Затем консулами были Гай Менений и Публий Сестий Капитолин. И в этом году [452 г.] не было внешней войны, но возникли внутренние смуты. Уже послы вернулись с аттическими законами. Тем настойчивее требовали трибуны, чтобы наконец было приступлено к составлению законов. Решают избрать децемвиров без права апелляции на них и не назначать на тот год никаких других магистратов. Долго спорили о том, должны ли быть избираемы и плебеи; наконец патрициям была сделана уступка, с тем только условием, чтобы не был отменяем Ицилиев закон об Авентине и другие законы, объявленные неприкосновенными^[280].

33. В 302 году от основания Рима [451 г.] снова меняется форма правления, так как власть от консулов перешла к децемвирам, как раньше от царей к консулам. Но эта перемена не имела важного значения, так как продолжалась недолго. Восторг, проявившийся при установлении этой должности, привел к чрезвычайному развитию ее; тем скорее пало это учреждение, и потребовали, чтобы имя и власть консулов снова были переданы двум.

Децемвирами были избраны Аппий Клавдий, Тит Генуций, Публий Сестий, Луций Ветурий, Гай Юлий, Авл Манлий, Публий Сульпиций, Публий Куриаций, Тит Ромилий, Спурий Постумий. Клавдию и Генуцию, которые были выбраны консулами на тот год, вместо одной почести была дарована другая, а равно Сестию, одному из консулов предшествовавшего года, так как он против воли товарища докладывал сенату об этом деле. Ближайшие три были присоединены к ним как бывшие в качестве послов в Афинах, с одной стороны, чтобы почтить их за столь далекое путешествие, с другой стороны, в том предположении, что они, как люди, познакомившиеся с иноземными законами, будут полезны при составлении нового кодекса. Остальные послужили для заполнения требуемого числа мест. Говорят, кроме того, что при дальнейшем голосовании избраны были люди зрелого возраста, чтобы с меньшим ожесточением сопротивлялись предложениям товарищей. Главенство в коллегии принадлежало Аппию, так как он пользовался расположением плебеев; и он до того изменил свой образ мыслей, что из сурового и ожесточенного преследователя плебеев сразу стал поклонником их и усердно искал народного расположения.

Раз в десять дней каждый по очереди творил суд народу. И в тот день руководивший судом имел себе двенадцать ликторов; в распоряжении остальных девяти товарищей было по одному курьеру. И несмотря на замечательное согласие, господствовавшее между ними – оно вредит порой частным лицам, – они были в высшей степени справедливы к остальным. На одном примере достаточно доказать их умеренность. Хотя на них не было апелляций, но когда в доме патриция Публия Сестия был вырыт труп и принесен в собрание, по этому столь же очевидному, сколь и ужасному делу децемвир Гай Юлий привлек Сестия к суду и выступил обвинителем его перед народом, будучи сам по закону судьею его; он пожертвовал своим правом, чтобы это умаление его власти увеличило свободу народа.

34. В то время как все – знатные и незнатные – одинаково пользовались этим быстрым и нелицеприятным судом, точно по решению оракула, децемвиры заботились и о составлении законов; среди напряженного ожидания народа, выставив десять таблиц, они пригласили всех на собрание и предложили идти и читать законы на благо, счастье и благополучие государства, их самих и детей их. Они-де, насколько могут предусмотреть десять человек, уравняли права всех, знатных и незнатных; но ум и советь всех имеет большее значение. Пусть каждый обсудит каждый пункт, пусть посоветуются между собою, а затем изложат перед всеми, где и какие есть излишки или недостатки; тогда римский народ будет иметь законы, не предложенные другими и только принятые с общего согласия, а как бы предложенные им самим. Когда, согласно мнению народа, высказанному по поводу каждой статьи, законы десяти таблиц были признаны достаточно исправленными, то они были проведены в центуриатных комициях; и по настоящее время, среди массы нагроможденных один на другой законов, они остаются источником всего уголовного и гражданского права. Затем распространяется молва, что недостает двух таблиц, с прибавлением которых может быть завершен сборник всего римского права. Приближался день комиций, и ожидание этой прибавки породило желание снова выбрать децемвиров. Уже и плебеи, помимо того, что ненавидели имя консулов столь же сильно, как имя царей, не искали защиты у трибунов, так как децемвиры в ответ на протесты уступали друг другу.

