Глава 4. Узы грусти

За три года Сан-Франциско совсем не изменился. За окнами машины раскинулся тот же оживленный холмистый город. Из распахнутых дверей кафе звучала музыка, по рельсам громыхал трамвай, где-то на пирсе мяукали морские котики, и под мостом на бульваре Линкольна красовались граффити Джоша. Несмотря ни на что, я была рада навестить старого друга. Даже если, кроме города, других друзей не осталось, все равно немного полегчало, хотелось выйти из машины и пробежаться по знакомым холмам, сходить на мыс Дьявола и просто побродить по улицам.

Я опустила стекло и подставила лицо прохладному ветру. Он прошелся по салону, принес запахи еды и океана, залетел за воротник блузки и привлек внимание Курта. Он демонстративно перегнулся через меня и нажал на кнопку. Тонированное стекло поехало наверх. Я неодобрительно покосилась на Курта, он ответил невозмутимым взглядом. Неужели боялся, что здесь узнают королеву с другого континента? Если убрать кортеж из трех машин с охраной и помощницей, никто в это не поверит. Я запахнула жакет и улыбнулась. Непривычно было думать о себе по-новому в старом месте, – словно смотреть на картинку в книге. Странно, но воодушевляюще.

– Генерал в Сан-Франциско?

От моего вопроса Курт застыл на секунду.

– Да.

– Прекрасно. Тогда у нас отличная возможность.

Курт помолчал, изучая улицы за окном.

– Я все выясню и сообщу тебе позже. Займись пока своими делами.

Он хмурился со вчерашнего дня после того, как я сообщила, что он снова летит через Атлантику. Он не хотел договариваться с Хэмстедом, не хотел нарушать протокол и ввязываться в аферу, а у меня словно крылья за спиной выросли, и если бы выпустили, полетела бы быстрее самолета. Черт побери, если мне суждено пасть жертвой Ордена веитов, то я хотя бы сделаю это с чистой совестью.

Хорошее настроение вмиг испарилось, когда мы свернули на Висент-стрит.

Охрану я оставила за пять домов до цели и пошла пешком. Курт наблюдал за мной, я чувствовала его взгляд. Но даже он не помогал справиться со страхом – я шла все медленнее и медленнее, а когда увидела знакомый двухэтажный домик с клумбами за низкой изгородью, так и вовсе остановилась.

Будто бы и не было этих лет. Возможно, в другой вселенной я могла жить в Сан-Франциско до сих пор, работать в частной охране, ходить в бар «Сова» и сажать аквилегию вместе с Мартой, мамой Джоша. Нет, это майский цветок, а сейчас время осеннего амеллюса. Вот же он, на клумбе сразу за забором – желтые и бордовые лепестки. Когда я выбирала Марте подарок, почему-то предпочла аквилегию. Почему? Может, из-за цвета? Двухцветные красно-белые винки¹⁸ – идеально для домашней клумбы.

Что за ерунда вертится в голове!

Надо перестать тянуть время и зайти. Если хозяева прогонят с порога и плюнут вслед, так тому и быть, но я очень надеялась на другой исход: я не имела права просить прощения, но нуждалась в нем. Для равновесия в моей жизни необходимо хотя бы попытаться.

– Господи боже ты мой, Скай! – На пороге, прижимая руку к груди, стояла Марта. Вид у нее был совершенно потрясенный. – То есть Тереза. Откуда ты… Заходи скорее, девочка моя!

