– Да, да, садимся… – вышла из кухни и мама. – Дай, Митенька, я тебя обниму… Золотой ты мой… Сиротинушка… Мы с твоей мамочкой хорошо дружили, царствие ей небесное, вечный покой…

– Мам, перестань! Ну чего ты… – тихо окликнула ее Наталья. – Тоже, нашла время… Сегодня ж не поминки, сегодня у Катюши день рождения…

– Да неуж я не знаю? Из ума-то еще не выжила… – беззлобно огрызнулась мама, первой садясь за праздничный стол.

И все тут же расселись быстро, и Митя открыл шампанское, произнес тост. Как всегда, один и тот же. Сказал, что жена у него самая красивая, самая умная, что ему страшно повезло в жизни. Как весело было в этот момент на маму смотреть, боже мой! Каждое Митино слово она сопровождала важным кивком головы, будто соглашаясь – да, да, все верно… Так и есть – Катенька самая-самая… А какой еще должна быть ее дочь? Только такой – самой-самой, и никак иначе!

Маша слушала Митю с доброй и грустной улыбкой. Наверное, завидовала белой пушистой завистью. Только так – белой и пушистой. И никак иначе. Катя это наверняка знала. Родная ж сестра, кровиночка… А Наталья слушала ее мужа с легкой усмешечкой на губах – ну-ну, мол, говори, говори… Знаю я вас, краснобаев! Никому в этой жизни верить нельзя…

В общем, все началось, как обычно. Рядовое семейное застолье в день рождения.

Да, все как обычно… Да не совсем… Если б они знали, какой подарок приготовила для матери в этот день ее доченька Лёлечка! Если бы Митя знал…

Хотя Наталья, судя по ее виду, и сама обо всем догадалась. Вон как проследила взглядом за Лёлькой, вдруг выскочившей из-за стола. И промолчала, ничего не спросила, когда та вернулась иссиня-бледной. Зато Митя спросил заботливо:

– Что с тобой, Лёлечка? Тебе плохо? Какая-то ты странная сегодня…

– Да ничего, пап… Это пройдет… Просто ночью плохо спала…

Он хмельной был уже, Митя. Расслабленный, веселый. Ничегошеньки не понял, не заметил…

Катя внимательно глянула в глаза дочери. Та попросила ее жалобным взглядом – папе не говори ничего, пожалуйста! Наталья перехватила их молчаливый диалог, вздохнула тяжко, опрокинула в себя рюмку водки.

Мама первой сомлела от вкусной еды, от выпитого вина, от шумного застолья. Наталья предложила заботливо:

– Иди, мам, приляг… А мы пока со стола уберем и к чаю накроем. Хорошо?

– Да, я прилягу, пожалуй… Помоги-ка мне встать…

– Мам, я тоже к себе пойду, ладно? – тихо попросила Лёля.

– Иди… – разрешила Катя, убирая со стола.

Потом они сидели втроем на кухне – Наташа, Маша и Катя. Обсуждали сложившуюся ситуацию. Шепотом обсуждали, чтобы Митя не услышал. Да он и не мог услышать – прильнул в гостиной к экрану телевизора, где как раз завершался какой-то важный футбольный матч.

– …Да о чем тут вообще рассуждать! Конечно, аборт, и только аборт! – резко проговорила Наталья, разминая в руках сигарету. – Девчонке шестнадцать всего, какой может быть ребенок! Ей еще в институт поступать!

– Вот и она так же говорит… – тихо прошелестела Катя. – Ничего не хочу, мол… Сделай что-нибудь, мам, да побыстрее…

– Ты тоже хороша, милая! Сама виновата, не уследила! – сердито бросила Наталья, закуривая наконец сигарету. – Ты же мать, ты же должна была за девкой во все глаза глядеть!

– Да как, как во все глаза-то? Со свечкой, что ли, за ней ходить?

– Да! И со свечкой! А как ты хотела? Да если б со мной так… Если бы моя дочь…

– Ну ладно, ладно… – миролюбиво произнесла Маша, оглаживая сестер по плечам. – Чего обе развоевались-то? Надо теперь из факта исходить, что уж теперь! Из вынужденного обстоятельства! Наташ, у тебя вроде знакомая есть по этому делу, насколько я знаю?

– Да есть, есть… Приятельница моя, Аня Самойлова. Она очень хороший врач, к ней на прием просто так и не попадешь. Я позвоню ей завтра… Попрошу, объясню все… А ты, Кать, будь на телефоне, жди моего звонка, поняла? И чтоб не опаздывали, минута в минуту с Лёлькой явились! Ну все, закругляемся, пойдемте чай пить… Кажется, мама уже поднялась… Еще услышит наш разговор, не дай бог!