35. А после того как объявлены были комиции для выборов децемвиров через три нундины^[281], то честолюбие разгоралось так сильно, что даже знатнейшие лица в государстве ловили людей, униженно выпрашивая у плебеев, несмотря на вражду с ними, должность, на которую усиленно нападали. Причиной этого явления было, вероятно, опасение, чтобы, за устранением их, такая сильная власть не попала в руки недостойных. Препятствия к достижению этой должности разжигали Аппия Клавдия, который, несмотря на свою молодость, уже занимал такие высокие посты. Трудно было разобрать, децемвир он или кандидат; порой он более походил на ищущего власти, чем на обладающего ею: он обвинял оптиматов, восхвалял самых ничтожных и низких кандидатов, сам среди бывших трибунов, Дуиллиев и Ицилиев, носился по форуму, через них распространял выгодное о себе мнение среди плебеев, пока наконец и товарищи, до того времени чрезвычайно преданные ему, не обратили на него внимание, недоумевая, чего это он замышляет. Очевидно, все это неискренно; разумеется, обходительность в столь гордом человеке не пройдет даром: кто так умаляет сам себя и сближается с частными лицами, тот не спешит покинуть власть, но ищет средств к продлению ее. Не решаясь открыто выступить против его увлечения, они берутся успокоить его стремительность угодливостью. Так как он моложе всех, то на него единогласно возлагают обязанность председательствовать в комициях. Это была уловка, чтобы он не мог избрать себя, чего никто никогда не делал, кроме народных трибунов, да и у них это считалось за дурной пример.

Объявив, что он, конечно, будет председательствовать в комициях, что послужит ко благу, он воспользовался как удобным случаем тем, что должно было служить помехой: лишив путем компромисса^[282] должности двух Квинкциев, Капитолина и Цинцинната, и дядю своего Гая Клавдия, твердо стоявшего за дело знати, и других граждан того же ранга, он проводит в децемвиры людей, далеко не равных им по своему прошлому, и прежде всего себя; такой образ действий его благонамеренные граждане встретили неодобрением, так как никто не думал, что он дерзнет поступить так. Вместе с ним были выбраны Марк Корнелий Малугинский. Марк Сергий, Луций Минуций, Квинт Фабий Вибулан, Квинт Петилий, Тит Антоний Меренда, Цезон Дуиллий, Спурий Опий Корницин и Маний Рабулей.

36. На этом кончилось притворство Аппия; с этого времени он начал уже жить соответственно своему характеру и еще до вступления во власть учить своих новых товарищей действовать, как он. Ежедневно они собирались без свидетелей. Утвердившись здесь тайно от других в решениях, рассчитанных на установление тирании, они перестали уже скрывать гордость, редко допускали к себе, были неразговорчивы; так дело шло до майских ид. Майские иды были в то время обычным сроком вступления в должность.

И вот, вступив в должность, они ознаменовали первый день управления тем, что навели страшную панику. Ибо в то время, как у первых децемвиров был обычай одному иметь пучки и это царское отличие имел каждый поочередно, вдруг они все выступили, имея по двенадцать пучков. Сто двадцать ликторов наполнили форум, неся не только пучки, но и секиры; толковали так, что секиры отнять нельзя, так как децемвиры выбраны без права апелляции на их решения.

Походило на то, будто в Риме десять царей, и это усилило ужас не только простых людей, но и знатнейших из патрициев, так как они полагали, что ждут только повода начать резню, что в случае, если кто в сенате или в народном собрании проронит слово, напоминающее о свободе, немедленно пустят в ход розги и секиры для устрашения и остальных. Ибо, кроме того, что с уничтожением права апелляции не было никакой надежды на народное собрание, путем взаимного соглашения они уничтожили право обжалования товарищей, между тем как первые децемвиры допускали поправку своих решений посредством обращения к товарищу и некоторые дела, подсудные им, предоставляли решению народа.

Некоторое время они наводили страх одинаково на всех; но мало-помалу всецело начали обращать его на плебеев; патрициев оставляли в покое, а с людьми низкого происхождения стали поступать произвольно и жестоко. Как люди, у которых пристрастие заступает место справедливости, они исключительно обращали внимание на лица, а не на дела. Судебные решения составляли дома, а на форуме только объявляли. Если кто обращался к товарищу, то уходил от него с раскаянием, что не остался доволен решением первого. Распространился даже слух, неизвестно кем пущенный, что они не только согласились в настоящее время поступать несправедливо, но даже тайно заключили между собою клятвенный договор не собирать комиций и, оставаясь бессменными децемвирами, удерживать раз захваченную власть.

