© Карпицкая В. Л., текст, 2020

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2020

© ИП Суховейко Д. А., издание, 2020

«Люблю свою земную родину почти так же, как небесное отечество наше»

 
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
 

Валентина Карпицкая утвердилась в современной русской литературе как поэт и прозаик, автор восьми [на момент выхода данного издания – десяти] книг. В новой книге «Два царя» она выступает в качестве исторического писателя, глубоко чувствующего Родину, её прошлое.

В романе «Два царя» звучит многоголосье ХVI столетия, полная драматизма судьба нашего государства, многострадального русского народа. Мы слышим речи как смердов, так и царских особ, ратников и воевод, защитников Родины и её недругов.

Уникальность романа состоит в том, что в нём исследована личность практически неизвестного современному читателю касимовского хана Симеона Бекбулатовича, посаженного Иваном Грозным на царский трон и поименованного царём. Являясь потомком властителей Золотой Орды, Симеон проявил себя как отважный воевода, мудрый государственный деятель. Был он нищелюбив и печаллив, то бишь сочувствовал обездоленным. Хотя ему пришлось претерпеть ненависть и зависть думских вельмож, видевших явное благоволение к нему Иоанна Грозного, он не озлобился, сохранил истинно православные достоинства: человеколюбие, любовь к ближнему, немстительность. Симеон «не мог пройти мимо протянутых к нему рук». Достаточно сказать, что в годы его наместничества в Твери не стало нищих. Будучи заточаем в монастыри, он с удивительным смирением переносил тесноту заключения. В сущности, это праведник, который «правдой живёт».

Симеон – верный друг Иоанна Грозного, личность которого чрезвычайно противоречива. Со всей амбивалентностью обрисован он как великий и в то же время со многими слабостями человек, в котором счастье сочетается с несчастьем. Созидая могучее государство, он преодолевает враждебное обстояние хищного запада и востока, а также измены и козни внутренних противников. Он и сам собой представляет арену борьбы звериного начала с православной добродетелью. Автор очень чуток, скрупулёзен в оценке этого героя: человек зачастую не такой, каким он вынужден быть, а такой, каким он хотел бы быть. Мы сочувствуем ему, такому могущественному и такому бессильному… Обращает на себя внимание народное определение: Грозный. Не «Кровавый», например, а Грозный.

Редкой силы отчизнолюбием наделён был он, точно так же, как многие другие герои романа. Хорошо сказано одним из персонажей: «Люблю свою земную родину почти так же, как небесное отечество наше».

Очень хорошо «работает» такой персонаж, как Юшко, простой крестьянин, воин, затем инок, воплощающий в себе здравое народное начало, добрый молодец, сильный духом и крепкий мышцей. Его фигура служит сквозной сюжетной нитью романа. Он храбр в бою, беззаветен в любви, верен в дружбе и в христианском служении своему господину и царю Симеону. Юшко – натура на редкость цельная, пример и нравственный ориентир для нашего современника, ищущего надежды на спасение в уже погибающем, кажется, мире.

Автор мастерски описывает батальные сцены: битвы на Молодях, Лоде, при Пскове. Точно так же экономно, но экспрессивно описание природы, крестьянского уклада, быта ратников, придворных. Русь показана со всей её обширностью, целомудренной красотой, «светлой светлостью и красной украшенностью». Должно приветствовать подход автора к языку повествования – без анахронизмов, без увлечения древней лексикой, с опорой на разговорный язык, на просторечие. Оно не перегружено историзмами и радует богатством языка, поговорками: «купил бы село, да в кармане голо», образностью: «сотня коней мчалась, как метель», «снег стал оседать, плющиться». Былинный стих, историческая песнь, использованные автором в качестве эпиграфов, придают действиям важность, торжественность, подтверждают реальность описанных событий, закреплённых людской памятью.

В целом повествование захватывает внимание читателя своей драматической напряжённостью, актуальностью. Скажем, тезис о том, что «если ныне не позаботиться об укреплении великой российской державы, то в будущем можно утратить всё», увы, подтверждается в нынешней политической реальности.

Произведение «Два царя» может представлять интерес для краеведов, поскольку события основаны на невымышленных, строго исторических материалах и происходят на Тверской земле, где сохранилась белокаменная церковь, построенная Симеоном Бекбулатовичем в селе Кушалине, – яркий живой свидетель «досточтимой старины».

ЛЕОНИД НЕЧАЕВ, член Союза писателей России, лауреат литературных премий, почётный работник культуры и искусства Тверской области

Бога нам поведаеши, святый Ангеле, и душу мою окаянную ис тела изимаеши и плоть разтлиши и гробу предаеши, молим Ти ся, святый Ангеле, изми душу мою от сети ловящих, тя величаем.