Уже следующим днем Катя с дочерью сидели в кабинете Анны Витальевны, той самой Ани, приятельницы Наташи. Катя чувствовала, как напряжена была Лёля – дрожала мелко, как осиновый лист. Взяла ее холодную ладонь в свои руки, сжала сильно. Этот ее жест не укрылся от глаз Анны Витальевны, потому что та вздохнула и хмыкнула неопределенно – то ли пожалела ее, то ли не одобрила такое проявление материнских чувств.

– Ну что, Анна Витальевна? Поможете нам… в нашей неприятности? – осторожно спросила Катя, не выпуская из рук трясущиеся пальцы дочери.

Анна Витальевна еще помолчала, потом проговорила медленно:

– Я бы не торопилась называть произошедшее с вашей дочерью неприятностью, Катя… Не надо заранее вешать ярлык…

– Простите, Анна Витальевна. Конечно, я неправильно выразилась. Простите. Но вы же видите, в каком состоянии сейчас находится Лёля… И нам бы хотелось побыстрее… Решить вопрос…

– А в каком таком она состоянии находится, интересно? В самом обычном состоянии для ее положения! Ну да, нервничает, конечно… Я предполагаю, еще и токсикоз ее замучил. Ведь так?

– Да, так. А у нее экзамены впереди. Потому мы и хотели бы как можно скорее… Помогите нам, пожалуйста, Анна Витальевна!

– Да помочь-то, конечно, можно… Да только нужно ли? Боюсь, что эта помощь окажется медвежьей услугой для вашей девочки, вот в чем дело.

– Как это? Почему?

– Да потому… Нельзя ей аборт делать, по всем показателям нельзя. Слишком большой риск. Может статься, что потом она вообще не сможет родить… Понимаете?

– Но… Как же тогда быть… – испуганно пролепетала Катя.

– Как, как… Обыкновенно, как! Рожать надо, вот и все! Не хотите же вы испортить судьбу дочери? И не смотрите на меня так, я знаю, что говорю, не первый год работаю, всякого повидала… И знаю, чем такие ранние аборты у многих девчонок заканчиваются! Знаю, как они потом по врачам ходят, мучаются, а забеременеть не могут, и никакое ЭКО им не помогает! У вас как раз такой случай… Нельзя вам делать аборт, нельзя! Если не хотите сделать несчастной свою дочь – нельзя!

Катя почувствовала, как перестали трястись в ее ладони Лёлины пальцы. Будто одеревенели вдруг. Повернула голову, глянула Лёле в лицо… Оно было бледным и злым, глаза смотрели на Анну Витальевну так враждебно, что ей стало даже неловко за дочь. И потому она еще сильнее стиснула в ладони Лёлины пальцы и даже встряхнула ее руку слегка, будто хотела сказать – опомнись, что ты…

Но жест ее произвел обратный эффект. Лёля вовсе не опомнилась, а наоборот, заговорила вдруг злобно и быстро:

– Да не хочу я никакого ребенка, не хочу, как вы не понимаете! Не надо мне! И не бойтесь, я к вам больше никогда не приду и ни о чем просить не буду! Пожалуйста, сделайте все побыстрее, прямо сегодня, вот прямо сейчас! Потому что я не могу больше, не могу, как вы этого не понимаете?

Видимо, злобный запал закончился слишком быстро, и в следующую секунду Лёля уже разрыдалась, да так громко и отчаянно, что Катя даже растерялась слегка… Никогда, никогда она не видела, чтобы дочь билась в такой истерике. Всегда такая спокойная девчонка была… Глянула испуганно на Анну Витальевну, будто хотела спросить – что делать-то?

– Да ничего, ничего… Не переживайте, – ответила та очень спокойно. – Это пройдет потом. Вот нормализуется гормональный фон, и пройдет…

– Но я не хочу, не хочу! Почему вы за меня все решаете! Кто вас просит! Не хотите делать аборт – и не надо! Я к другому врачу пойду, и он все сделает! – сквозь истерику прорыдала Лёля. – Мама, пойдем отсюда, чего мы тут!.. Зачем будем все это слушать!

– А ну, выйди сейчас же из кабинета! – вдруг сердито повысила голос Анна Витальевна. – Выйди, выйди! Посиди на кушетке в коридоре и успокойся! Сиди и жди мать! Ишь, раскомандовалась тут, надо же!

