По Большой Татарской улице шел караван. Халил, отгоняя палкой собак, здоровался с соседями, обещая зайти к каждому и рассказать о дороге, о Бухаре, о товарах. Верблюды, завидев дом, важно вытянули шеи вверх и раздули мокрые от соплей ноздри. Стайки уток и гусей, переполошенные шумом, перебегали дорогу, пытаясь не попасть под ноги прохожим. Низкие, густые, как пена на сорпе, облака, казалось, достают до дымоходных труб, и от этого улица была похожа на бурлящий котел, внутри которого клокочет и шипит весь этот родной и знакомый Халилу мир. Пыль из-под ног верблюдов поднимается вверх, оседая на пятничные, праздничные костюмы жителей Татарского городка; на заборы, разукрашенные цветными, как персидские ковры, узорами; на зубах тех, кто, завидев караван, пытается первым узнать про товар.
– Узум привез? Узума в городе нет! – кричит Салават.
– Шая нет! Кок шай привез? – уже с другой стороны улицы, перекрикивая Салавата, спрашивает бородач Касым.
– Отстаньте от человека! – облокотившись на палку, грозно говорит старик Ахмат-абзы. – С дороги пусть хоть отдохнет. Уу-у-у! – показывает он кулак всем соседям. – Совсем совести у вас нет!
– Всё привез, – радостно отвечает Халил, – ко всем зайду!
Улица тянется от Ишима через центр Акмолинска, через ряды мантышных и торговых лавок к Северному выгону, где на самом краю стоит дом Халила, огороженный от степи высокими деревянными палями. Отец поставил дом так, чтоб верблюдам спокойно было поодаль от не умолкающей ни на минуту татарской шумной жизни.
Пройдя закрытую по пятницам мантышную Джалила, верблюды вдруг остановились. Халил, шагавший позади каравана, выглянул и увидел Кривца, рядом с которым стояли два конных казака в синих черкесках и шароварах с малиновыми лампасами. Фуражки не местные, не Сибирского вой ска, тульи не зеленые… Донские или уральские? Что они в городе забыли?
– Тпру-у-у, – один из казаков соскочил с коня и, схватив верблюда за шею, потянул его вниз, – тпру, бесовская скотина!
– Отпусти! – Халил, прибавив шагу, обошел караван и вышел к Кривцу. – Чего надо?
Кривец провел по висячим усам ладонью, доставая из служебного планшета бумагу.
– Отпусти, говорю, – Халил обернулся к казаку, тянувшему верблюда к земле, – свою бабу трогать будешь!
Казак изумленно взглянул на Халила, но верблюда не отпустил.
– Сашко, – окликнул он второго казака, – никак, сопротивление власти?
Сашко, сидя на коне, вытянул из голенища нагайку и положил ее перед собой на седло.
– Халил, – Кривец настойчиво протягивал ему бумагу, – ты же грамотей. Пятком языков ворочаешь. Читай, значитца. Читай, чтоб опосля не гоношился.
– Пусть отпустит! – зло произнес Халил.
– Отпусти! – Кривец махнул рукой казаку. – Без нужды не надо, значитца.
Казак нехотя отпустил шею верблюда и встал сразу за спиной Халила.
Неужто про Асанова узнали, подумал Халил, беря из рук Кривца документ. Но как успели? С утра нашли труп? В мечеть не сунулись, побоялись, а по дороге к дому решили арестовать? Нет… Быстро выходит у них, не успели бы!
Внимательно прочитав документ, Халил понял, что Асанова не нашли. Но от этого не легче. По приказу верблюдов нужно отдать. Так и написано: «Согласно Указу “О реквизиции инородцев на тыловые работы” от 25 июня 1916 года, а также постановлению об изъятии живой тягловой силы в виде лошадей и верблюдов на нужды фронта приказываю реквизировать в г. Акмолинске и аулах уезда покибиточно и по дворам тягловых животных. В случаях отказа со стороны туземцев производить аресты отказников и принудительно забирать скот для фронта. К исполнению. Для служебного пользования». Подпись – «Командующий вой сками Омского округа. Наказной атаман Сибирского казачьего войска, степной генерал-губернатор Сухомлинов Н. А.».
– Ну что, туземец, – стоящий позади Халила казак толкнул его в спину, – грамотный? Читать умеешь? Иль подсобить? Окуляры настроить?
