8

Рэгиль заставил меня пойти спать, но сон долго не шел ко мне, я лежала и смотрела в темноту. Напряжение и тревога дрожали в каждой мышце, а в памяти звенели наши голоса, снова и снова вспыхивали слова и фразы.

Мы вчетвером полночи просидели в комнате Лаэнара, говорили о том, что нужно делать: спорили и соглашались, решали, как лучше поступить. Было темно, нам светил лишь красный ночник над дверью, и все жесты казались особенно резкими, каждое слово вспарывало воздух. Мы словно снова стали детьми, играющими в скрытых. Но мы уже не дети. И я в самом деле отправляюсь к врагам, пусть и ненадолго.

Лаэнар пытался возразить мне, говорил: «Нет, пойду я». Но Лаэнар как обнаженный клинок, он не сможет скрыться. Из нас четверых лучше всех это удалось бы Амире, никто не усомнился бы в ней. Но Амира и Рэгиль должны чинить машину.

«Я пойду с тобой», – говорил Лаэнар. Мне хотелось, чтобы он был рядом. Мы могли бы назваться братом и сестрой, сказать, что потерялись на горных тропах, – но мы уже слишком взрослые для этой сказки. Я должна идти одна.

Спорили долго, но все согласились со мной. Даже сон наконец согласился со мной, отдалил голоса и мысли, погрузил в темноту.

Сновидения пролетели мимо, не коснувшись, и я проснулась до того, как прозвучал сигнал побудки.

Мы собрались в зале скрытых.

Я знала то, что знают все, – то, что повторяют каждому с раннего детства. Скрытые живут в городах врагов, дышат одним с ними воздухом, едят одну пищу, работают бок о бок с врагами – ничем не выдают себя, но выведывают тайны, одну за одной. И когда начнется война, откроются, ринутся в бой. Враги знают об этом, сотни лет знают об этом, но ничего не могут сделать, только боятся и подозревают каждого.

Враги не могут проверить, кто перед ними, – ведь, даже дотрагиваясь до нас, они чувствуют лишь тепло кожи. Не могут в прикосновении ощутить чувства другого человека, не могут понять, правда в его словах или ложь.

Я знала все это, как знала и язык врагов – его слова опавшими листьями кружились позади моих мыслей, и я надеялась, что не запнусь, не позабуду чужую речь. Но в зале скрытых я была впервые.

Мы звезды Мельтиара, мы воплощение атаки. Когда придет время, мы вспыхнем над столицей врагов, уничтожим все на своем пути. Нам незачем скрываться.

Незачем – но я могу, и у меня получится.

Лаэнар, Амира и Рэгиль ждали меня у входа.

– Я все нашла, – сказала Амира.

Она провела меня по лабиринту столов и стеллажей. Здесь было много людей – они смеялись и разговаривали, переодеваясь. Лишь некоторые замолкали – я чувствовала их удивленные взгляды.

Одежда, которую нашла Амира, пахла дымом. Я разделась, оставила только крылья и осторожно натянула чужие вещи, одну за одной. Ботинки стиснули хвостовые перья – те задрожали, готовые вспороть грубую кожу, вырваться наружу, но я не позволила им. Крылья были мне послушны – сложились, стали плоскими, прижались к спине. Никто не разглядит их под широкой крестьянской рубашкой.

Я застегнула накидку у горла и попыталась расправить складки. Ткань была шершавой, цвета песка и пыли, и то там, то тут – следы огня.

– Еще не поздно… – Амира запнулась, не договорила.

Ее пальцы скользили в моих волосах, вплетали серебряный шнур.

– Все будет хорошо, вот увидишь, – пообещала я.

Амира обняла меня, стиснула так крепко, что я почувствовала, как вспыхивают и гаснут ее мысли. Ее крылья вздрагивали в такт ударам сердца, и позади каждого удара трепетал страх.

– Арца, я буду ждать, – прошептала Амира. – Каждую секунду буду слушать, я услышу, почувствую, мы успеем, если…

Ее страх проникал в меня, ледяными кристаллами падал на дно души. Поэтому я не позволила договорить – отстранилась, сжала запястья Амиры и ответила:

– Я обещаю. – Искры страха уже растворились в крови, но не исчезли. Холод поднимался от сердца, оплетал руки. Нужно было все сказать, прежде чем он коснется ладоней и достигнет кончиков пальцев. Прежде чем Амира поймет, что мне страшно. – Я все узнаю и вернусь сегодня, когда сядет солнце.

– А если ты не успеешь все узнать сегодня? – тихо спросила Амира.

– Тогда я вернусь с тем, что узнаю, – сказала я и разжала руки.

Амира вздохнула. Мгновение она стояла неподвижно, должно быть, готовилась возразить, убедить меня – а потом качнула головой и вновь принялась сплетать серебряный шнур с моими волосами.

