В виду чрезвычайной секретности операции, в самолете, следовавшем в самую крайнюю точку холодной Арктики, помимо сотрудницы МУРа, находился всего один человек – личный пилот российского президента. При посадке Оксане разрешилось занять удобное кресло второго летчика, и теперь, наслаждаясь невысоким полётом, она с энтузиазмом поглядывала в смотровые окошки. Видимые пейзажи менялись прямо у неё на глазах: лесистая растительность умеренного пояса плавно переходила в промозглую тундру, затем в почерневшую студёную воду, а заканчивалось представленное великолепие однообразной картиной вечных арктических льдов.
По пути в аэропорт Бероевой позволили посетить магазинчик зимней одежды, где она запаслась необходимыми в суровой стуже экипировочными предметами; из теплых вещей предусмотрительная девушка взяла толстую куртку типа «аляска», окрашенную защитным, темно-зелёным цветом, однотонные трёхслойные брюки, высокие меховые унты, сизую песцовую шапку, шерстяные валенки(на всякий случай), а также длинную водолазку, отмеченную чёрной расцветкой (сделанные покупки, в том числе и принадлежности личной гигиены, оплачивались из государственных сумм российского казначейства). Приобретённые обновки пришлось сложить в большую дорожную сумку, приобретенную там же. Сама она предпочла оставаться в привычной одежде, надетой в момент задержания Маркова: она казалась ей гораздо удобнее, да и попросту полюбилась.
Самолёт находился в пути уже больше шести часов, показавшихся скучавшей красавице нескончаемо долгими. В конечном счёте, убаюканная размеренным шумом моторов и начавшейся на всём остальном протяжении белой пустыней, оперативница в какой-то момент непреднамеренно задремала. Её спокойный сон прервался вежливым криком пилота:
– Мы подлетаем! Я бы советовал Вам, девушка, непременно переодеться: забо́ртная температура составляет тридцать семь градусов ниже нуля, а ветер – до десятка метров в секунду! Здесь всё-таки крайний север! Кстати, арктический полюс располагается всего-навсего в нескольких километрах!
– Ничего, – гордо ответила московская сыщица, не пожелавшая менять одежду внутри воздушного судна, да ещё и на глазах у постороннего человека, – я привычная! В Москве, при таком же в точности холоде, я одеваюсь аналогично, так что мне не впервой!
– Дело Ваше! – согласился податливый лётчик и стал заводить летательный аппарат на преднамеренную посадку.
Не успели они до конца приземлиться, как Оксана увидела, как к подлетавшему самолёту приближается встречающий незнакомец, плотно укатанный в стандартную армейскую куртку, представленную утепленной вариацией и окрашенную стандартным военным оттенком хаки; он казался безликим, потому как дополнительно скрывался за накинутым на голову непроницаемым капюшоном. Через пару минут посадочные лыжи плавно опустились на заснеженный лёд, а ещё через мгновение прибывшая оперативница не торопливо выбиралась наружу, не забывая вручить ожидающему мужчине личный багаж. Оказавшись на морозном воздухе и едва ступив на бескрайнюю ледяную поверхность, молодая сотрудница МУРа тут же почувствовала, как её неприятно пронизывает жуткий арктический холод и как белоснежные зубы непроизвольно выбивают барабанную дробь. «Да-а… зря я не прислушалась к совету участливого пилота», – подумала недальновидная девушка (к слову сказать, тридцать семь северных градусов, сопровождаемых небольшим ветерком, значительно отличаются от идентичной температуры умеренных поясов).
– Быстрее!.. На тёплую базу! – закричал по-английски подоспевший американец, наблюдая, как воздушное судно поспешно разворачивается и выходит на взлётную по́лосу, готовое подняться обратно в бескрайнюю высоту.
Прекрасно зная предложенный диалект, замерзшая девушка понимающе покивала и, справедливо рассудив, что в нестандартной ситуации противиться провожатому человеку вовсе не стоит, незамедлительно поспешила за ним (ей и самой не терпелось побыстрее оказаться в обогреваемых помещениях). Зимовочная база находилась в ста метрах от взлётной площадки. Хотя незначительное (вроде бы?) расстояние и удалось преодолеть сравнительно быстро, но вновь прибывшей московской оперативнице всё-таки пришлось испытать неприветливую нетерпимость арктического ледяного дыхания: в северной природе давно уже началась полярная ночь, и, единственное, лишь холодным лунным светом ласкалось то маленькое селение, причём и скупо, и совсем неприветливо.