37. Тогда плебеи стали обращать свои взоры на патрициев и оттуда ждать проблеска свободы, хотя, боясь попасть к ним в рабство, сами же довели государство до такого положения. Знатнейшие сенаторы, думали они, ненавидят децемвиров, ненавидят и плебеев; они не одобряют того, что делается, но вместе с тем считают, что это случилось с ними поделом; они не желают помогать тем, которые, жадно стремясь к свободе, попали в рабство; они желают даже умножения обид, чтобы безотрадное настоящее сделало наконец желательным избрание двух консулов и вообще восстановление прежнего порядка вещей.

Уже прошла бóльшая часть года [449 г.] и прибавлены были две таблицы законов к двум прошлогодним, и если бы и эти законы были проведены в центуриатных комициях, то не было бы уже никакого основания нуждаться государству в этой должности. Ожидали, скоро ли будут объявлены комиции для избрания консулов. Одно волновало плебеев: как им восстановить утраченную трибунскую власть, этот оплот свободы. А между тем о комициях и слуху не было. И децемвиры, которые прежде окружали себя бывшими трибунами, считая это приятным народу, теперь приблизили к себе патрицианских юношей. Толпы последних окружали трибуналы. Они преследовали плебеев и грабили их имущество, так как успех был на стороне сильного, чего бы он ни пожелал. И уже не оказывали пощады и спине: одних секли, других казнили, и чтобы жестокость не была напрасной, за казнью хозяина следовала раздача его имущества. Подкупленная такими наградами знатная молодежь не только не противилась несправедливостям, но открыто предпочитала свой личный произвол общей свободе.

38. Наступили майские иды. Так как на место старых магистратов не было выбрано никаких новых, то децемвиры стали частными лицами, сохраняя ту же решимость удерживать власть и не слагая внешних знаков своего звания. Очевидно было, что это несомненная царская власть. Оплакивают свободу, утраченную навеки: не выступает и не виднеется в будущем никакого защитника ее. И мало того, что сами римляне пали духом: они стали предметом презрения для соседей, возмущавшихся зависимостью от народа, который сам не пользуется свободой.

Большой отряд сабинян сделал нападение на римские поля; опустошив обширное пространство, угнав безнаказанно много людей и скота, эта повсюду блуждавшая толпа располагается лагерем у Эрета, надеясь на римские раздоры, которые, по их мнению, должны были помешать набору. И не одни вестники, но и бежавшие поселяне вызвали панику в городе. Децемвиры, чувствуя себя одинокими вследствие ненависти патрициев и плебеев, совещаются, что делать. А судьба посылает и другую грозу: эквы с другой стороны располагаются лагерем на Альгиде и, производя оттуда набеги, опустошают тускуланские поля. Это известие приносят тускуланские послы, прося помощи.

Ужас побудил децемвиров, ввиду опасности войны, угрожавшей городу с двух сторон, обратиться за советом к сенату. Они приказывают пригласить сенаторов в курии, хорошо понимая, какой взрыв негодования ожидает их; вся ответственность за опустошение полей и грозящие опасности будет взвалена на них, и вместе с тем будет сделана попытка лишить их власти; и она будет успешна, если они не окажут единодушного сопротивления и, воспользовавшись властью со всей строгостью по отношению к немногим, наиболее яростным, не сдержат попыток остальных. На форуме раздался голос глашатая, призывавшего сенаторов в курию к децемвирам, и так как они уже давно оставили обычай совещаться с сенатом, то это обстоятельство, как нечто новое, обратило на себя внимание плебеев, удивлявшихся, что это заставило их прибегнуть к мере, сделавшейся вследствие продолжительного промежутка необычной: врагов и войну следует благодарить, что возвращаются к некоторым порядкам свободного государства.

Плебеи озираются кругом, ища по всему форуму сенаторов, и редко кое-где видят их; смотрят затем на курию и пустоту, окружающую децемвиров, которую и сами они объясняли единодушною ненавистью к их власти, и плебеи толковали, что отцы не собираются, так как частные лица не имеют права созывать сенат. Найдется уже вождь у желающих вернуть свободу, если плебеи станут заодно с сенатом, и как сенаторы, несмотря на приглашение, не идут в сенат, так плебеи откажутся от набора. Такие разговоры шли среди плебеев. Из сенаторов почти никого не было на форуме, немного их было и в городе. Негодуя на положение дел, они удалились в деревни и, потеряв руководящую роль в общем деле, жили своими личными интересами, полагая, что, отстранившись от сообщества и встречи с тиранами, они не участвуют в неправде. Когда приглашенные не собирались, то разосланы были по домам служители взять залоги^[283] и разузнать, намеренно ли они отказываются явиться. Докладывают, что сенаторы в деревнях. Это было децемвирам приятнее, если бы им доложили, что они, находясь на лицо, отказываются повиноваться их распоряжению. Приказывают всех их вызвать и на следующий день назначают сенатское заседание; собрание оказалось гораздо более многочисленным, чем они надеялись. Ввиду этого плебеи решили, что патриции предали свободу, так как сенат, как будто законно созываемый, повинуется тем, которые сложили уже власть, которые, следовательно, уже частные лица, если они не прибегнут к насилию.

39. Но до нас дошло известие, что сенаторы, высказывая мнения, не обнаружили того послушания, с каким пришли в курию. Рассказывают, что после доклада Аппия Клавдия, прежде чем по порядку были опрошены мнения, Луций Валерий Потит потребовал разрешения говорить о положении государства и на грозное сопротивление децемвиров заявил, что он выйдет к плебеям; это было началом волнения. Не с меньшим ожесточением вступил в прения Марк Гораций Барбат, называя их десятью Тарквиниями и напоминая, что под предводительством Валериев и Горациев изгнаны цари. И не имя «царь» озлобило тогда людей: можно же называть так Юпитера, Ромула, основателя Рима, и последовавших за ним царей, сохранено оно как обычное и в священнодействиях; но возненавидели тогда гордость и жестокость царя. Если в свое время не признали возможным выносить этих качеств в царе и царском сыне, то кто станет терпеть их в стольких частных лицах? Как бы запрещая свободно говорить в курии, они не вызвали голоса и вне курии! И он не видит основания, почему он как частное лицо имеет меньше права созвать народное собрание, чем они собирать сенат. Если хотят, то пусть на опыте убедятся, насколько скорбное чувство защитников своей свободы сильнее страсти удержать беззаконное господство! Они делают доклад о сабинской войне, точно у римского народа есть какая-нибудь более важная война, чем с теми, которые, будучи выбраны для предложения законов, не оставили в государстве никаких законов, которые уничтожили комиции, ежегодно выбираемых должностных лиц, очередь в управлении, это единственное условие равенства свободы, которые, будучи частными лицами, имеют пучки и царскую власть. По изгнании царей существовали патрицианские магистраты, затем, после удаления плебеев, были выбраны плебейские. Он спрашивает их, к которой категории принадлежат они. Плебейских? А какую меру провели они при посредстве народа? Патрицианских? Они-то, которые уже чуть не целый год не собирали сената, а теперь собрали, но не позволяют говорить о положении государства? Пусть они не слишком надеются на страх перед иноземным врагом: народ считает более тяжелым то, что уже терпит, чем то, что грозит.

40. Таковы были громкие заявления Горация, и в то время как децемвиры не знали, в какой мере им дóлжно сердиться или уступать, и не видели, чем все это кончится, выступил Гай Клавдий, дядя децемвира Аппия; речь его была более похожа на мольбу, чем на упреки, так как он заклинал его именем своего брата и его родителя более помнить о родном ему союзе с гражданами, чем о беззаконно заключенном договоре с товарищами. Просит он об этом гораздо больше ради него самого, чем ради государства; государство ведь добьется своего права и помимо их воли, если нельзя будет иначе. Но ожесточенный спор почти всегда ведет к сильному раздражению; его-то исхода он и боится.

Хотя децемвиры и не дозволяли высказываться о чем-нибудь другом, кроме предмета их доклада, но прервать Клавдия они постыдились. Итак, он высказался до конца, заявив в заключение, что, по его мнению, не может состояться сенатское постановление. Все понимали это в том смысле, что Клавдий считает децемвиров частными лицами; и многие бывшие консулы кратко выразили свое согласие с ним. Мнение других, которые требовали, чтобы сенаторы собрались для назначения междуцаря, было на первый взгляд суровее, но имело гораздо меньше силы; ибо сам факт подачи мнения служил признанием лиц, председательствовавших в сенате, все же за магистратов, тогда как советовавший не делать никакого постановления считал их за частных лиц.