– Он поможет тебе, – ответила Амира на мой молчаливый вопрос. – Это помощь для тех, кому трудно скрыться. Тебе будут верить, в тебе не будут сомневаться.

Да, Амира легко могла бы стать скрытой, она даже знает об этом больше всех нас. Но она нужна тут.

Пока мы возвращались через зал, пока шли по коридорам и поднимались по спиральной лестнице – я привыкала к чужой одежде, старалась идти легко. Но каждый шаг отзывался болью: я сжимала пальцы ног, не давала перьям шелохнуться. Я словно бы заново училась ходить – лестница, по которой я пробегала столько раз, стала бесконечной, ступени уходили в немыслимую высь.

Наконец они кончились.

Мы стояли на дне колодца. Он был распечатан до нашего рождения или не запечатывался никогда – гладкие стены поднимались вертикально вверх. Над головой сиял крохотный круг неба, оно казалось ослепительно-белым отсюда.

Восторг вспыхнул в сердце, слился с моей силой и хлынул наружу, смывая страх. Крылья дрогнули, готовые раскрыться, разорвать чужую одежду, поднять меня ввысь, выбросить в дневное небо. Но я удержала их – я не могла сейчас лететь.

– Я проверил плоскодонку, – сказал Рэгиль. – Полетал на ней утром, поставил экран. Даже если ее заметят, то не успеют разглядеть, что это.

Плоскодонка, наша первая машина, мы летали на ней еще детьми. Я почти забыла про нее, но Рэгиль и Амира помнили – навещали ее в ангаре, будто чувствовали, что однажды она понадобится. Небесные ворота не открываются днем, но Рэгиль вылетел затемно, и теперь плоскодонка ждала нас наверху, возле колодца.

На ней я отправлюсь к врагам.

– Ты уверена? – спросил Рэгиль.

Я знала, о чем он.

– Уверена, – кивнула я. – Отвезите меня, но возвращаться за мной слишком опасно. Я вернусь сама.

Амира взглянула мне в глаза и сказала поспешно, почти глотая слова:

– Помни, Арца, ты обещала.

Она шагнула в сторону, распахнула крылья и в тот же миг понеслась вверх – все быстрей и быстрей, по невидимой спирали, черная искра в сияющем колодце.

Лаэнар и Рэгиль обняли меня с двух сторон и рванулись следом, в ждущее нас небо.

9

В вышине, среди ветров, внутри звука полета – легко забыть о земле и городах, о людях и цели. Стоило закрыть глаза, и сон вспыхивал сотнями осколков, чужая песня пробивала навылет душу. Я пытался не думать об этом, хотел забыть, но голос флейты-видения звучал сейчас рядом со мной. Он был тише дыхания, но громче следов магии, над которыми мы пролетали. Неизъяснимый звук – но я почти понимал, откуда он струится.

Я потянул весло на себя и велел:

– Вверх!

Лодка рванулась. Не открывая глаз, я чувствовал, как борется в ней вера в мой голос и покорность рычагам управления. Но она жила моей песней – и потому развернулась к небу, помчалась против встречных потоков.

Я слышал, как гремит что-то на дне, как ругается Джерри.

– Эли, что ты делаешь? – крикнул Рилэн. Его слова пролетели мимо меня обрывками ветра. – Мы не…

– Вверх! – повторил я, и мой крик почти стал песней, окатил лодку, вытолкнул ее из сплетенья ветров.

Пошатнувшись, она выровнялась, движение стихло. Казалось, мы уже не летели, а качались на волнах прибоя. Внизу воздушные реки подхватили следы волшебства, увлекли его прочь, к горам и морю.

Я открыл глаза.

– Ну ты и дурак, – сказал Джерри. Он все еще держался за борт.

Рилэн сжимал рычаг высоты и вопросительно смотрел на меня. Но я не стал ничего объяснять.

Звук флейты, пришедший из видения, был по-прежнему близко – но все так же недостижим, развеян в небесах. Даже если поднимусь над вершинами гор, я не коснусь его.

Я сжал весло обеими руками. Светлая высь, солнце, уже повернувшее к западу, черные скалы. Внизу, в неразличимой дали – земля. Ни селений не видно, ни дорог, все слилось в единый узор. Холод проникал в тело с каждым мигом, с каждым вздохом. Еще немного, и кровь остынет, пальцы закоченеют.

Мы слишком высоко.

Я погнался за видением и забыл обо всем. Я знаю, так сходят с ума.

Почему Нима не ушла из Рощи вместе со мной? Она всегда знала, о чем говорят мне сны.

Я повернул весло, и лодка скользнула вниз. Мы опускались медленно, круг за кругом. Стужа отступала, знакомые ветра возвращались, становилось легче дышать.

– Ты бы хоть предупредил, – пробормотал Джерри. – По-моему, у нас что-то вывалилось…

Под скамьей громыхали опрокинутые ящики, цилиндры с патронами перекатывались по дну лодки. Я мотнул головой и объяснил:

– Мне показалось.