Арктическая станция представляла громоздкую конструкцию, смонтированную из отдельных фрагментов; они являлись металлическими блоками, заполненными поролоновым утеплителем. Сюда их доставили грузовым самолетом, а затем соединили усердными стараниями специально переброшенной ремонтной бригады. Внутреннее отопление осуществлялось за счёт универсального дизельного котла; электрическая энергия вырабатывалась мощным системным генератором, работавшем на том же, аналогичном, топливе (оно хранилось в огромной ёмкости, установленной чуть выше ледяного покрова и расположенной на удалении ста пятидесяти метров от основного строения).
Достигнув жилого комплекса, незнакомый мужчина повернул круглое железное колесо, имевшееся снаружи входной двери́ и смыкавшее внутреннюю двустворчатую задвижку. И вот! Оба они оказались в маленьком тамбуре, отличавшимся размерами два на два метра, где отрицательная температура едва-едва опускалась ниже нуля и где полностью отсутствовал обжигавший холодом северный ветер. Оперативная сотрудница, непривычная к жёстким погодным условиям, облегчённо вздохнула: её модная одежда хотя и являлась отчасти зимней, но явно не подходила для неприветливых погодных условий, и непривычных, и небывало морозных. Пока Оксана отходила от нестерпимого холода, американский представитель проделывал ту же самую операцию, но уже со второй задвижкой, позволявшей попасть прямиком во внутреннее пространство, где оказалось довольно тепло и где сухой воздух удавалось прогревать до пятнадцати градусов. Сопровождавший человек ловко скинул меховой капюшон и не замедлил представиться:
– Джонни О’Нил, специальный агент Федерального бюро расследований, наделенный особыми полномочиями.
Четко отчеканив и имя и должность, он протянул для приветствия правую руку, наделённую немаленькой силой. Воспитанная девушка ответила на дружеское рукопожатие и браво рапортовала:
– Капитан Оксана Бероева, оперуполномоченная Московского уголовного розыска, в неформальном общении попросту Ксюша.
– Ксю-уша?! – проговорил англоязычный американец с невольным акцентом, стараясь запомнить сокращённое имя. – Пройдёмте, я покажу Вам отдельную комнату, где Вы будете отдыхать, а потом мы проведём ответственное собрание.
Комната – это, конечно, сказано громко! Северная зимовка состояла из пятнадцати крохотных кубриков, имевших периметры два с половиной метра на полтора и используемых сборной командой для недолгого сна либо нерабочего времяпрепровожде́ния (там же хранились их личные вещи); в десяти устанавливались кровати двухъярусные (они предназначались для второстепенного персонала), в остальных же пяти спальных мест располагалось только по одному (в них селились учёные, назначенные быть главными).
Оксана быстро переоделась, надев купленную плотную водолазку, но оставшись в удобных лосинах и американских сапожках без молнии. В предоставленной комнатушке, где раньше селился покойный профессор, в письменном столе, больше похожем на тумбочку, крепился металлический ящик, запиравшийся на специальный маленький ключик – в него она положила огнестрельное оружие и запасные патроны.
О’Нилу досталось пустовавшее помещение, предназначавшееся для лётчиков, периодически совершавших грузовые рейсы и доставлявших на полярную базу продукты питания, дизельное топливо, другие, необходимые в нормальной жизни, предметы, а также первостепенные лекарства, без которых в обыденной жизни просто не обойтись. Он быстро скинул утеплённую куртку и, когда столичная оперативница вышла из освоенной комнаты, как преданный пес, терпеливо дожидался снаружи. Только сейчас Бероевой удалось его рассмотреть поподробней: красавец мужчина, он достиг тридцатидвухлетнего возраста, оказался выше на целую голову и считался превосходно развитым в силовом отношении – мощный торс, накачанные грудные мышцы и рельефные бицепсы отчётливо выделялись сквозь тугую водолазку, окрашенную знаменательным цветом хаки (утепленные брюки были в тон остальной одежде). «Не иначе бывший морской пехотинец», – оценив увиденные формы, сделала московская сыщица правдоподобное, логичное заключение. Далее, она приняла́сь делать мысленные отметки, изучая привлекательное лицо: овальная ровная форма не выделялась никакими изъянами; хитроватые голубые глаза светились проницательным умом, трезвой, придирчивой рассудительностью, но заодно выдавали некую звериную жёсткость (а возможно?!) и тайный зловредный умысел; взгляд выглядел добродушным, но где-то в самой его глубине проглядывались редкостное упорство и несгибаемая решимость; аккуратный нос смотрелся ровным, прямым, практически идеальным; грубая, обветренная кожа представлялась настолько белой, что, предполагалось, никогда не знавала солнечного загара; блондинистые волосы укладывались в короткую прическу, зачёсанную слева направо. Простому обывателю отмеченные мелочи вряд ли бы бросились на глаза, но опытная оперативница сразу же заострила на сделанных выводах сосредоточенное внимание: «А ты не так уж и прост? Хотя – чему я сейчас удивляюсь? – в «бюро» глупеньких дураков не держат», – продолжала рассуждать российская представительница, проницательно оценивая будущего коллегу. А что же Джонни? Он широко улыбался, стараясь пользоваться наиболее открытой улыбкой и показывая безупречные ряды белых зубов и тонкие, ярко-красные губы.