Так вот откуда в городе взялись чужие казаки. Своих, из Сибирского казачества, на реквизицию никто не поставит. Те, кто в городе живет, давно уже в делах погрязли да от местных мзду берут. Хочешь караваны водить – води, но, помимо подати, и нам дай! Хочешь торговать – торгуй, с Джалилом и с нами договорись только. Везде, по всей степи такое. В Акмолинске, в Семипалатинске, в Каркаралинске и Петропавловске, везде!
– Толкаться у себя в казарме будешь, – не оборачиваясь, сказал Халил, – верблюдов не дам!
– Сашко, – радостно произнес казак, – точно, сопротивление! Эх, попервам проучить треба! Огрей хлопца по мордасу! Как калмыков учить надо!
Уральские, понял Халил и, не дожидаясь, когда Сашко взмахнет нагайкой, ударил первым. Врезал локтем в стоящего позади него казака в живот. Тот, согнувшись пополам, грохнулся на землю. Фуражка, слетев с головы, шлепнулась в грязь и торчала козырьком вверх.
– Не дуркуй, Халил, – Кривец сделал шаг назад и резко снял с плеча ружье, – Андрей Иваныч разберется! Давай без стрельбы, значитца.
Сашко, сидя на коне, никак не мог пробиться через стоящих перед ним верблюдов и махал почем зря нагайкой по воздуху.
– Домой вернуться дай! – Халил перешагнул через валявшегося на земле казака. – Что за спешка такая? Чувалы здесь, – он похлопал по тюку, висевшему на горбу верблюда, – из дома сразу в управу привезу!
– Велено, значитца, сразу в управу, – Кривец навел ружье на Халила, – ты же меня знаешь. Приказ!
– Да чей приказ? – не сдержавшись, закричал Халил. – В Омске только до меня дело есть, что ли? Этих двоих зачем с собой привел? Я бандит? Украл? Убил?
В этот момент Сашко наконец-то понял, что через верблюдов ему на коне никак не протолкнуться, и спрыгнул на землю. Замахав нагайкой, он со всей силы огрел стоящего перед ним верблюда, и тот, дико заревев, харкнул в лицо Сашко густой зеленой жижей.
– Разберутся. Я обещаю! – утверждающе сказал Кривец, держа Халила на прицеле ружья. – Сашко, руками, значитца, не три, чтоб в глаза не вошло, – ослепнешь! Гришка, подымайся, чего разлегся. Халил, я тебя прошу, давай без баловства. Тропицкий ждет!
– Забирайте, – пошел на хитрость Халил, зная, что ни один верблюд без его слова шагу не сделает. – Вам верблюды нужны? Забирайте! А я домой! Сами разгрузите. За расчетом позже приду!
Он развернулся и погладил одного из верблюдов по шерсти. Неожиданно Гришка, еще секунду назад валявшийся на земле от боли, возник за спиной Халила и чем-то острым уперся ему в спину.
– Ты бесовских животных сам поведешь! – прошипел Гришка. – И за все мне ответишь! Думаешь, я тебя не вижу? Живо руки за спину!
Сашко, оттерев лицо, быстро достал веревку и, схватив руки Халила, намотал ему на запястья.
– Давай без глупостей, – предупредил Кривец и дулом ружья указал дорогу в сторону управы, – прикажи своим горбатым!
– Бура! Буй! Бой! – прикрикнул Халил на верблюдов.
Из окон, из-за ворот уже высунулись соседи и, заметив связанного по рукам Халила, возмущенно кричали на Кривца и казаков.
– Разберемся, значитца, – успокаивал их Кривец, – ну, чего кричите? Приказ! Или тоже хотите? Эй, куда! Халил, куда они пошли? Эй, стойте!
Халил тихо усмехнулся, глядя, как два казака пытаются удержать верблюдов, которые после его приказа двинулись прямиком домой.
Ясно, что Кривца послал уездный начальник, прикрывшись бумагой из Омска. Если на то пошло, то всех на улице нужно к фронту забирать! А как всех? В городе, кроме слободы, забирать некого! У каждого есть что отдать в полицейский участок или городовому! У каждого на такую бумагу в руки Кривца конверт найдется! Только к нему с казаками наряд отправили, значит, откупиться не получится. Значит, дело не только в верблюдах и чувалах! Нужен и он сам! Зачем только? Асанова искать будут…
– Я с тебя шкуру сдеру, – яростно заорал Гришко, – слышишь, туземец?
Халил обернулся на крик. Сашко, с ног до головы обхарканный верблюдами, вслепую махал перед собой шашкой.
– Сам нарываешься, – предупредил Кривец, – по-хорошему к тебе пришел. А ты то драться, то верблюдов разогнал. Нарываешься, значитца!
– Домой нужно вернуться, – объяснил Халил и, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону управы.
Шли через Купеческий квартал, напрямик через базарную площадь и собор Невского. Казаки то и дело догоняли на конях, кружили вокруг Халила, угрожая скорой встречей. Прохожие, завидев, что Халил идет связанным, останавливались, спрашивали, что случилось. Кривец всем говорил одно и то же – «не ваше дело». Это, однако, мало помогало, и вскоре за ними увязался приличный хвост из любопытных жителей города. Возле самой управы шествие закончилось. Кривец забежал в здание и вернулся с двумя солдатами. Те, взяв Халила под руки, завели его на крыльцо. Дверь закрылась, и до Халила донесся голос Кривца:
– Расходитесь! Колыван, тебе на кой черт этот Халил нужен? Иди домой. Джамбулат, тоже иди. Не создавайте ажитацию! Архип, ты и так на учете, от греха иди домой!
– За что караванщика арестовали? – спросил хриплый голос. – Сделал что-то?
– Всё узнаете! Расходитесь! – повторил Кривец и тоже зашел в управу.
В коридоре было душно и суетно. Солдаты в пропахших потом гимнастических рубахах сновали из кабинета в кабинет с толстыми кипами бумаг. В одной из комнат ругались матом, доказывая кому-то, что приказы надо выполнять, какие бы глупые они ни были. Два казаха, одетые в жилетки, тащили по полу огромный мешок, забитый доверху документами. Халил прислонился к стенке, чтоб пропустить их. Кабинет Тропицкого был закрыт, и Кривец, постучавшись, дождался ответа с разрешением войти.
– Доставлен, ваш благородие, – отчеканил он, – оказал немного сопротивление. Но не сильно. У Григория Майкудова ребра сломаты, значитца. Прикажете заводить?
Андрей Иванович кивнул и убрал со стола красную папку, предварительно вложив в нее небольшую записку.
– Сопротивление? Халил? – Показывая рукой, что можно сесть, Тропицкий поздоровался с караванщиком. – Ты же не бандит какой-то. Зачем казаку ребро сломал?
Халил хмуро ответил на приветствие и решил постоять, не присаживаться на предложенную уездным начальником низкую стулку. Сидеть снизу, когда на тебя смотрят свысока, – занятие неприятное, как будто в лупу рассматривают. Лучше постоять.
– Ну-ну, – заметив, что Халил не стал присаживаться, Тропицкий развел руками, – тогда давай сразу к делу. Ты груз доставил?
– Как и договаривались, – ответил Халил и, изогнувшись спиной, показал свои связанные руки, – только вместо расчета получил это.
– Кривец говорит, приказа ослушался. Пришлось связать. И где он?
– Там, где и должен быть при доставке, – на верблюдах, на горбу!
Тропицкий поднялся со стула и подошел к шкафу, достал из него графин с водой. Наполнил стакан и залпом осушил его. Вытерев рукавом рот, понял, что пауза ничего не решила, караванщик в упор смотрит на него и молчит.
– Мне из тебя каждое слово тянуть? Верблюды где?
– Так дома! Где же им быть. Груз на горбах. Меня зачем сюда привели? – спросил настойчиво Халил. – Я, Андрей Иванович, свой уговор выполнил. А вы?
– Я тоже, – мрачно сказал Тропицкий и неожиданно спросил: – Где Асанов?
Началось, понял Халил. Асанова не нашли, а ждали. Халила в городе увидели, а ротмистра своего – нет. Прямиком Халилу ничего нельзя предъявить ни про Асанова, ни про мнимого Асану-сана, ни про ротмистра пограничной службы… А спросить надо! Что делать? Хватать под любым предлогом караванщика и вести в управу. Верблюды им не нужны, Халил на фронте тоже малоинтересен, а вот куда подевался Асанов – вот это и есть настоящая причина, из-за этого Кривец документ для служебного пользования ему в лицо и тыкал. Небось, никому еще не показывали, иначе в городе шум поднялся бы. Кто просто так русскому царю лошадь отдаст?
