Сталинский голод

До 1917 года Россия с целью импорта машин экспортировала больше, чем казалось допустимым, с учетом отечественного потребления. («Недоедим, но вывезем», – говорил министр финансов Александра III ^[873].) В 1891–1892 годах разразился голод. За четыре предыдущих года Россия вывезла около 10 миллионов тонн зерна, но после этого засушливая осень, задержавшая осенний сев, холодная и малоснежная зима, весна с сильными ветрами, сдувавшими верхний слой почвы, и длинное и сухое лето стали причиной плохого урожая. Царское правительство повышало уязвимость крестьянства, сокращая сельскую рабочую силу (путем призыва молодых мужчин в армию), требуя от крестьян выкупных платежей, которые выплачивались теми после отмены крепостного права в качестве компенсации бывшим владельцам их земли, и отбирая у крестьян жизненно необходимый им скот при наличии недоимок по налогам. Даже после того, как явственно дали о себе знать неурожай и голод, вывоз хлеба прекратился не сразу. А министр финансов выступал даже против этой запоздалой остановки экспорта. Царские власти не желали использовать слово «голод», признавая только «неурожай»; цензоры запрещали газетам писать о голоде. Его жертвами стали около 500 тысяч человек, умерших в первую очередь от эпидемии холеры, которой способствовало недоедание ^[874].

Сталинский голод, включавший искоренение капитализма и борьбу с кочевым образом жизни, был несравненно страшнее. В 1931–1933 годах от голода и связанных с ним эпидемий, вероятно, погибло от пяти до семи миллионов человек. До 10 миллионов человек находились на грани голодной смерти ^[875]. «Не знаю, как они вынесли все это!» – говорил Молотов под конец своей долгой жизни. В Казахской автономной республике голод и болезни, вероятно, унесли жизни от 1,2 до 1,4 миллиона человек, подавляющее большинство которых были этническими казахами при общем населении примерно 6,5 миллиона человек (включая до 4,12 миллиона этнических казахов). Это был самый высокий уровень смертности во всем СССР ^[876]. На Украине умерло около 3,5 миллиона человек при населении в 33 миллиона. Статистика по скоту не публиковалась в советской печати в 1932–1933 годах, но страна, вероятно, потеряла половину своего поголовья крупного рогатого скота и свиней и две трети поголовья овец. Конское поголовье сократилось с 32,6 миллиона примерно до 16 миллионов; к 1933 году трактора обеспечивали лишь от 3,6 миллиона до 5,4 миллиона эквивалента лошадиных сил. При этом совершенно ошеломляющими были потери скота в Казахстане: поголовье верблюдов сократилось с 1,06 миллиона до 73 тысяч, овец – с 21,9 миллиона до 1,7 миллиона, крупного рогатого скота – с 7,5 миллиона до 1,6 миллиона ^[877]. К 1933 году казахская семья в среднем владела всего 3,7 голов скота по сравнению с 22,6 в 1929 году. В то же время казахи подверглись лишь номинальной коллективизации: власти вернули частное владение скотом, а большинство казахов обрабатывали личные наделы и не отрабатывали в колхозах требуемого числа трудодней. Тем не менее мясное животноводство в СССР понесло огромный урон, последствия которого ощущались еще очень долго ^[878].

Многие современники, включая итальянского посла, проехавшего по Украине летом 1933 года, считали голод созданным умышленно ^[879]. Как ни чудовищно это звучит, но подобное обвинение выдвигал сам Сталин, утверждая, что крестьяне не желают работать ^[880]. Пропаганда режима нападала на голодающих беженцев, осаждающих города, заявляя, что «те выдают себя за бедствующих колхозников» ^[881]. И все-таки голод не был организован целенаправленно ^[882]. Он стал следствием сталинской политики насильственной коллективизации и раскулачивания, а также безжалостного и некомпетентного проведения посевных и хлебозаготовительных кампаний, в результате которых страна оказалась на краю пропасти и приобрела чрезвычайную чувствительность к засухе и внезапным ливням ^[883]. Судя по всему, Сталин действительно верил, что увеличение размеров хозяйств, механизация и эффективность, присущая коллективному труду, резко повысят производительность сельского хозяйства. Он не обращал внимания на изгнание более зажиточных крестьян из деревень, с большим запозданием осознал решающую роль стимулов и крайне переоценивал степень механизации на селе. Он дважды предавался самообману – отчасти исходя из ложных донесений напуганных статистиков, отчасти вследствие собственного магического мышления, – надеясь, что страну вот-вот спасет хороший урожай.