Американский сотрудник, как только российская оперативница вышла из занятой комнатушки, предложил ей проследовать на короткое служебное совещание. Его решили устроить в научно-исследовательском центре – комнате, обозначенной размерами пять на четыре метра и заставленной всевозможным научным оборудованием, где посередине стоял ровный металлический стол. Следуя по непродолжительному пути, практичная девушка мысленно отмечала, что северное зимовье включает в себя разнообразные отделения: зал общего отдыха (где имелся даже плазменный телевизор), медицинскую лабораторию, общественную столовую (вместе с кухонным помещением) и несколько запертых отсеков, используемых, по-видимому, под кладовые подсобки.
Её ожидали четыре научных сотрудника: двое американских, а остальные российские. По сложившиеся традиции вначале следует остановиться на двух соотечественниках…
Первый – это профессор-геолог Веремчук Константин Георгиевич, мужчина пятидесятидевятилетнего возраста. Он представлялся худощавым и не в меру подвижным, имевшим рост, приближавшийся больше к высокому; обветренное лицо, не лишённое привлекательности (точно так же как и у других научных сотрудников) украшалось аккуратной бородкой и подстриженными усами; загорелая кожа неприятно испещрялась многочисленными морщинами; каре-зелёные глаза выражали незаурядные умственные способности и завидное аналитическое мышление (аналогичных качеств, исходя из беглого взгляда, не лишались и прочие); частично поседевшие волосы коротко подравнивались, под электрическую машинку. Непокладистый характер отличался нетерпимой горячностью. Неброская одежда включала в себя коричневый вязанный свитер, выделявшийся бело-чёрно-серым рисунком, и толстые серые брюки, утеплённые синтепоном. Основная его обязанность включала в себя нахождение требуемых членам зимовья точных координат.
Второй – доцент кафедры, занимающейся специфическими особенностями человеческих генов, Григорович Владимир Сергеевич. Он выглядел намного моложе первого, то есть его биологический возраст едва достиг тридцативосьмилетней отметки; при мрачноватой, угрюмой внешности ученый муж обладал овальной физиономией, где колючие серые глазки, узкие и маленькие, располагались по бокам вздернутого кверху длинного носа и где кожные поры казались настолько глубокими, что делали его похожим на больного, недавно перенесшего оспу (на самом деле он являлся абсолютно здоровым – просто такова неприглядная особенность клеточного строения); светло-русые волосы торчали в разные стороны, выступая сантиметра по два, – они давно не знали самой обыкновенной расчески и образовывали бесформенную копну; ростом он смотрелся ниже и так невысокой Бероевой, телосложением представлялся невыдающимся, с чётко обозначенной избыточной полнотой (по внешнему виду не без веских оснований предполагалось, почему неприятный мужчина избрал себе именно такую профессию). Одетым он оказался в шерстяной разукрашенный свитер, а сверх него в тёплые штаны и унты, идентичные такими же, как и у Константина Георгиевича.
Про американских ученных Оксана вновь про себя отметила: «Вот и ещё те двое из ларца…» Действительно, если бы не существенные различия в строении неоднотипных лиц, можно было бы утверждать, что перед ней стоят два привлекательных клона, отличающихся лишь несущественной разницей и в росте и в возрасте.