***

Вечером я сидела на кровати апартаментов отеля «Ритц Карлтон» и пыталась упорядочить прошедший день: встречу с Мартой, фотографии, – на которых Джош был с друзьями из колледжа, с сестрами, с Чарли, – и все сказанные слова, но пока не получалось понять свои ощущения. Меня будто контузило в тот момент, когда Марта вышла на порог, и с тех пор я никак не могла осознать события. Или будто мне вкололи лошадиную дозу успокоительного – внимание затуманилось и реальность отодвинулась. Наверное, сработал защитный инстинкт: я боялась услышать то, от чего станет хуже. Зря, ведь теперь понятно, в кого Джош родился таким неисправимым оптимистом и непробиваемым добряком. Жить с утратой можно по-разному, и Марта показала путь, на котором утрату можно принять. Не забыть, а именно принять. Рассудок цинично убеждал, что теперь можно испытать облегчение, ведь все прошло лучше, чем я рассчитывала, но груз вины привычно затыкал все доводы. Похоже, получить чужое прощение легче, чем простить саму себя.

Или прощения Марты недостаточно. Нужно поговорить еще кое с кем.

Я переоделась в спортивный костюм и снова села на кровать. Ждала Курта. Охрана доложит Шону Рейнеру, что королева три часа провела в доме на Висент-Стрит, затем какое-то время на кладбище и вернулась в отель. Кладбище стало идеей Марты. Мне не удалось попрощаться на похоронах, а этого словно не хватало – тишины и покоя низких белых надгробий, зеленой травы и вида на океан. Я поговорила с Джошем и Ронни, и ветер унес мои слова, обещая доставить адресатам.

Марта очень хотела познакомиться с Риком. Она считала, что мой сын – ее внук. В какой-то степени он и был ее внуком, только двоюродным, поэтому препятствовать я ей не могла да и не хотела, только дальше врать ей в лицо было невыносимо. Я точно помутилась рассудком, когда согласилась вмешать сюда Джоша.

Первые месяцы в Холлертау походили на кошмар наяву, и иногда я теряла контроль. Частенько целые дни покрывались туманом. У меня спрашивали про Джоша: как давно мы знакомы, как проводили время, почему он, даже раненый, прилетел в Этерштейн, откуда его забрал Брук, что он говорил в тот день. Никто ни разу не спросил про Чарли, кроме формальной информации. Возможно, потому что он и сам мог за себя ответить, а возможно, просто потому, что не видели причин. Нам не удалось побыть парой, про которую говорят «они». Никому из наших знакомых не пришло бы в голову рассматривать нас как пару. Что бы ни зарождалось, все было безжалостно уничтожено. Когда встал вопрос об имени отца в свидетельстве о рождении, я попросила поставить прочерк. Конечно, парламент и совет это не устроило, канцлер рвал и метал, и тогда всплыла кандидатура Джоша. Все отчего-то уверовали, что это он, скорее всего, из-за вмешательства моего отца. Если он поговорил с кем-то из «Сентинеля» – с Маком, Уилером, Хиксом или любым другим, все сказали бы одно и то же: на работе не расставались, вечером гуляли по городу, в бар и на семейные мероприятия ходили вместе. Да, ссорились и ругались, с кем не бывает, но стояли горой друг за друга, и ради нее Джош сбежал из больницы… Выводы напрашивались сами собой. Это я осознала гораздо позже, когда смогла здраво оценить ситуацию. Не знаю, говорил ли отец с Чарли о чем-то, кроме Эберта, но, если и пытался, тот, скорее всего, послал его к черту. Я оглянуться не успела, как созвали закрытую пресс-конференцию для прояснения вопроса с отцовством, сняли документальный фильм и напечатали стопку подтверждающих документов. На мои попытки откатить ситуацию назад и дать опровержение я неизменно получала туманные отговорки от канцлера и твердое «нет» от отца. Скандал тоже не помог: выяснилось, что всех устроил мертвый американец. Ключевое слово «мертвый».

И как я позволила убедить себя, что это лучший выход из ситуации? Как теперь сказать правду Марте? Она полна надежд, что ее сын живет в моем. А Чарли? Поэтому он и не общался со мной, думал, что я врала даже в таком. Или понимал, что не врала, а не хотел делать больно Марте? Я скорчилась на кровати, похоже, «анестезия» начала отходить, и боль снова зашевелилась внутри.

Раздался стук в дверь. Я подскочила.

– Не передумала? – Зашел Курт и теперь изучал мой спортивный костюм тяжелым взглядом.

