«Хороший организатор»

Семья мингрела Берии вела свою родословную от феодального князя, но сам Берия родился в 1899 году в весьма скромном окружении в абхазской деревне на склоне гор. Он ходил в городское училище в Сухуме, где преподавали русский язык, Закон Божий, арифметику и разные науки. Его мать Марта, подобно Кеке Геладзе, работала швеей, чтобы заплатить за его обучение; возможно также, что Берии, как и Сталину, помогал богатый покровитель (торговец тканями, который нанял Марту в качестве прислуги). После отречения царя Берия вступил в партию, служил в армии и с отличием окончил среднюю школу ^[970]. Он не участвовал в революции, а часть Гражданской войны провел на неправильной стороне: партия азербайджанских националистов «Мусават» («Равенство») при содействии османских, а затем британских оккупационных сил основала независимую республику, и после ухода англичан Берия поступил на службу в мусаватистскую контрразведку ^[971]. После захвата Баку большевиками он был арестован. На заседании, посвященном этому вопросу, Орджоникидзе и прочие пришли к выводу о том, что, скорее всего, Берия получил от партии задание проникнуть в ряды «буржуазных националистов» ^[972]. Имея намерение исполнить свою давнюю мечту и стать инженером, Берия поступил в только что основанный Политехнический университет, располагавшийся в здании его бывшего училища, и получил государственную стипендию. Однако Мир Джафар Багиров (г. р. 1896), 24-летний глава азербайджанской ЧК, завербовал 21-летнего Берию и спустя несколько недель назначил его заместителем начальника тайной полиции ^[973].

Работа Берии в советской тайной полиции с ее грязными делами стала причиной многочисленных расследований по поводу злоупотребления полномочиями ^[974]. «Чувствую, что определенно всем надоел, – писал он Орджоникидзе (май 1930 года). – В умах многих товарищей я являюсь первопричиной всех тех неприятностей, которые постигли товарищей за последнее время, и фигурирую чуть ли не как доносчик» ^[975]. Исподтишка Берия нападал на всех прочих, но он сам считал, что все время нападают именно на него, точно так же, как Сталин.

По сути, Берия стал легендарной личностью. Его первый главный начальник – Соломон Могилевский, председатель закавказского ОГПУ, погиб в таинственной авиакатастрофе, причину которой так и не смогли установить три отдельные следственные комиссии ^[976]. Его следующий босс – Иван Павлуновский на служебных заседаниях умолял своего заместителя Берию прекратить интриговать против него ^[977]. Сталин заменил Павлуновского Реденсом, поляком, не знавшим никаких кавказских языков и незнакомым с кавказскими кадрами. Ранним утром 29 марта 1931 года пьяный Реденс ушел с вечеринки по случаю дня рождения Берии на частной квартире, не взяв с собой телохранителей. Он направился к молодой сотруднице ОГПУ, которая прежде уже отвергла его ухаживания, и попытался вломиться к ней, но соседи вызвали милицию, которая арестовала пьяного дебошира. Его личность была установлена только в участке. Известия об унижении Реденса разошлись с поразительной быстротой. Берия сразу же позвонил Сталину, который перевел Реденса в Белоруссию (а вскоре после этого – на Украину). Сталин якобы был в восторге от того, как ловко Берии удалось скомпрометировать незадачливого свояка диктатора ^[978]. Берия был назначен главой закавказского ОГПУ, получив под свое начало Азербайджан, Армению и Грузию, включая Абхазию ^[979]. По случаю десятилетия грузинского отделения ОГПУ Менжинский отмечал, что Берия отличался способностью «с исключительным чутьем всегда отчетливо ориентироваться и в сложнейшей обстановке» ^[980].

У Лакобы, который был на шесть лет старше Берии, имелось все, чего не было у этого молодого сотрудника советской тайной полиции: героические подвиги времен революции и Гражданской войны, колоссальная популярность в массах и тесные связи со Сталиным ^[981]. Однако отпуска, которые Сталин проводил на юге, были омрачены локальными склоками эпических масштабов: грузины против армян, грузины против грузин. Сталин видел их причину в способности местных жителей апеллировать к Орджоникидзе и писал Кагановичу: «Если не вмешаемся в дело, эти люди могут по глупости загубить дело» ^[982]. Орджоникидзе выступал за то, чтобы во главе грузинской партийной организации вновь был поставлен его протеже Мамия Орахелашвили (обладатель университетского диплома, о котором мечтал Берия), в то время как Лакоба выдвигал Берию (которому он послал пересказ своего разговора со Сталиным и Орджоникидзе) ^[983]. Лакоба устроил трехдневный визит Берии в Абхазию, во время которого тот встретился со Сталиным ^[984]. Вскоре Берия был назначен первым секретарем Компартии Грузии и одновременно вторым секретарем Закавказского крайкома (подчинявшимся Орахелашвили) ^[985]. Теперь он не нуждался в посредниках, чтобы встречаться со Сталиным во время отпусков диктатора ^[986]. Летом 1932 года Берия стал втихомолку настраивать диктатора против Орахелашвили ^[987]. Последний умолял Сталина и особенно Орджоникидзе, чтобы его освободили от должности как номинального начальника Берии ^[988].