– Вот поэтому вам и не разрешают курить, – сообщил Джерри. – Вы и так все тронутые.

Я хотел ответить, но Джерри вдруг указал в сторону:

– Смотри!

Лодка разворачивалась, снижаясь, и я успел увидеть лишь черный росчерк на небе, слишком быстрый для птицы. Только что он был и тут же исчез – так невидимые чернила тают на бумаге, пока пишешь слово.

– Ты тоже видел? – спросил Джерри.

Я кивнул.

Звон флейты кружил рядом, и мне было страшно искать чужую магию. Поэтому я высвободил жезл – вытащил из перевязи, поднял над головой. Запах грозы коснулся меня, крохотные разряды кольнули кожу. Та же магия, что прошлой ночью, мое оружие запомнило ее.

– Летим туда, – сказал я.

Мы опустились уже очень низко, под нами петляла тропа, бежала среди черных скал, к сгоревшей деревне. Ветер донес вкус гари – но эхо грозы в моем жезле вспыхнуло с новой силой, затмило все ощущения и звуки.

Я перевесился через борт, взглянул вниз.

– Мы тут вчера подобрали этого всадника, – сказал Рилэн.

Сегодня здесь был кто-то другой. Крохотная фигурка жалась к земле, закрывала голову руками.

– Приземляйся! – приказал я Рилэну и лодке.

И пожалел, что сказал это вслух. Подступающее безумие еще не схлынуло, держало душу в небе, выше теплых ветров. Голос меня не послушался – пробил песню полета, как брошенный камень разбивает гладь воды.

Лодка ударилась о землю, подпрыгнула, опустилась снова, скользя по обрывкам песни. Я с трудом разжал ладони – не заметил, как бросил жезл и вцепился обеими руками в весло.

– Ты точно здоров? – спросил меня Рилэн.

Я отмахнулся и выбрался наружу.

Здесь мы подобрали Тина? Ночью это место выглядело иначе. Было лабиринтом темноты, черных скал и отблесков пожара, а стало тропой среди валунов на склоне. Земля и камни неподалеку почернели, словно их опалил огненный смерч, – но вчера или сегодня?

На тропе не было никого, кроме нас.

Джерри остановился у меня за спиной и спросил еле слышно:

– Кого ты видел?

– Не знаю, – ответил я.

Я отбросил страх.

Ни за что не испугаюсь магии, никогда. Безумие не коснется меня, это сказки для слабых духом. Любое волшебство можно почувствовать – я должен это сделать, прежде чем заговорю или шагну вперед.

Песни, мои и чужие, зазвучали вокруг, в воздухе, в камнях, в глубине земли.

Лодка дрожала от полета, плакала о моем видении, хотела вернуться туда, где звенит флейта. Голос этой тоски стенал, но не смог заслонить дымный след – сумеречный шелест, голос не-волшебства Тина. А выше, над головой, звучала и сплеталась петлями незнакомая песня.

Других отпечатков здесь не было, ни одного.

Я обернулся к Джерри и сказал:

– Я видел человека. Надо поискать.

– Если б на меня сверху что-то падало, – откликнулся Джерри, – я бы тоже убежал!

Я оглядел тропу. Здесь было не так много укрытий: обломки скал, гигантские камни, обтесанные водой и ветром.

Джерри кивнул в сторону одного из валунов, и я увидел тень и край одежды, почти сливающийся с землей. Я осторожно подошел.

Тот, кто прятался среди камней, был совсем крохотным – сжался за валуном, накрылся обожженной накидкой, едва приметно вздрагивал, как загнанный в ловушку зверь.

– Эй. – Джерри опустился на землю, перевесился через камень. – Ты кто?

Из-под накидки на миг показалась рука – тонкое запястье, быстрые пальцы – и тут же исчезла, стиснула края грубой ткани. Неразборчивый всхлип – и снова тишина.

– Ты из деревни? – спросил Рилэн. – Не бойся.

– Пожалуйста… – Прерывающийся, едва слышный шепот. – Не надо…

– Не бойся, – повторил я за Рилэном и опустился на корточки. – Что случилось?

Накидка соскользнула – из-под нее показалась девушка, почти еще ребенок. Она выпрямилась, цепляясь за края валуна, взглянула на меня. Глаза у нее были темными и расширенными, как от страха или внезапной боли.

– Вы вернулись… чтобы убить меня? – Ее голос срывался, то звенел, то падал до шепота.

– Нет. – Я старался говорить как можно спокойней – но как убедить испуганного ребенка? – Мы сражаемся с врагами. Не бойся.

– Вы прилетели по небу. – Она опустила голову, обхватила себя руками. Волосы у нее были еще темнее глаз, серебряная ленточка среди них мерцала, как ручей в горах. – Разве не вы… сожгли все вчера? Вернулись сегодня… Я спряталась, но вы вернулись еще раз…

Она всхлипнула, прижалась к земле.