– Какой Асанов? – поднял брови вверх Халил. – Андрей Иванович, вы мне расчет по деньгам дайте, мне домой надо.
– Ты брось дурака валять, – пригрозил пальцем Тропицкий, – брось! Я тебя, Халил, по-дружески прошу, лучше расскажи. Расчет сразу дадим, верблюдов и тебя трогать не будем. Вот тебе крест, – уездный начальник размашисто перекрестился, – хоть ты и магометанин, но все равно! Скажешь?
Халил пожал плечами.
– Не хочешь, значит, по-хорошему? – Тропицкий засопел, о чем-то задумавшись. – Не хочешь… Так и я по-плохому не хочу, вот в чем дело. Могу тебя сейчас казакам пришлым отдать. Они живо все прознают, все данные снимут с тебя… Правда, с кожей снимут. Сечешь? Асанов какой, спрашиваешь? А тот японец, который тебя в Бухаре ждал. Это ротмистр Асанов. Скажешь, не знал? В Спасске вас вместе видели, а в город ты один зашел! Это как понимать?
Не только у Карабека уши в степи, и у уездного начальника узын-кулак налажен. Видели вместе в Спасске… Что с того? А то, что от Спасска до Акмолинска, действительно, этому Асанову деваться некуда. Разве что рыбачить на Нуре остаться или кумыса на Ниязовских горах мертвецки упиться и от каравана отстать. Тропицкий пристально в глаза смотрит, с прищуром нехорошим, понимает, что недоговаривает Халил, скрывает…
– А… – Халил хотел хлопнуть в ладоши, но лишь дернулся, руки, связанные за спиной, онемели без крови, – Асана-сан. Так он в Спасске и остался. С этими… англичанами, играть в бридж.
– С англичанами? – недоверчиво спросил Тропицкий. – Играть в бридж?
– Ну да. Товар когда продали… зандону татарам на Ирбит, то на выручку он и остался играть. А я ему, Андрей Иванович, говорил, с этими англичанами не играть. Они и в Бухаре мухлюют, и в Туркестане, и до нас уже добрались. Там мухлеж такой, значит… С карты, когда передергивают, то третью снизу рубахой вверх кладут…
– Хватит! – громко хлопнул ладонью по столу Тропицкий. – Какая игра? Асанов в город должен был приехать с тобой. Ни с какими англичанами играть он не мог. Это царский офицер, а не шулер! Груз он должен был мне передать. Понимаешь?
Халил решил пока ничего не говорить и лишь кивать в ответ, пока сам Андрей Иванович не расскажет, в чем тут дело. Надо дать ему выговориться…
– Ты хоть понимаешь, какие это документы? Кто с такими документами за стол сядет играть? Тебя наняли не только их доставить, а и ротмистра. Ты есть. Асанова нет. Если ты думаешь, что я тебе поверю, что русский офицер на задании садится играть в карты с англичанами, то ты дурак, Халил. Живо рассказывай, или я тебя, ей-богу, казакам отдам, а они…
Тропицкому не дал договорить стук в дверь. Хозяин кабинета не успел ответить, как дверь приоткрылась и в образовавшийся проем сначала просунулась нога в отлакированном до блеска штиблете, затем показался клетчатый твидовый пиджак, и в самом конце появилось бледное, с кудрявыми бакенбардами лицо, с носом, похожим на перезревшую трухлявую редиску.
– Господин Тропицкий! Добрый день! – произнес с акцентом человек. – Я сорри, прошу просчения… Вэксел купетц Эгоров… Вы заняты? Сорри… Тудэй… Сегодня вечером плэй…
Человек заметил стоящего у стены Халила.
– Сорри… – повторил он и закрыл за собой дверь.
Тропицкий взглянул на Халила и неожиданно рассмеялся, закрывая лицо ладонями. Смех Андрея Ивановича с каждой секундой становился все громче и громче, пока наконец не превратился в сплошной тихий хрип, а затем, перейдя в кашель, затих. Уездный начальник убрал ладони и расстегнул ворот, водя шеей по сторонам, как гусак, завидевший чужую стайку. Лицо его стало пунцовым, глаза превратились в мелкие щелочки, а набухшие веки, как лошадиные шоры, свисали над ними по бокам. На месте, где еще минуту назад перед Халилом сидел грозный и статный уездный начальник, оказался ярыжка, проснувшийся только что от глубокой пьянки.
– Видишь, брат, какое дело, – неожиданно произнес Тропицкий, – а вдруг и вправду этот Асанов сел с англичанами играть? А? И ты не врешь!
Халил вновь промолчал, не понимая, куда ведет разговор уездный начальник. То, что вошедший был англичанином, понятно по акценту и пиджаку. Кто в степной пыли твид наденет на улицу? Его же чистить потом полдня. Англичанин наденет, наш – нет.
– И в Спасске в загул ушел?
Тропицкий поднялся и, открыв окно, вылил из графина остатки воды на улицу. Затем достал из шкафа бутыль, перелил из нее в графин жидкость. По комнате сразу разнесся запах спиртного.
– Долго ли в загул уйти? Недолго. В карты заиграть тоже недолго. Но Асанов-то не Егоров и не Силин. Сколько труда стоило эти бумаги получить… и надо же, в карты сел играть. Или все-таки ты врешь?
Налив водку в стакан, Андрей Иванович молча выпил ее и снова налил из графина.
– Вот ты молчишь… а я думаешь не знаю, о чем думаешь? – задумчиво спросил он и сразу же ответил на свой вопрос: – Знаю! Думаешь, как расчет получить! Угадал? Ну… Халил… Угадал же? Как тебя по батюшке? Хабибулаевич ты вроде. Так вот, Халил Хабибулаевич. Я, как русский офицер, обещаю тебе, деньги ты все получишь. Но только после того, как я в Спасске найду Асанова. Поверю сейчас тебе на слово, что он в Спасске остался, и запрос туда дам на розыск! А за документами Кривца к тебе домой отправлю. Раз верблюды… Как там у вас с горой? Магомет идет сам! Я вот сегодня, значит, Магомет, а ты гора!
– Со мной что? – поинтересовался Халил.
– С тобой? – постучал костяшками пальцев по столу Тропицкий. – А что с тобой? Посидишь до новостей в остроге. Отпустить я тебя не могу. Поверить – поверил, а вот отпустить – по службе не дозволено. Верблюдов твоих не трогаю. Бумаги сами на повозке заберем. Ты, кстати, напиши расписку, чтоб твои отдали без ругани их. Жена вроде дома ждет. Как она? Хотя да… у вас же таких вопросов не задают. Какое, мол, тебе дело до моей жены? Так ведь!
– Так, – побагровел Халил.
– Ну, значит, и я не буду. Давай так! Сидишь тихо, не буянишь. Если твои слова подтвердятся, то я сразу тебя отпускаю, перед народом лично выйду и расскажу, что и почему. Хорошо?
– А если не подтвердятся?
Тропицкий махом выпил стакан и громко крикнул:
– Кривец! Живо ко мне!
Фельдфебель будто подслушивал около двери – в ту же секунду открыл ее и вошел в комнату.
– В острог. До распоряжения! И расписку с него возьми, чтоб тюки отдали. И потом сразу к нему домой за грузом.
Халил молча развернулся и, не давая себя вести под руки, вывернулся от Кривца в сторону.
– Сам пойду! – буркнул он и вышел из кабинета.
– Ну, сам так сам, – поправил Кривец на плече сползающее ружье, – уговаривать не буду, значитца.
Оставшись один в кабинете, Тропицкий долго сидел, молча уставившись на стеклянный графин, закрытый бумажным кляпом. Затем вытащил кляп, развернул газету и расправил ее по углам.
«Газета “Казах” от 23 марта сего года сообщает, – прочитал он отрывок вслух, – что Алихан Букеханов в своей программе “Письма из Петрограда” отвечает на многие вопросы, поставленные мусульманской фракцией в Государственной думе, и считает, что ни один из них не отражает настоящей повестки дня, а именно: земельный вопрос в казахских степях рассматривается властями как не имеющий важности во время вой ны; продолжается обсуждение призыва инородцев в армию, а ответ на него уже дан автором в предыдущих статьях – казахи не способны служить в пехоте и не выдержат казарменных условий. Казахи годятся только для службы в казачьих вой сках…»
Тропицкий, снова скомкав газету, воткнул ее в графин и тихо сказал, запрокинув голову:
– А если не подтвердятся, то уже к казакам…
О проекте
О подписке