Лёля подскочила со стула, выбежала за дверь, и Катя тоже было хотела встать и выйти, но Анна Витальевна остановила ее:

– Погодите, Катя, мы еще не договорили! Останьтесь!

Катя послушно вернулась на свой стул, проговорила очень тихо, глядя в сторону:

– Что же теперь делать, в самом деле… Просто ума не приложу…

– А не надо ничего никуда прикладывать, оставьте свой ум в покое. Тут сердце надо включать, да терпение, да вашу материнскую прозорливость. Поверьте мне как специалисту… Нельзя вам аборт, нельзя…

– А что, риск и впрямь очень большой?

– Да, очень. Это я вам как специалист говорю. Вам ничего больше не остается, как просто поверить мне на слово. Если хотите, я могу и с медицинской точки зрения объяснить… Но это сложно…

– Не надо, я вам верю, Анна Витальевна. И все же… Ведь есть хоть какая-то вероятность, что все может и обойтись вполне благополучно? Ведь есть?

– А вы, стало быть, хотите рискнуть, я правильно понимаю?

– Ну… Не знаю… Вы же видите, как моя дочь категорически настроена…

– Ну да, ну да. Все в ее возрасте излишней категоричностью страдают, это понятно. Хочу, мол, чтобы сейчас и сегодня было так, как хочу! Но вы же взрослый человек, вы мать, вы понимать должны, а не рассуждать о степени вероятности! Неужели вы будете рисковать будущим дочери, сами подумайте? Знаете, сколько я таких рисковых повидала на своей практике?

– Да я все понимаю, Анна Витальевна… Понимаю, что вы, по сути, правы. Но что делать, если она не хочет рожать? Как я могу ее заставить?

– Вы мать, вы все можете. Тем более что вы молодая и сильная женщина. Пусть родит, а вы возьмете на себя все заботы о внуке. А дочка пусть учится, пусть живет своей молодой жизнью… Потом вам за все большое спасибо скажет.

– А если не скажет?

– Ну, не скажет, значит, не скажет. Вырастите внука, как своего ребенка. А что? По возрасту у вас вполне может быть второй ребенок… Вы о нем не задумывались, кстати?

– Да как-то нет…

– А почему?

– Не знаю… Нам с мужем и Лёли хватало. Мы очень любим ее.

– Так тем более… Значит, и внука любить будете. Вы ведь с мужем хорошо живете? Мне Наташа говорила…

– Да, хорошо. Только я боюсь, он такому повороту дел не обрадуется. Если честно, нам Лёля очень трудно далась… Мы на втором курсе института учились, когда я забеременела… Мы и женаты еще не были…

– Да, я помню, мне Наташа рассказывала. Ваш муж оказался порядочным человеком, на аборт вас не отправил, сразу женился, все честь по чести. По крайней мере, Наташа очень хорошо о нем отзывается. Может, вы зря сомневаетесь, что он… так уж и не обрадуется?

– Ну, у Наташи же свой взгляд на чужую семью, поверхностный… Сама она, кстати, на аборте настаивает… Поэтому нас с дочерью к вам и отправила.

– И хорошо, что отправила. По крайней мере, я не формально подошла к вашей истории. Вот если бы вы к другому врачу попали, тогда… Можете своей сестре спасибо сказать, что она о вас позаботилась.

– Да, я скажу. Только она вряд ли обрадуется такому повороту, я думаю.

– Да вам-то какая разница, обрадуется она или огорчится? Это ведь ваш ребенок, а не сестры! Я даже думаю, что она и дальше будет на аборте настаивать… И я больше вам скажу – для этого есть причины. Вы ведь не знаете, наверное, что Наташа в юном возрасте тоже аборт сделала? А потом всю жизнь страдала от того, что родить не может. В психологии это называется как-то, не помню… Когда производится подсознательный перенос личных страданий на другого…

– Наташа? Делала аборт? Да что вы… Да она ведь и замужем никогда не была…

– Ну да. Не была. А родить хотела. Что тут такого особенного?

– Надо же… А я думала, она сама не хочет…

– Да ладно! Я ж вам объясняю – сколько я таких «нехочух» на своем веку перевидала! Знаете, какое душевное горе стоит за этим «не хочу»? Неужели вы такой судьбы и для своей дочки хотите?

– Нет… Нет, что вы…

– Тогда пусть рожает! А вы совершайте свой материнский подвиг, берите все на себя!