Сначала стоит отметить их одинаковые качества: оба виделись стройными, не лишёнными физической силы (здесь сам собой напрашивался вывод, что личное время они посвящают не одним научным трудам, но и активно занимаются фитнесом, набиравшим в Соединенных Штатах немалую популярность). Схожим являлось и их форменное обмундирование, без сомнения полученное в штатовских армейских структурах; оно включало тёплый вязанный свитер, толстые утеплённые брюки и высокие меховые сапожки, где, за исключением обуви, окрашенной в чёрный цвет, все остальное обмундирование имело военный оттенок хаки.
Далее, надлежит уделить внимание принципиальным различиям…
Первый – коллега российского генетика Джеймс Рамирес. По внешнему виду ему приписывался возраст, достигший пятидесяти двух лет; приятное лицо изображалось и овальным, и несколько треугольным; кожа предполагалась излишне смуглой, проявившейся своеобразным красноватым оттенком (она придавала ему некоторое сходство с коренным населением США и остальной Америки); похожим эффектом обладали нагловатые очи, выделявшиеся черноватой расцветкой и выражавшие напористую, волевую решительность (как показалось Бероевой, ещё и суровую беспощадность); дальше следовал самый обычный нос, в основном прямой, но снабжённый и лёгкой горбинкой (она как бы специально поддерживала позоло́ченные очки, окаймлённые идеальной, округлой оправой); смолянистые волосы были длинными, отмечались начинавшейся проседью, а спускаясь к широким плечам, прикрывали лопоухие, огромные уши.
Второй – это профессор-биолог Уильям Кригер. Он являлся мужчиной сорокатрёхлетнего возраста, ростом приближался к высокому и отмечался продолговатой физиономией; зеленоватый оттенок хитрых, в чём-то зловещих, глаз выдавали безнравственную натуру, способную к враждебному поведению и тайному заговору (сей странный факт не ускользнул от внимательной сыщицы); ещё выделялся пряменький нос, короткие, чуть поседевшие волосы и плотно прижатые уши; лицевая кожа хотя и выглядела обветренной, но не лишалась естественной мягкости.
«Вполне очевидно, научный сотрудник использует в каждодневном рационе различные увлажняющие крема, а возможно, и типичные американские гели – надо будет спросить у него чего-нибудь для себя», – мысленно отметила толковая девушка, заканчивая подробное изучение новых знакомых.
Когда ознакомительная часть уединённого собрания окончательно завершилась и когда присутствовавшие люди насладились взаимным вдумчивым созерцанием, слово взял Джеймс Рамирес, после смерти Попова Сергея Петровича считавшийся в учёной команде за старшего.
– Мы обеспокоены, – начал он, поправляя очки, – тремя жуткими смертями, случившимися с некоторыми из наших сотрудников. Американский агент О’Нил уже ознакомился со странными обстоятельствами их таинственной гибели и, я считаю, доложит намного лучше. Если никто не возражает, то я его попрошу…
– Постойте! У меня созрел немаловажный вопрос, – вклинилась в короткую речь Оксана Бероева, поступая беспардонно и не позволяя американскому коллеге сделать отчётный доклад. – Прежде чем перейдём к рассмотрению установленных фактов, мне бы очень хотелось выяснить: почему организована настоящая полярная экспедиция? Не сомневаюсь, всем очевидно, что, не разобравшись в первостепенных причинах, тяжело будет определиться с окончательным следствием.
– Этого ни Вам лично, ни вашему американскому коллеге знать – как, надеюсь, Вам дали понять? – совершенно необязательно, – грубо оборвал говорившую девушку Григорович, – то конфиденциальное исследование, каким мы здесь занимаемся, составляет Государственную Тайну двух мировых мощнейших держав. Вас пригласили совсем не за тем, чтобы вникать в засекреченные работы; напротив, основная Ваша задача – вычислить того поганого подонка, кто убивает невинных людей, изолировать его от остальных участников экспедиции и предоставить нам благоприятную возможность спокойно работать. В отношении озвученных обстоятельств – я больше чем уверен! – Вы заблаговременно были проинструктированы. Доводить их повторно? Считаю делом бесперспективным и абсолютно напрасным.
– Хорошо, – загадочно сверкая озорными глазами, на удивление легко согласилась лукавая сотрудница МУРа, – однако не забывайте, что существует такое понятие, как особые обстоятельства. Если я только почувствую, что они имеют здесь место быть, то вам, хочешь не хочешь, придется мне всё рассказать – и это даже не обсуждается! Кстати, по этой весомой причине сюда и прислали конкретно меня, а не кого-то другого. Сейчас – так тому и быть! – я готова выслушать, что же тут приблизительно происходит.
О проекте
О подписке