Ничто не терзало Сталина сильнее, чем подозрение, что провинциальные функционеры саботируют директивы центра, но у себя на родине он нашел человека, беспрекословно исполнявшего все приказы. «Берия производит хорошее впечатление, – писал Сталин Кагановичу (12.08.1932). – Хороший организатор, деловой, способный работник». Кроме того, Сталин ценил соперничество Берии с Орджоникидзе и грузинской старой гвардией. «Присматриваясь к закавказским делам, все больше убеждаюсь, что в деле подбора людей Серго – неисправимый головотяп», – делал вывод Сталин. Каганович отвечал ему (16.08): «Берия был у меня. Действительно, он производит очень хорошее впечатление крупного работника» ^[989]. 9 октября Орахелашвили был освобожден от своей должности и первым секретарем Закавказского крайкома был назначен Берия, оставшийся партийным боссом Грузии ^[990]. Согласно документам, Берия впервые побывал в кабинете у Сталина 9 ноября, сразу же после праздников ^[991]. 21 декабря с подачи Берии Компартия Грузии объявила Лакобе формальный выговор ^[992].

На волосок от смерти

Строившаяся трехэтажная дача в Гагре, которую Сталин посетил в обществе Лакобы 23 сентября 1933 года, находилась всего в 25 милях от Сочи. Она была выстроена прямо на отвесном утесе, поднимавшемся над морем на 700 футов (более 200 метров), и скрывалась за листвой деревьев, с которой сливались ее зеленые стены ^[993]. Полы в комнатах были покрыты паркетом, деревянные потолки украшены узорами, обстановку составляла деревянная мебель, и был предусмотрен кинозал с деревянными панелями на стенах. На полу были расстелены кавказские ковры ручной работы, а люстры обернуты сетями, защищавшими от падения стеклянных осколков. В каждой комнате имелась тревожная кнопка. Небольшие спальни были снабжены матрасами с водорослями и лечебными травами. В ванну подавалась морская вода. В пристройке размещались бильярдная, кухня и кладовая. Меню состояло в основном из мяса только что забитых животных, главным образом баранов, стадо которых содержалось тут же, при даче. Виллу окружали лимонные деревья, будки охраны и скалистые склоны, покрытые благоухающими эвкалиптами, кипарисами и вишневыми деревьями; выращивали здесь и табак. Кроме того, вокруг виллы несли караул вооруженные дубинками стражи, охранявшие ее от змей. Днем в окрестностях дачи можно было видеть осликов, а по ночам к дому подходили шакалы. Внизу лежал галечный пляж. Свое название – «Холодная речка» – дача получила от протекавшей рядом с ней маленькой бурной речки. Впоследствии Лакоба устраивал здесь для обитателей дачи охоты. Впрочем, в день прибытия Сталин и его свита первым делом отправились на водную прогулку по Черному морю.

Ягода прислал катер «Красная звезда», который прежде ходил в Ленинграде по Неве. Это было маленькое, немореходное суденышко с каютой, лишь частично закрытой стеклянной крышей, через которую были видны пассажиры. Примерно в 1.30 пополудни компания в составе Сталина, Ворошилова и Берии, а также Власика и Л. Т. Богданова (охранников) и С. Ф. Чечулина (шифровальщика) взяла курс на юг. «Направление было взято на мыс Пицунда, – вспоминал Власик. – Зайдя в бухту, мы вышли на берег, отдохнули, закусили, погуляли, пробыв на берегу несколько часов». На пикнике, начавшемся около четырех часов вечера, пили абхазское вино. «Затем сели в катер и отправились домой, – продолжает Власик. – На мысе Пицунда есть маяк, и недалеко от маяка на берегу бухты находился пост погранохраны. Когда мы вышли из бухты и повернули в направлении Гагры, с берега раздались выстрелы». Катер находился в 600–700 метрах от берега. По словам Власика, они с Богдановым прикрыли собой Сталина и открыли ответный огонь; Берия утверждал, что именно он закрыл тело Сталина своим собственным телом. Пули с берега (всего было сделано три выстрела) попали в воду. Катер поспешил отойти еще дальше от берега. На море поднялось волнение – надвигался шторм, – и компании потребовалось три мучительных часа, чтобы вернуться к причалу в Старой Гагре ^[994].

По словам Чечулина, Сталин поначалу шутил, что абхазы привыкли приветствовать гостей ружейными выстрелами, но после возвращения в «Холодную речку» он отправил Богданова в Пицунду, чтобы тот расследовал этот инцидент. Спустя несколько дней Чечулин передал Сталину письмо от одного из местных пограничников, просившего простить его за стрельбу по незарегистрированному катеру, который он принял за иностранное судно. Сержант Н. И. Лавров, командир погранзаставы, объяснял, что катер вошел в запретную зону, и потому согласно уставу ему был подан сигнал остановиться, но так как он не выполнил этого требования, были сделаны предупредительные выстрелы в воздух. Сталин не усмотрел в этом инциденте попытки покушения ^[995]. Берия приказал Серго Гоглидзе, начальнику закавказских пограничных войск, провести «расследование», и тот нашел «свидетелей», утверждавших, что с берега стреляли именно по катеру, а так как дело происходило в Абхазии, вину за это можно было возложить на Лакобу ^[996]. Однако Ягода, судя по всему, приказал Берии обставить инцидент как недоразумение (к такой трактовке склонялся и Сталин). Грузинская тайная полиция уволила начальника абхазского ОГПУ и отправила шестерых абхазских пограничников на 2–3 года в ГУЛАГ; Лавров получил пять лет ^[997]. Вскоре после этого Гоглидзе был поставлен во главе грузинского ОГПУ. Ходили легенды о том, что данный инцидент был организован Берией, нанявших каких-то головорезов с целью дискредитировать Лакобу, после чего бериевские подручные расстреляли виновных ^[998].

Германский гамбит

Пока Сталин находился в далекой Гагре, в Лейпциге проходил процесс по делу о поджоге рейхстага. Он открылся 21 сентября 1933 года, и в число обвиняемых входили вождь Коммунистической партии Германии Эрнст Тельман и болгарин Георгий Димитров, подпольно руководивший в Берлине западноевропейским бюро Коминтерна. Димитров, сын рабочего и один из восьми детей в семье, у себя на родине после бегства в Югославию был приговорен к смерти за политическую деятельность. В Германии он держался в тени, но в зале суда в Лейпциге сумел выйти победителем из словесной дуэли со свидетелями обвинения Геббельсом и Германом Герингом и превратил трехмесячный процесс в сенсационное антифашистское шоу международного масштаба. (Нацисты не позаботились заранее сочинить речи для обвиняемых, под нажимом согласившихся публично признать свою вину.) «Я защищаю себя, осужденного коммуниста, – заявил Димитров со скамьи подсудимых. – Я защищаю свою политическую честь, свою честь революционера. Я защищаю свою коммунистическую идеологию, свои идеалы» ^[999]. Германский верховный суд признал виновным одного лишь голландского коммуниста, задержанного на месте событий, который был гильотинирован накануне своего 25-летия. Димитров был оправдан за недостатком улик. На процесс были допущены журналисты со всего света, но два советских репортера, пытавшихся попасть на него, были арестованы, что привело к дипломатическому скандалу. Тем не менее Михаил Кольцов передавал репортажи для «Правды» (25, 26, 28, 29 и 30 сентября) из Парижа: его трудами имя Димитрова стало известно в каждой советской семье и сложилась легенда о коммунистах как об отважных противниках нацистов, а вовсе не о людях, способствовавших их приходу к власти ^[1000].

26 сентября на совещании начальников департаментов рейхсканцелярии статс-секретарь (человек № 2) Министерства иностранных дел утверждал, что Германия мало что получит от разрыва с СССР с учетом экономических связей между двумя странами. Гитлер вторил ему, не желая давать Москве предлога для разрыва отношений, но призвал подчиненных не предаваться иллюзиям («русские только и делают, что лгут») и предсказывал, что советское правительство никогда не простит разгрома немецких коммунистов и не смирится с новым порядком в Германии, погубившим все надежды на мировую революцию ^[1001]. Втайне Гитлер ускорил наращивание вооруженных сил, начатое его предшественниками в нарушение условий Версальского мира, и заявлял каждому британцу, оказывавшемуся в пределах досягаемости, что целью германской экспансии является только СССР и что чисто континентальные интересы Германии не представляют никакой угрозы для глобальной Британской империи. Он отрицал наличие планов по аннексии Австрии (к чему открыто стремились все правительства, существовавшие в Германии до 1933 года) ^[1002]. Кроме того, в разговоре с корреспондентом газеты Le Matin он утверждал, что желает жить в мире с Францией ^[1003]. Сталин отслеживал малейшие намеки на франко-германское и англо-германское сближение, а также на гипотетическое наущение поляков и японцев англичанами и на польско-японский сговор ^[1004]. Он усматривал угрозу не в «надстроечной» идеологии той или иной капиталистической страны, например нацистской Германии, а в фундаментальных «классовых интересах» всех капиталистических держав во главе с Англией и Францией, которые по определению должны были прилагать усилия к созданию антисоветского блока.