– Да, да… Я вас услышала, Анна Витальевна. А можно я подумаю? С мужем посоветуюсь…

– Идите, советуйтесь на здоровье. Только у меня к вам одна просьба будет… Наталье не рассказывайте, что я про нее тут насплетничала в порыве откровения… Что использовала ее в качестве примера… Я ведь как лучше хотела, правда? Для вас – лучше…

– Да, я поняла. Спасибо вам, Анна Витальевна.

– Да ладно. Удачи вам, Катя. Надеюсь, вы с мужем примете правильное решение. Очень надеюсь…

* * *

Потом они с Лёлькой возвращались домой по залитой солнцем улице. И так было празднично кругом, так месяц май буйствовал! И небо тебе синее пожалуйста, и ветерок теплый, и сирень уже цвет набирает, и запах такой нежный от нее идет – надышаться невозможно! А только не дышится ни черта… И глаз не видит майских красот. Наоборот, растет внутри неопределенность положения, похожая на злую досаду, и даже разговаривать с Лёлькой не хочется. Лучше уж так – идти и молчать.

– Мам… Смотри… На той стороне кафе открылось… Столики на улице стоят, под тентами… Я так мороженого хочу, мам!

Катя вздохнула, улыбнулась грустно. Какой же Лёлька еще ребенок по сути! Мороженого она хочет…

– Что ж, пойдем. Будем мороженое есть. Что еще нам остается, правда, Лёль?

– Ты сейчас так сердишься на меня, да, мам? Я по голосу слышу… Будто смеешься надо мной.

– Ну что ты, Лёль. Мне вовсе не до смеха. Да и не сержусь я… Хотя и надо бы.

– Так ты лучше сердись, не сдерживайся… А то идешь рядом и молчишь. Мне плохо, когда ты молчишь. Лучше ругайся, кричи на меня, обзывай последними словами… Только не слушай эту врачиху, ладно? Какое она вообще право имеет что-то решать за нас, правда?

– Ладно, пойдем в кафе… Не на улице же мне все это проделывать – кричать, да ругать, да последними словами обзывать!

Потом она смотрела с грустью, как Лёлька уплетает двойную порцию фисташкового мороженого, как старательно облизывает ложку востреньким язычком – совсем как в детстве. И опять эта жалостливая мысль пришла – ребенок, совсем ребенок! Бедный беременный ребенок… И даже на свои шестнадцать не выглядит, максимум на тринадцать-четырнадцать… Господи, да как этот Олег влюбиться в нее мог, чего он там в ней разглядел? Наделал делов и сбежал… Вот бы найти его да по голове настучать за содеянное! Хотя можно найти, конечно, если захотеть… Но все равно ведь ничего уже не изменишь, если найдешь и если даже по голове настучишь… Только отношения с Лёлькой окончательно испортишь.

– Так что тебе сказала эта врачиха, мам, когда меня за дверь выгнала? – снова осторожно спросила Лёлька, подтягивая к себе высокий стакан с пепси-колой.

– Осторожно пей, Лёль, там льда много… Тебе нельзя сейчас простужаться.

Сказала это автоматически и вдруг поняла, что для себя давно уже приняла нужное решение. Просто вслух его произнести духу не хватало, а внутри оно, оказывается, само собой вызрело…

Да, надо рожать. Ничего не поделаешь. Анна Витальевна сто раз, тысячу раз права! Нельзя сейчас взять и поддаться желанию разом избавиться от проблемы и жить себе дальше припеваючи. Нельзя, нельзя… Конечно, Лёлька этого не понимает, но она-то взрослая женщина, она мать! И если уж так получилось… Что ж, так надо, значит. Будет у нее внук. Или внучка… Без разницы, кто будет. Кого Бог и судьба пошлет.

– Так что тебе она сказала, мам? Чего ты молчишь?

– Я не молчу, Лёль. Я думаю. Думаю, как тебе объяснить, чтобы ты правильно поняла…

– Ой, мама, я тебя умоляю! Даже не начинай!

– А не надо меня умолять, а просто послушать надо! Можешь ты меня послушать хотя бы минуту? И вот это свое «даже не начинай» спрячь куда подальше, не будь ребенком! В конце концов, кто из нас двоих беременный, ты или я?

Лёлька даже рот забыла закрыть от такого материнского натиска, так и сидела, удерживая в пальцах полную ложку мороженого.