Пусть неизменно неохотно, но начиная уже с сентября 1931 года Сталин не раз одобрял, а в нескольких случаях и сам инициировал сокращение экспорта зерна; в 1932 и 1933 годах он девять раз распоряжался сократить задания по хлебозаготовкам для Украины, Северного Кавказа, Поволжья, Крыма, Урала, Центрально-Черноземного района, Казахской автономной республики и Восточной Сибири ^[884]. План по хлебозаготовкам на 1933 год был сокращен с 24,3 до 19,6 миллиона тонн; в реальности государство получило около 18,5 миллиона тонн ^[885], ^[886]. В целом режим вернул обратно в сельскохозяйственный сектор около 5,7 миллиона тонн зерна, включая 2 миллиона тонн из резервов и 3,5 миллиона тонн из полученного в ходе хлебозаготовок. Кроме того, Сталин дал разрешение на тайные закупки зерна и скота за границей на скудную твердую валюту ^[887]. Только с февраля по июль 1933 года по его приказу или с его санкции почти три дюжины раз выделялась небольшая продовольственная помощь деревне, в первую очередь для Северного Кавказа и Украины, а также для казахских земель (что влекло за собой резкое сокращение норм выдачи хлеба для горожан, многие из которых оказались на грани голода). Всех этих мер было совершенно недостаточно для того, чтобы избежать массового голода в деревне, вызванного его политикой в условиях неблагоприятной погодной ситуации. Тем не менее они подтверждают, что Сталин не пытался уморить голодом крестьян или этнических украинцев ^[888]. В Казахской автономной республике от голода и болезней погибло, вероятно, от 35 до 40 % титульной нации – и только 8–9 % проживавших там славян – не потому, что режим задался целью искоренить казахов как нацию, а потому, что в этой республике режимом проводилось насильственное насаждение оседлого образа жизни. Точно так же не было никакого «украинского» голода; голод был советским ^[889].

Весной 1933 года должностные лица наводили на голод оправдывавший его идеологический глянец. Украинский партийный вождь Косиор писал: «Неудовлетворительная подготовка к севу в наиболее пострадавших районах показывает, что голод так и не научил многих колхозников здравому смыслу» ^[890]. В том же ключе в поступившем на имя Сталина и Молотова официальном докладе из Днепропетровска утверждалось, что настрой колхозников улучшился в результате «понимания того, что… плохая работа в колхозе приводит к голоду» ^[891]. Тон подобных донесений задавал сам Сталин. В частном порядке он признавался полковнику Рэймонду Робинсу из Американского Красного Креста (13 мая 1933 года), который встречался и с Лениным во время официально признанного советского голода 1921–1923 годов, что «некоторая часть крестьян сейчас голодает». Сталин утверждал, что трудолюбивые крестьяне разозлены на тех, чья нерадивость стала причиной голода. «…колхозники крепко нас ругают – нельзя помогать лодырям, пускай они погибнут. Вот какие нравы». Само собой, это были собственные мысли Сталина, представленные как слова колхозников ^[892].

После того как с подачи Сталина разразился кошмар, даже полной остановки экспорта было бы уже недостаточно для предотвращения голода. Режим остался даже без стратегических запасов зерна, розданных населению ^[893]. Лишь более активная закупка продовольствия за границей и открытые просьбы к международному сообществу о помощи могли бы предотвратить множество (а может быть, и большинство) смертей. В 1933 году в мире было полным-полно продовольствия – более того, его изобилие обрушило глобальные цены на зерно, но Сталин не желал демонстрировать уязвимость, что, по его мнению, спровоцировало бы врагов на нападение. Кроме того, подобное признание стало бы глобальным пропагандистским поражением, которое опровергло бы все похвальбы по поводу успехов пятилетки и колхозного строительства.

* * *

Действия Сталина стали причиной внутренней катастрофы и повысили уязвимость Советского Союза перед лицом японского экспансионизма, в то же время внеся значительный вклад в переход власти в Германии к Гитлеру, тоже угрожавшему экспансией, и спровоцировав жестокую внутреннюю критику ^[894]. Однако его фракция сочла необходимым сплотиться вокруг него. «Преданность Сталину, – писал армейский функционер, впоследствии ставший перебежчиком, – основывалась в первую очередь на убеждении в том, что заменить его некем, что любые перемены в руководстве будут чрезвычайно опасными и что страна должна продолжать движение прежним курсом, поскольку остановиться или попытаться отступить означало бы лишиться всего» ^[895]. Ранней весной 1933 года один из корреспондентов Троцкого писал ему на Принкипо: «Все они говорят об изолированности Сталина и о всеобщей ненависти к нему… И в то же время часто прибавляют: если б этого (я пропускаю резкое слово. – С. К.) не было, все бы расползлось: он все же держит все вместе» ^[896].

Сталин, решительный в чрезвычайных ситуациях, приказал силой возвращать беженцев-крестьян в места их проживания, вносил в черные списки целые районы (в них наблюдалась самая высокая смертность) и даже запретил ловлю рыбы в государственных водоемах и частную благотворительность – делал все, чтобы у людей не было возможности избежать вступления в колхозы ^[897]. В 1933 году ОГПУ арестовало 505 тысяч человек по сравнению с 410 тысячами в 1932 году ^[898]. Некоторые крестьяне по-прежнему отказывались сеять хлеб, поскольку режим все равно забирал весь урожай ^[899]. Однако большинство все же пропалывало поля, сеяло и собирало урожай. Как отмечалось в одном из донесений с мест, «все колхозники теперь говорят: „Мы осознали свои ошибки и готовы работать. Мы сделаем все, что от нас ожидают“» ^[900]. Функционеры заключали, что им удалось сломить волю крестьян, тем самым косвенно намекая на то, что режим добился подчинения, призвав на помощь голод ^[901]. Более того, именно голодающие крестьяне спасли режим и страну от голодной смерти, собрав в 1933 году от 70 до 77 миллионов тонн зерна – это был небывалый урожай, сопоставимый с чудесным урожаем 1930 года ^[902]. Крестьяне с их земельным голодом и своей собственной революцией способствовали установлению большевистского режима в 1917–1918 годах; сейчас же, будучи порабощенными, крестьяне спасли сталинскую власть ^[903].

На протяжении всех этих событий Сталин выказывал нараставший гнев и патологическую подозрительность, доходившую до того, что к врагам оказались причислены не только буржуазные специалисты и бывшие царские офицеры, но и многие рабочие и лояльные партийцы. Предаваясь одновременно самоуверенности и жалости к самому себе, будучи яростным агрессором, который неизменно каким-то образом оказывался жертвой, Сталин в то же время был способен и на нежные чувства. 25 июня 1933 года Сталин писал Авелю Енукидзе, который надзирал за делами в Кремле и отправился в Германию лечить больное сердце, чтобы тот избегал жирного. «Постарайся соблюдать диету, двигайся побольше – и выздоровеешь, – писал Сталин. – Мы продлили тебе отпуск на месяц, и теперь дело за тобой». Диктатор пребывал в благодушном настроении. «Сельское хозяйство и уголь накрутили, – добавлял он. – Теперь будем накручивать желдортранспорт. На юге уборка уже началась. На Украине и Сев[ерном] Кавказе урожай обеспечен. Это главное. В других районах виды пока что хорошие. Я здоров. Привет! Твой Сталин» ^[904].