Идеальный личный телохранитель: на публике я всегда «Ваше Величество», но когда никто не слышит, он знает, кто я на самом деле.

– С чего бы?

Он протянул ключи. Я взяла связку.

– Твоя ассистентка ушла в прачечную, остальных я отправил ужинать. У тебя «окно» в пятнадцать минут. Выйдешь через черный ход. Через три квартала на юг супермаркет, на его парковке стоит бордовый «Ниссан Альтима». В шесть утра ты должна вернуть машину туда же.

Я сжала ключи, продумывая, все ли мы предусмотрели. После прачечной ассистентка уйдет спать, я отпустила ее до утра, ей незачем рваться к королеве, а охрану взял на себя Курт.

– Ты должна вернуться. – Он шагнул ко мне, сжал локоть и пристально заглянул в глаза. – Поняла? Должна быть на парковке не позже шести утра.

– Я буду. – И сейчас ему нет причин паниковать. Что за внезапные сомнения? – Буду! Нам с тобой еще Орден веитов уничтожать.

Моя жалкая попытка пошутить Курта не впечатлила, он не торопился меня отпускать, подозрительно изучая лицо, желваки играли на скулах. Если исчезну, отец добьется введения смертной казни и за первым государственным изменником далеко ходить не придется.

– Если решу сбежать, ты станешь первым, кому я об этом скажу. Поможешь выкрасть юного принца из замка.

Курт прищурился, усмехнулся и расслабился. Я же наоборот нахмурилась. Хотела пошутить, а вышло, как всегда, плачевно.

– Твой отец уже настойчиво интересовался проблемами моего племянника в Сан-Франциско. Он скоро догадается, что дело не в нем. Признайся ему хотя бы в этом.

Я представила, как рассказываю о Чарли. Отец требует подтверждения, а Чарли смотрит с экрана ноутбука как на злейшего врага. Меня затошнило. Лучше расставить точки над «и» сейчас, и если Чарли не захочет иметь со мной ничего общего, то «проблемы» племянника в Сан-Франциско закончатся, а когда-нибудь через много лет я расскажу Рику правду.

– Может, и нечего будет рассказывать.

Курт не спускал с меня пристального взгляда.

– Тереза, больше некому тебе это сказать, поэтому скажу я – ты похожа на сталкера.

Я усмехнулась, но комментировать не стала. Что тут скажешь?

– Я заберу тебя, якобы с пробежки. – Курт отпустил меня и отошел. – Если все пройдет, как задумано, никто не узнает. Чуть позже сообщу по поводу генерала. Но ты уверена, что нужно поступать именно так?

Я молча накинула капюшон и пошла к двери.

– Удачи, – донеслось вслед.

***

Острое и трепетное ощущение жизни родом из детства: из заноз в пятках, из песчинок между пальцами, запаха прелого валежника и кожи после солнца, из горького сока одуванчиков, подкашивающихся ножек недельного олененка и шума дождя по листьям, из любви ко всему вокруг, честной и искренней. Только в детстве можно так волнительно и искренне переживать каждое мимолетное чувство. Ты вырастаешь, ощущение полноты теряется, и все оставшееся время ты пытаешься его вспомнить или ищешь оттенки в событиях и людях. Возможно, мне повезло найти что-то настоящее, человека, рядом с которым появляется то самое неподдельное состояние эйфории, а счастье внутри рождается спонтанно, от его дыхания, прикосновения, голоса, запаха, просто от его присутствия. Разве не стоит за это бороться?

Все испортила ложь, значит, правда должна исправить. Осталось найти верные слова и силы на борьбу, только беда в том, что сил больше нет. Хоть я и пугалась чужих эмоций, на самом деле они наполняли меня, даже создавали, вмешиваясь в мою жизнь и преобразовывая чувства. Я словно сидела в центре паутины, тщательно подбирала ниточки к сердцам людей, наблюдала и изучала, постигая эту сложную науку, а теперь, без эмпатии, ничего не осталось. На дне разбитого кувшина валялся только хлам, и новым силам неоткуда было взяться. Часть моего сердца умерла вместе с Келли, другая – с Джошем, часть сердца осталась с Чарли. Как жить, если капризный орган стал слишком маленьким, и теперь его силы не хватает, чтобы качать кровь.

