он выстрелил вверх из "беретты", но неудачно попал в огромную хрустальную люстру. Дождь из осколков посыпался на еще недавно степенную публику, усилив ее паническую давку. Пара дам упала в обморок, и их мужья неуклюже пытались вынести их подальше от вакханалии. Горе-стрелок, заметив, что его патрона, президента и американскую делегацию увели от греха подальше, смекнул, что геройствовать не перед кем и отправился за подкреплением.

      Добравшись до трибуны с гербом Кубы, один из младопатриотов сорвал с декоративного флагштока звездно-полосатый стяг, скомкал его и швырнул в толпу. Затем завопил в микрофон что-то не очень соответствующее моменту, что-то про флору и фауну. Ему одному понятный язык глубоких метафор оказался недоступным для аудитории по определению, а вовсе не из-за того, что микрофоны кто-то уже отключил. Разочарование не сломило парня, он втянул в себя кубометр воздуха и заорал на выдохе:

– Гринго! Гоу хоум!

      Эту реплику поняли все, периодически или хотя бы раз в жизни каждый ее выкрикивал, но в целом спич не состоялся. Неудавшегося Цицерона стащили с трибуны три пары волосатых рук. Фойе наводнили полицейские и военные с хмурыми физиономиями и люди в штатском с мордами шарпеев. Штатские отдавали распоряжения тем, что в форме. Дебоширов вскоре оттеснили к выходу, поколотив как следует дубинками. Кое-кому из них заломили руки и погрузили в полицейские кэбы и армейский грузовик.

      Фидель снова избежал ареста. Просто те, кто пытался его скрутить, лежали на лакированном паркете, корчась от боли, словно обезьяны-бандерлоги, задетые лапой грозного медведя Балу.

      А Мирта… Она ни на шаг не отошла от бесшабашного героя. Как только прояснилось, что полуспонтанная акция студентов с треском провалилась, и порядок в отеле мало-помалу восстанавливается, она, не стесняясь, взяла его под руку и повела к выходу.

      Одна почтенного веса дама в бальном платье вдруг предательски зашипела, а затем взвизгнула, тыкая сложенным веером в сторону здоровяка:

– Это их предводитель! Это их вожак! В этот детина с противными усиками!

      Благо, возгласы сеньоры захлебнулись в общем гаме, да и Мирта, подобно хищной кошке угрожающе фыркнула на разоблачительницу. Та, не найдя поддержки, открыла веер и учащенно им замахала, продолжая шипеть то ли от жары, то ли от злости.

      Адъютант Батисты с подкреплением прибыл под занавес спектакля. Он не застал своего обидчика – лохматого метателя помидоров. Хулигану повезло. Попадись тот на глаза, первым делом его бы заставили отстирывать вручную испорченный мундир.

– Оцепить отель! Рассредоточиться по периметру! – деловито отдавал он запоздалые команды солдатам, рыская глазами в поисках своего патрона…

      Что до Фульхенсио, то ему наглая вылазка оголтелых радикалов сыграла на руку. Мейер Лански и Сэм Джанкано лишний раз убедились в неспособности президента Грау предотвращать подобные выступления экстремистов. А ведь выходка желторотых и невооруженных юнцов – лишь "цветочки" в сравнении с "ягодками", с представляющей реальную угрозу левой оппозицией.

– Он никогда не мог прогнозировать явление и упреждать его, – уверял бывший штабной писарь-выскочка своих американских хозяев.

– А ты сможешь? – хищно зыркнул на него Лански.

– Я создан для этого, – клятвенно заверил Фульхенсио, – Я сгною этих бездельников в тюрьмах, а зачинщиков беспорядков буду казнить. Просто расстреливать без суда. Создам специальную структуру, которая будет охотиться за ними. Открою сезон охоты на красных.

– Тогда ты ничем не будешь отличаться от диктатора Мочадо и тебя тоже свергнут, – высказал свое мнение Сэм Джанкано.

– Не забывай, что Мочадо сбежал в 33-м на Багамы именно благодаря нашему другу Фульхенсио, – напомнил Лански к удовольствию Батисты и добавил, – Ладно, мы сделаем тебя президентом и подарим этот шикарный отель "Националь". Но и ты помни, что мы потратили и еще потратим здесь колоссальные деньги, и обоснованно потребуем защиты своих вложений от посягательств кого бы то ни было.

– Армия Кубы в вашем распоряжении, – словно отрапортовал тронутый Фульхенсио.

– А в твоем распоряжении "Коза Ностра", – улыбнулся Сэм. От его реплики попахивало устрашением. Но Батиста не боялся ответственности. Он сумеет выслужиться и перед мафией, и перед ЦРУ. Когда получит безграничную власть над своим народом. Он готов был освятить свою клятву верности дарующим власть кровью. Не своей. А с алтаря человеческих жертвоприношений. Его предки-индейцы из племени сибонеев иногда, в религиозном запале, не знали числа тем, кого отдавали на заклание своим идолам.

– Капо, здесь какие-то люди! – доложил боссу один из телохранителей. Джанкано резко отпрыгнул от кустарника, где заметил отчетливое шевеление. Двое других охранников уже достали свои револьверы в готовности отразить атаку и прикрыть Лански и Джанкано. Фульхенсио тоже извлек из кобуры свой пистолет с инкрустированной рукоятью и гравировкой в виде уникальной кубинской бабочки на стволе и показательно принял позу телохранителей.