Иван IV, Канон Ангелу Грозному

Глава 1. Дорога

 
Не шуми ты, мати зелёная дубровушка!
Не мешай-ка ты мне, молодцу, думу думати:
Как поутру мне, добру молодцу, во допросе быть,
Во допросе быть, перед судьёй стоять,
Ах, пред судьёй стоять – пред праведным,
Пред праведным, пред самим царём…
 

Ах ты, Русь-сторонушка – вместилище и хранитель благодати Царства небесного! Далеко-далёко убегают твои пределы, распахивая взору безмежные и безгранные просторы. Колосятся ли хлеба белые на широких полях привольных, стоят ли травы высокие, наполняет ли берега Волга-кормилица – во всём лепота и благоденствие. Много раз приходили грабить твои богатства хулители веры православной – орды кочевые, литовцы, ляхи… Да только, вольнолюбивая и долготерпеливая, не желала ты покориться врагам и в минуты тяжких испытаний собирала рати и поднимала на защиту героев неустрашимых, готовых умереть за вольность, Отечество и веру…

Вздымая пыль, скачет по столбовой дороге на лошадях дружина – два десятка дюжих молодцев из числа великого государя ратных конных людей. Впереди всех – юный воевода верхом на крепком длинногривом бахмате^[1] мышастой масти. На нём плотная кожаная куртка, густо, словно чешуёй, покрытая медными бляхами. На голове неуклюжая, толсто подбитая, азиатская шапка. Посадка его пряма, голова опущена. В глубоком раздумье держит он путь.

Перед взором всё ещё стоят страшные картины кровавой резни: претерпевшие убийство тела, с вытекшей на землю кровью, лежащие без голов, рук или ног; кто раздавлен конями, стонет, испуская дух. Тряхнул воевода головой, отгоняя жуткие видения.

Подступают, шумят бесконечные угрюмые леса, высокие, до самых облаков, тесные, непроходимые. Гуляет по зелёным волнам горький полынный ветерок, разносит по просторам тревожный гул вековых деревьев.

Но вот еловик^[2] поредел, отступил. Потянулись пустынные болотистые места с курящимися сизыми топями. А следом показалось большое озеро, чёрное, словно дёгтем налитое, с берегами, густо заросшими кустарником. Туманно-белая дымка стелется над его дремливой гладью.

Скакун под воеводой дрогнул, как от холода, и, косясь на дебри, застриг ушами. Кони взбудоражились: сгрудились, пошли сторожко, шагом. Юшко схватился за саадак^[3], опасливо озираясь по сторонам.

Воевода снисходительно глянул на бравого воина: молодой, замашистый^[4], глаза синеют, как васильки, волосы сияют житом. Лицо же бледно из-за раны: правая рука горит, растеклась, а он виду не кажет, крепится, перемогая боль.

– Ходит слух, в этих местах сатана болотная пресмыкается: то ли див-рыба, то ли змей о четырёх лапах. Засасывает людей в топь и поедает… – смутившись, проводил паренёк взглядом ворона, бесшумно пролетевшего на шёлковых крыльях над головой.

– Птица крыльями захлестала, а ты уже от страха глаза растаращил, – насмешливо бросил ближайший к нему конник, крепкий в кости, как молотом сбитый, темноволосый детина.

– Смейся… Дед мой клялся, что сам видел эту нечисть и как гады из болота вышли.

– Брехня! Кутнул твой дед, вот и померещилось, – осклабился упрямец.

– Отвяжись ты, шершень! – зарьянился^[5] Юшко. – Дед мой много чего знал. Говаривал, что в некой реке, сбегающей с Лукоморских гор, водится рыба, у которой голова, глаза, нос, рот и руки совершенно человеческого вида, но, как у всякой рыбы, у неё нет голоса и на вкус она приятная.

– Ага, и зовут ту рыбу Марьей, и на вкус, как всякая баба, приятная, – не преминул съязвить здоровяк.

– Буде тебе, Фролка, Юшко стрекать^[6], – осадил заносчивого воина боярин в поре^[7], бровистый^[8], с бородой окатистой, разложистой. – Он в первом же бою имя доброе завоевал: не жалея жизни, шёл плечо о плечо с теми, кто полёг за праведную молитву. Жаль, могилы их зарастут чертополохом. Один Бог почтит их победы.

– Бог позаботится о них, а о нас кто? – подосадовал Фрол. – Вот и Юшко ворочается с войны пораненный, а ждёт его впереди государев правёж^[9]. Судить будут, как преступника, бить батожьем за то, что костьми не лёг.

Ещё синее стали глаза Юшко:

– Врёшь! Правда суда не боится! – воскликнул он с жаром. – Разве мы против врагов не стояли твёрдо и безбоязненно? Обломали силу их, чуть было не побили, да пушка наша не в час замолчала.

– А где ж правда? Разве что у Бога, а кривда на земле, – упёрся Фрол и глянул на юнца воеводу. – Вот и князь молчит, ведает, что царь такую баню за поражение задаст, что чертям тошно станет. А? Что скажешь, Саин-Булат?

Умолкли сотоварищи, устремив взгляды на старшего. Сердцем он лёгок, до подчинённых ласков; годами хоть и юн, а языком не болтает почём зря: для него слово свято, сказал, что в сундук зарыл. А уж отваги так и вовсе не занимать: наравне со всеми храбро наносил удары саблей, чем и заслужил уважение ратников.

Но не спешил воевода с ответом, скакал в раздумье. Подобно тому, как конюх усваивал нравы коня, так и он узнавал своих подчинённых: недавно были они чужими, а как свелись в одном бою, так и посвыклись. Каждый в верности испытан, обо всех надлежало позаботиться сердечно и ладно устроить. Никто из них не виновен в поражении, только он сам, лишь начинающий военное поприще.

Надумавшись, ответствовал воевода тихо и спокойно: