Проходя мимо источника, я поправила шаль. Мешок я набила товарами на продажу. Па должен был вернуться. Несколько месяцев назад он опять уехал. Я наторговала шестьдесят фунтов – в основном на рынке по субботам, а остаток товара сбывала мистеру Келлсу. Он стал моим постоянным покупателем, я убирала его дом, пока хозяин отсутствовал, не давая плесени, этой зеленой пыли, просочиться в его богатства.
Я миновала старое хлопковое дерево и забор Келлсов. Я скучала по нашим перепалкам из-за цены, по тому, как его усы смешно подергивались, когда он разглядывал мои миски. И как весело смеялся, рассказывая о своих путешествиях по Европе.
Со стороны города прикатила повозка. Громко стучали копыта.
Я спряталась за большим деревом, тень которого падала на хижину Бенов.
– Долли…
Я и впрямь хотела, чтобы он вернулся?
– Мистер Келлс?
Он приподнял круглую шляпу, отделанную бобровым мехом. Лицо его загорело, и в своем длинном изумрудном кафтане и свободных белых бриджах он выглядел очень нарядным. Кафтан сверху донизу украшала синяя вышивка. Как-то очень вычурно. Больно уж красиво для Монтсеррата.
– Как видишь. Я ездил в Лондон, а потом в Демерару.
Я прикрыла глаза и шагнула вперед, к его лошади.
– Демерара? Где это?
– За Тринидадом. Это просто райский уголок. Я строю там плантацию. Надеюсь, на сей раз все получится.
– Значит, вы снова уедете с Монтсеррата?
– Я расширяю свои владения. Показал ее Кирвану. Он считает, что дела идут прекрасно.
– Вы видели моего па? Он вернулся?
– Нет. Полагаю, у него остались дела на Гренаде. – Келлс склонил голову набок. – Должно быть, ты направляешься в город. Все еще пытаешься разбогатеть? Может, купишь меня и весь Монтсеррат?
– Нет. Хотя кое-что получилось. Но вы и я на самом деле хотим одного и того же. Побольше денег.
– И чтобы весь мир знал наши имена. – Он на миг прикусил губу, сжал зубами, пока она не налилась кровью. – А ты проницательна, девочка. Что продаешь?
Я встряхнула мешок из обрезков крепкой холстины.
– Мами сшила славное одеяло. За него можно выручить кучу шиллингов.
– Остается лишь восхититься твоей деловой хваткой. – Он похлопал по облучку. – Подвезти до города?
Так было бы безопаснее, но что скажут люди, увидев меня в повозке с Келлсом? Я вцепилась в легкий шарф, наброшенный на плечи.
– Не знаю. У вас и места сзади нет.
– Мы же соседи, Долли. Не бойся меня.
– Вы только что из города. К чему тратить время на дорогу обратно?
Он спрыгнул на землю и помог мне подняться.
– Пустяки.
– Ну раз уж вы слезли… Спасибо.
Он торопливо перешел на другую сторону, вскарабкался наверх и щелкнул поводьями.
– Хорошо, что ты не упрямишься. Юный Кирван говорит…
– Остановите повозку. Выпустите меня!
– Мы еще не доехали до города, Долли.
– Я никуда с вами не поеду, если вы будете говорить о Николасе.
Келлс коснулся моей руки, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.
– Похоже, вы не ладите. Странно. А он, кажется, любит поговорить о тебе. Всегда спрашивает, давно ли я тебя видел.
Я на него так и вытаращилась.
– Не вздумайте сказать ему, что мы разговариваем. Он рассердится.
Келлс поправил перчатки и натянул поводья.
– Он не навредит мне. Николас не знает, как это сделать.
– Детеныш гадюки тоже кусается.
– Он укусил тебя, Долли?
Понурившись, я отвела взгляд.
– Полагаю, да. – Голос Келлса звучал негромко, мерный топот копыт его заглушал.
Мами не нравилось, как Николас пялится на меня. Она велела не попадаться ему на глаза, а если братец примется меня дразнить, быть с ним помягче. Па не мог приказать ему перестать мной командовать, и я все время пряталась.
– Просто отвезите в город, у меня там дела.
Он кивнул.
– Если когда-нибудь захочешь поговорить, приходи, перебирайся через забор. Найдешь меня у дома Бенов. Я буду там. Молюсь за тебя, Дороти, чтобы ты обрела мир с семьей.
– О чем надо помолиться, чтобы остановить зло? Разве вы сами не бежите от него?
Он распахнул глаза орехового цвета.
– О чем это ты?
– По рынку ходят слухи. Вы уезжаете, потому что британцы издали закон против католиков. Они отняли у вас церкви. Теперь вы молитесь своему богу в лесу. Вы, должно быть, боитесь, что они еще что-то отберут.