Выходит, Чарли мне нужен не только как отец моего ребенка, но и как тот, кто поможет найти дорогу к своим силам. Он нужен мне! Да дело не только в этом, дело и в нем самом: ему тоже знакомо чувство бессилия, когда, что бы ты ни делал, выходит только хуже. Если ему до сих пор больно, гложет вина или отягощают невысказанные слова, как меня, то я должна дать ему шанс пережить это и оставить позади.

Я хочу, чтобы у Рика был отец, а Чарли, я уверена, стал бы хорошим отцом. Вдруг еще не все потеряно и он не так сильно меня ненавидит, как мне кажется, но если ненавидит, я все пойму и не стану заставлять общаться со мной и ничего не попрошу. Если ему нужен покой, так и быть.

Курт сказал, что Чарли, как всегда по выходным, поехал в Форест Ноллс, поэтому я ехала туда же, надеясь, что срочный подряд на строительство или ремонт не вынудили его остаться в городе.

Через час окончательно стемнело. Я оставила машину на лесной дороге и дальше пошла пешком, отвлекая себя подсчетом метров и ярдов. Поначалу в Холлертау мне было тяжело переключиться на метрическую систему и я частенько путалась. От места, где я оставила машину, до дома Чарли полмили или восемьсот метров. Вполне хватит, чтобы собраться с духом. Или нет. Между деревьями мелькнул свет, похоже, из окон, и я так испугалась, что вспотела, а сердце зашлось в безумной дроби. Пришлось опереться на осину. Но потом стало еще хуже: внутри взвыл какой-то первобытный ужас и скрутил живот. Я прижалась к дереву в надежде, что оно поделится со мной силами, но времена, когда для спокойствия хватало запаха леса и жесткой коры под пальцами, давно прошли. Я опустилась на землю и сидела у дерева, подумывая о возвращении к машине. Если Чарли не хочет меня видеть, значит, у него есть причины. Зачем я лезу?

«Если бы у нас было время, я бы никуда тебя не отпустил. Нашел бы место, где нам не помешают… – зазвучал в голове голос Чарли. – Знаю я на пляже одно такое местечко. Тебе понравится».

«Приглашаешь на свидание?»

«Приглашаю».

От его ощущений и эмоций, которые он испытывал от близости, по коже бежали мурашки. И сейчас это чувство – ошеломительное и всепоглощающее счастье – прогнало страх. Такое не проходит просто так, не забывается, а я помнила за нас обоих, потому что воспоминания никуда не делись, и иногда по ночам мне мешали спать не кошмары о Джоше, а воспоминания о том, что я утратила с Чарли – возможное будущее.

Деревянный дом с трудом угадывался в темноте. Я была в нем один раз три года назад, но отчетливо помнила двор: справа от дома сарай с инструментами, рядом с сараем – дровница, слева, да и со всех сторон – только лес. При свете дня тут безумно красиво – высоченные сосны и дубы, которые и вчетвером не обхватишь, но сейчас деревья казались ехидными свидетелями моего дальнейшего морального падения.

На подъездной дорожке стоял джип. Капот еще теплый, значит, Чарли приехал недавно. И что теперь? Просто постучусь? Я прокашлялась, казалось, пересохшее горло больше никогда не выдавит ни звука.

В освещенном окне мелькнул силуэт, и тут мне пришла в голову банальная и совершенно логичная мысль: а что, если он не один? Что, если он проводит выходные с Мелани Фоссет? Устраивать сцены и портить жизнь Чарли еще больше я точно не собиралась. Если у них все хорошо, значит, так тому и быть.