– Ешь, а то сейчас накапаешь на себя… Не отстирать потом будет…

Лёлька автоматически сунула ложку в рот, проглотила с трудом. И проговорила уже тихо, почти смиренно:

– Мам, ну ты же понимаешь, что я не могу… Во-первых, мне учиться надо, а во-вторых, я просто боюсь… Да я же умру, мам, ты что…

– Не умрешь. Родишь как миленькая. Все рожают, и ты родишь.

– Ну мам…

– Тихо, Лёль, тихо! Как ты выражаешься – даже не начинай! Лучше наберись смелости и посмотри правде в глаза.

– Да не хочу я никакой правде в глаза смотреть! Не хочу! Мне страшно, мам!

– Ну, так давай вместе посмотрим, если тебе страшно. Дело в том, что эта врачиха права, сто раз права, как ни крути. Если она говорит – нельзя рисковать, значит, действительно нельзя. Ей виднее, Лёль, она очень хороший, опытный врач. Есть вероятность, что после аборта у тебя может быть бесплодие, ты понимаешь это или нет?

– Ну и пусть будет, подумаешь… И не надо мне никаких детей…

– Это ты сейчас так говоришь – не надо. А потом… Да у тебя же вся жизнь впереди, Лёль, как ты можешь знать, надо будет тебе или не надо?

– Но это же будет потом, мам… Вот потом и разберусь. А сейчас я не хочу никакого ребенка, я в институт поступить хочу. Да я просто нормально жить хочу, мам, как все! В конце концов, это мое право решать, что мне нужно, а чего не нужно!

Катя слышала, как снова начал дрожать слезами Лёлькин голос, как он поплыл вверх по спирали, до самой высокой ноты. Похоже, опять сейчас истерить начнет…

– Тихо, Лёлечка, тихо… Успокойся, пожалуйста. Не нервничай так. Тебе нельзя волноваться ни в коем случае, это ужасно вредно…

Хотела добавить – для ребенка вредно, да не стала. Лучше не надо пока привязывать это вынужденное решение к ребенку. Он же не виноват, что угодил во чрево юной нехочухи, правда? Лучше все сгладить как-то, другие слова произнести, более правильные…

– Будет у тебя институт, Лёлечка, обещаю.

– Да как же, мам, он будет? Если…

– А вот так и будет. Школьные экзамены сдашь и поступишь. И все дела.

– А потом что?

– Что, что… Потом родишь и снова пойдешь в институт…

– А как же…

– А это уже мое дело будет. Я решу, Лёль. Все будет хорошо, не волнуйся. Нельзя тебе волноваться, слышишь? Доедай свое мороженое и пойдем… Мне еще на работу надо, я только до обеда отпросилась. А ты домой иди, садись заниматься. Экзамены скоро…

– Ой, я совсем забыла, мам! Сегодня же у Олеськи день рождения, она меня приглашала! Можно я пойду, а?

– Иди, конечно… Развеешься хоть немного. Только чтоб спиртного – ни грамма! Даже сухого вина нельзя! Обещаешь?

– Да ну, мам…

– Тогда не пойдешь никуда, будешь сидеть дома и заниматься, поняла?

– Ну хорошо, хорошо, я обещаю… Денег дашь на подарок?

– Дам… Сколько надо-то?

– Ну, хоть тысячу… А лучше две…

Катя достала кошелек, молча выложила перед ней две тысячи. Лёлька цапнула их так ловко, будто боялась, что она может передумать и отнять… А Катя в который уже раз подумала про себя – ребенок, совсем ребенок… Господи, ужас какой… За что, господи? Может, она плохая мать и это для нее наказание? Или вообще в таком ключе мыслить нельзя – про наказание-то? Ведь ребенок – это ж счастье, а никакое не наказание!

Распрощавшись с Лёлькой, она побежала рысью на автобус, который аккурат выруливал из-за угла. Села у окна, попыталась хоть как-то отвлечься, глядела рассеянно на проплывающие мимо дома, деревья, людей, спешащих по своим обычным делам… Счастливые эти люди, наверное. У них беременных детей нет…

Потом ее мысли плавно перетекли к Мите. Надо сегодня же вечером с ним поговорить, посоветоваться. Вернее, пусть он так думает, что она с ним советуется. И хорошо, что вечером Лёльки дома не будет… Мало ли, какая у Мити будет первая реакция на эту новость? У него ж такая натура взрывная… Сначала взрыв, а потом уже все остальное, и здравая рассудительность в том числе. Уж она-то знает своего мужа Митю…

* * *

– …Ты что, с ума сошла, Кать? Что ты несешь такое? Да чтобы наша Лёлька… Да никогда не поверю, слышишь?