– Опасные времена настали для католиков. На кону наша свобода и земля. Если Туиты уедут, у ирландцев не останется и шанса. Британцы принадлежат к англиканской церкви. Они нас ненавидят. Все будет только хуже.
– Почему англиканцы ненавидят католиков? У них же одинаковый бог, или у вас много богов, как духов Обеа?
– Это долгий разговор о святых таинствах, но вражда идет в основном от глав церкви. У католиков главный – папа Клемент XIV. А у англикан – король Георг. Британцы сомневаются в нашей преданности, пока мы католики.
Он разволновался, голос стал таким тонким, что мог проскользнуть в ушко иглы миссис Бен.
– Они так и будут досаждать католикам?
– Они будут делать, что им заблагорассудится и когда заблагорассудится.
– Выходит, вам самим не нравятся надсмотрщики, но вы хотите, чтоб у нас они были? Похоже на замкнутый круг, мистер Келлс.
Он закусил губу, потом склонился ко мне.
– Долли, не ходи на следующей неделе в город. И задержи мать с сестрой в хижине.
– Меня ждут покупатели. В День святого Патрика будет хорошая выручка. Все радуются и почем зря тратят деньги. Я сколочу состояние. Огромный ортун!
В глазах Келлса горело предупреждение, будто грядет беда.
Я погладила ткань платья, которая стала мягкой от того, что мами била ею о камни. Как быть, я не знала, но поверила ему.
– Поспешайте в город, мистер Келлс. Мне нужно сделать много всего, чтобы хватило до вашего возвращения.
– Я попрошу твоего отца, чтоб он отпустил тебя в Демерару. Тебя и твою семью. В новой колонии вам всем будет спокойнее. Я хочу помочь.
Келлса что-то пугало, но мне не нужен был новый хозяин. И мами тоже, я это знала.
– Я отплываю на шлюпе «Долус» в конце недели. Напишу твоему отцу. Он должен понимать, что здесь вам грозит опасность.
Не понимая, чего опасаться – неизвестной угрозы или туманного предложения выкупить меня, Китти и мами, – я склонилась к своему мешку.
– Покупатели ждут. Пожалуйста, поспешайте.
В закрытое окно просачивался запах гари. В День святого Патрика, ирландский праздник в честь святого и чудес, которые он творил в Ирландии, на Монтсеррате разверзся ад. Это было не просто восстание.
Это была резня.
Ружья плантаторов, а их было много, против лопат и кос рабов.
Надсмотрщики хвастались, что возмутители спокойствия умрут сегодня же.
Убивали часами. Выстрелы не смолкали, как и улюлюканье. Из своего заветного окна я видела, как люди гибли на плохой стороне плантации. Этого не должно было случиться.
Я мечтала, чтобы приехали па или Келлс.
Сложив руки, я медленно вышла из комнаты и уселась на полу с Китти.
Мами устроилась на скамейке и шила новое одеяло – с иволгой, распростершей крылья. Если мы выживем, может, продам его в городе.
– Поиграй со мной, Долли…
Сестренка, стуча зубами, вертела в руках железный обруч от бочки. Она знала, что снаружи – смерть.
– Глупый Куджо! – сказала мами. – Из-за него тут всех убивают. Всех наших мужчин, всех сильных мужчин сегодня пристрелят.
Всех сильных мужчин?
Взглянув на мами, я поняла, что она сказала это мне, будто я не ребенок, будто я взрослая. Сестра подергала меня за юбку в оранжевых и красных цветах. Я надела ее, чтобы день хоть немного казался обычным. Надо было отыскать черную, под цвет грязи.
– Можно мы завтра пойдем на улицу, Долли? – спросила Китти, не отрывая взгляда от обруча. – Тогда уже все закончится?
Кто знает? Я пожала плечами.
– Дай я тебя заплету.
– Что, опять?
Она дулась, но я трижды пыталась, и у меня никак не выходило заплести ей волосы. Выходило криво.
– Я позабочусь о нас. И всегда буду это делать.
– Долли, думаешь, Николас цел?
Мне было плевать, цел братец или нет; я не хотела, чтоб он с кровью на руках околачивался у хижины мами. Брат должен был знать о восстании еще раньше мистера Келлса, но промолчал. Так что я выбрала сторону. Пусть победят мятежники.
Дверь хижины распахнулась. Вошли две женщины с плачущим младенцем.
Мами их поприветствовала.
– Может, вы голодны, так есть чуток тушеного мяса, – указала она на миску над котелком с углями. В большом горшке были овощи из сада ма и соленая рыба, которую я принесла с рынка.
Одну из женщин я узнала – она сплетничала со всеми у источника. Мне хотелось их выгнать, но мами продолжала обращаться с ними по-доброму.
Сплетница, прижимая ребенка к своей большой груди, вытерла глаза:
– Спасибо, Бетти.
Тогда я узнала еще кое-что о мами. Кое-что новое. Ее сердце куда больше моего. И способность прощать – тоже.
– Мятеж кончился? – раздался в хижине мой голос.
– Не мятеж это был, – сказала вторая женщина. – Плантаторы застрелили мужчин в лазарете. Они убивают всех черных мужчин. Они убили моего мужа. Ведь он пожаловался человеку Совета, что меня заковали в колодки, когда я вот-вот должна была рожать.
Бедняга зарыдала. Ее подруга обняла несчастную за плечи.
Выстрелы стали громче. Неужели за этими двумя гонятся?
– Они идут за моим малышом. Они убили…
Мами хлопнула в ладоши.
– Тш-ш. Хочешь, чтоб от твоего любимого на свете что-то осталось? У тебя его сын. Тем и довольствуйся.
Слова, спокойные и правдивые, повисли в воздухе.
Келлс меня предупреждал. Если б… Если б он рассказал мне все, я бы заставила мами и Китти подняться на его корабль. Я бы сейчас не боялась. Может, он разрешил бы мне работать каждый день, чтобы копить деньги на выкуп, а не только после домашних дел и по воскресеньям.
– Еще не конец, – выдавила Китти. До меня донесся ее шепот, тихий и дрожащий. – Может, они хотят, чтобы мы все стали Куджо, даже девочки.
Дверь распахнулась.
Я с шипением вдохнула воздух и захлебнулась.
Это был не па. В хижину ворвался Николас. Взмахнув длинноствольным пистолетом па, он нацелился мне в сердце.
Я стою в саду Кенсингтон-хауса. Как мне сказали, ученицы часто приходят сюда посидеть на каменных скамьях. Некоторые изучают растения. Другие вмешиваются в естественную среду, расставляя вазы и прочие украшения.
Здесь не хватает моего источника. Чего-то крепкого и смелого, как греческие или египетские предметы искусства.
Мысль забавная, но хотя бы отвлекает. Я одна, устала после двух дней светских бесед и расшаркиваний. О встрече все еще ни слова, но моя дамфо предана мне и находчива. Верю, что, какие бы ни возникли сложности, их преодолеют. Господь поможет отыскать новый путь.
Воздух невесом. Он не дышит влагой и не омыт морской солью. Меня знобит от холода. Пытаясь произвести на меня впечатление, мисс Смит показала лиловые цветы камнеломки, которые ползут по краям изумрудной живой изгороди, и желтые шарики дрока. Яркие краски и правда поражают и навевают воспоминания о доме.
Я окидываю взглядом засеянные грядки в поиске желтых и оранжевых бутонов павлиньего цветка – калатеи. Он помогает женщине от всех бед, если она подверглась насилию.
В юности я мало что понимала.
– Бабуля…
Мэри вышла за мной наружу. Я придаю лицу спокойное выражение, скрывая слезы.
– Что, милая?
– Почему ты грустишь? Никогда не видела тебя грустной. Ты же веселая, бабуля.
– Веселая? – Я разглаживаю длинные юбки. Веселилась я давно, еще когда была одна кожа да кости. – У меня много забот, мой ангел.
Она улыбается и берет меня за руку. Мы кружимся вместе. Мэри родилась свободной, но когда мы путешествуем, я держу ее бумаги при себе. Вдруг понадобится подтверждение.
– Как тебе поездка, Мэри?
– Хорошо, бабуля! Нас возят в экипажах с мягкими-премягкими сиденьями. В Лондоне у тебя прекрасные дома, но здесь мне тоже нравится.
Да, мы живем в комфорте, наши слуги обучены обращению с утонченными гостями. Я обеспечиваю своих внуков первоклассной пищей, лучшей рыбой и говядиной.
Нельзя позволить миру, который я показываю Мэри, исчезнуть. Эта пятилетняя малышка должна оставаться наивным ребенком как можно дольше. Когда повзрослеет – вспомнит эти минуты. И будет знать себе цену.
Мы кружимся быстрее и быстрее.
– Играем в ураган! – вылетает у нее с придыханием и визгом.
Ноги Мэри отрываются от земли.
Она будто летящая ласточка. Безупречно белое платье раздувается сильнее, чем парус корабля.
– Мэм…
У входа в сад стоит директриса. Ее лицо наполовину скрыто тенью от крыши Кенсингтон-хауса. Позволив моей ласточке опуститься на землю, я перевожу дыхание. И ищу взглядом записку в руках мисс Смит.