Я подошла к дому и осторожно заглянула в окно. На глаза попался кусок кухонного стола с наваленными сверху сумками. Камин горел, но рядом никого не было. Я попыталась разглядеть всю комнату, ведь где-то определенно шумели: доносился то ли шелест, то ли тихий стук. Черт, не заглядывать же во все окна, это будет уже совершенно неприлично. Шелест раздался ближе, где-то за спиной, по стенке дома запрыгал луч фонарика.

Черт побери!

Я ринулась прочь, но обо что-то споткнулась и чуть не растянулась под окном, вжалась в стену и замерла.

– Стоять!

Свет фонаря скакнул на грудь. Перед лицом возникло дуло двуствольной винтовки.

– Тереза?! – изумился тот самый голос, который снился мне почти каждую ночь.

***

За три года дом мало изменился: те же запахи – сигареты, яблоки и дерево, тот же продавленный диван, придвинутый к камину, единственная маленькая спальня за скрипучей дверью и одна большая комната – наполовину кухня, наполовину рабочая зона, заваленная инструментами и строительным материалом. Чарли всегда любил что-то чинить и мастерить, а теперь сделал это своей работой.

Он возился у холодильника, а я застыла у входа и боялась на него смотреть – так привыкла слышать только голос, что страшно было заглянуть в глаза и увидеть там разочарование или холод. Вместо этого я уставилась на огонь в камине, слушая потрескивание дров и мучительно подбирая слова.

– Сок будешь? – Послышался звук открываемой бутылки. – Ты же не пьешь пиво, насколько я помню?

– Воды, если можно.

Звякнуло стекло, зашумела вода. Я посмотрела на Чарли как раз в тот момент, когда он шагнул в мою сторону со стаканом в руке, но передумал и поставил его на угол кухонного стола, заваленного пакетами и свертками. У него так дрожали руки, что из стакана на пол выплеснулась вода, до меня он бы, наверное, целый не донес. Его короткий взгляд развеял остатки самообладания – он меня боится.

– Спасибо.

Чарли прислонился спиной к раковине, замер между навесных шкафчиков словно между стражами, и, держа в руках бутылку пива, наблюдал, как я подхожу, беру стакан, пытаясь не расплескать воду, и делаю глоток. По его лицу совершенно ничего нельзя было понять – он застыл с каким-то сложным выражением бесстрастности, рожденным из попытки определиться с чувствами. Мы помолчали: Чарли пил пиво, я изучала стол – из пакетов выглядывали банки с консервированным мясом, кукурузные хлопья, сок, мюсли. Похоже, Чарли пополнял запасы.

– Я тебя чуть не пристрелил, – как-то слишком бодро сообщил он, и я уткнулась в стакан. Ясно, так сильно ненавидит, что был бы рад пустить мне пулю в грудь.

– К тебе, видимо, часто вламываются, раз ты так реагируешь. – Я чуть не поперхнулась водой, пришлось откашляться.

– Да, бывало пару раз. – Чарли рассеянно отпил из бутылки, избегая моего взгляда. – Бродяжки всякие. – Теперь в его тоне звучала укоризна, словно он перекладывал на меня ответственность за все выходки бродяжек, которые, оказываясь в этом районе, обязательно выбирали для взлома его дом. – Но вот королева, пожалуй, впервые, – задумчиво протянул он и сделал еще глоток.

Ощущать его присутствие рядом было сродни ожиданию грозы, когда напряжение накапливается в атмосфере так плотно, что начинает искрить воздух, а дышать остается лишь густым сиропом предвкушения. Стакан в моей руке дрожал, и я поставила его на стол. Чарли смотрел на свои кроссовки, и оттого, что я опять не видела его глаз, внутри стало пусто-пусто, как в ящике, из которого вытряхнули весь хлам. Даже в голове зазвенело.

– Чарли…

– Почему не постучала в дверь? Зачем полезла к окну?

– Не хотела мешать. Вдруг ты не один?

– А с кем? С кем бы я мог быть?