Ничего.
Ни слова в ответ. Встречи с лордом Батерстом не будет.
Я не нашла способа победить.
Вошедшая дрожит, серые юбки ее трепещут, будто крылья бабочки. Кажется, она все еще на взводе, ожидает от меня упреков.
Возможно, стоит дать ей небольшой нагоняй.
– Мисс Смит, мне нужен секретарь. Я хочу продиктовать письмо. Можете прислать кого-нибудь из ваших девочек, чтобы записать?
В сад выходит юная женщина, высокого роста, с проворными руками – такая бы пользовалась спросом на балах мулаток[22]. Она становится рядом с директрисой.
– Я могу записать письмо для мисс Кирван.
– Это миссис Томас, мисс ван ден Вельден. – Вид у мисс Смит такой, будто она хочет влепить девчонке пощечину. Но вместо этого директриса склоняется к Мэри. – Пора на урок. Пойдемте, маленькая мисс Фуллартон. Когда-нибудь вы станете лучшей ученицей Кенсингтон-хауса.
Мэри дуется, но увидев, что я поджала губы, идет к директрисе. Мне говорили, будто от моего хмурого взгляда застывает сам воздух. Но я не понимала, что такое холод, пока не приплыла в Англию.
Директриса строго смотрит на служащую.
– Мисс ван ден Вельден, надеюсь, вы окажете истинно кенсингтонский прием нашей прекрасной благодетельнице.
Та кивает.
– Конечно, мэм.
Я разминаю пальцы, внутренне готовясь сражаться.
– Возможно, вам понадобятся бумага и перо, мисс ван ден Вельден?
– У меня прекрасная память. Уверена, что смогу надлежащим образом вас обслужить.
– Похоже, вы не любите, когда вам велят следовать указаниям. Подозреваю, вы предпочли бы сами их давать. – Я присаживаюсь на каменную скамью у куста чайных роз. – Устроюсь-ка я поудобнее. Говорите все, что хотели сказать.
Она удивленно распахивает глаза. Моя откровенность застала ее врасплох. Я бы хихикнула, но она должна выбрать: по-дружески себя вести или докучать мне.
– Мой отец говорит, вы приехали, чтобы устроить неприятности.
Значит, выбрала докучать, впиться, как клещ-краснотелка или муравей-вредитель с Барбадоса. Муравьи эти погубили много скота. Но и насекомых погибло множество.
– Ваш отец? – переспрашиваю я. – Вам точно известно, кто он?
Она быстро моргает. Принимается гадать, видела ли я ее метрики.
– Вы знаете, кто он, – хмыкает мисс ван ден Вельден. – Он состоит в Совете Демерары.
– Да, один из прихвостней губернатора Мюррея[23], я хорошо его знаю. Я устраивала прием для него и губернатора Барбадоса. Он нашел угощение, которое приготовил мой шеф-повар, великолепным.
От удивления она разевает рот, так широко – вот-вот муха залетит, но все же отвечает:
– Жду не дождусь, когда у меня будет собственный повар – как только обзаведусь средствами. Отец пришлет их быстрее, если я заставлю вас воздержаться от глупостей и вернуться домой.
Утонченная, почти изнеженная девушка нервно стискивает свои локти. На длинных тонких пальцах ни шрамов, ни огрубелой кожи. Ни малейшего признака, что ей приходилось работать в поле, сносить лишения и выживать.
Она усмехается, и в этой усмешке будто отражается мое прошлое – танцы в отелях, милые улыбки солдатам в красивых мундирах, прикосновения к золотистым шнурам, стекающим с эполет на плечах. Те тоже усмехались, думая, что певцы и танцоры – лишь в пешки в игре им на забаву.
Я помню себя, девочку, которой пришлось заново осознать свою ценность, когда все пошло наперекосяк. А потом стало еще хуже.
– Что вы думаете, мисс…
– Миссис Томас.
– Мисс Долли Кирван. Мой отец называет вас Долли. Говорит, так вы именовались, когда были проституткой, когда соблазнили собственного брата и родили от него ребенка.
Белые мужчины всегда хотят переложить свои грехи на плечи цветных женщин. Их пороки – наша вина. Если мы терпим насилие, чтобы прожить еще хоть один день, мужчины говорят, что мы их совратили. А историю пишут они.
– Моя фамилия Томас, дуреха. Миссис Дороти Томас. В Демераре все знают, как меня зовут. Ты еще слишком мало прожила на свете, чтобы понимать, что к чему.
Мисс ван ден Вельден шипит от злости. В уголках губ пузырится слюна.
– Я просто пыталась…
– Да, пыталась.
О проекте
О подписке