Василий пожал плечами.

– Ладно, – сказал Тео, – Никакого териака нам не надо. Не верю я этим венецианским лекарям. А раны лечить любой воин и без лекаря умеет. Вот если ампутация или надо вынуть из тела стрелу, тогда тоже не лекаря, а хирурга необходимо звать. Хирурги – они не чета лекарям, своё дело знают. Правда, большинство пациентов всё равно умирают. Но на всё воля Божья.

Медленно и скучно, словно воды каналов, текли дни в Венеции. Дожди не прекращались. Незаметно прошла Пасха – Светлое Христово Воскресение. Солнце и не подумало выглянуть. Наверное, здесь на Западе всё не так, как на Родине. Даже Пасха не столь великий праздник. Рана Александра давно зажила, но он не вставал с постели и почти ничего не ел. Осунулся, побледнел, и с утра до вечера бездумно глядел в потолок.

Наконец, его хандра надоела Тео, и он взялся за дело:

– Ты что, из-за глупой девчонки голодом себя собираешься уморить? Таких вертихвосток по Европам пруд пруди.

– Я её люблю.

– Какой смысл терять голову из-за первой попавшейся девчонки? Забудь! Тебе нет и двадцати трёх лет. Жизнь только начинается. Когда тебе будет сорок, и кровь ещё не перестанет бурлить в твоих жилах, как у боевого коня, то обратишь внимание, сколько юных прелестных лошадок щиплют травку на соседней лужайке. А твоей Софии будет уже под сорок. Ужас!

– Это ты не понимаешь: нет смысла говорить о том, что, возможно, для меня никогда не наступит. Сейчас мы оба молоды, и пришло наше время любить.

– Александр, ты её даже никогда не видел, никогда с ней не говорил. Вся твоя любовь – это юношеская фантазия. Можно придумать себе свою принцессу и полюбить её всем сердцем. Но в жизни София – реальный человек, совсем не обязательно похожий на твои фантазии, и не факт, что вы сможете даже просто разговаривать друг с другом.

– Это не имеет значения. Любят душой и телом, но не разумом. Пусть она будет хоть глухонемой, пусть мы ни по одному вопросу не сможем найти взаимопонимания. Всё равно моё тело будет стремиться к её телу, моя душа будет трепетать рядом с её душой.

– Прости, княжич, но мне кажется, тебе надо познакомиться с серьёзной умной женщиной, чтобы она научила тебя не тыкаться в первую попавшуюся сиську и не мычать при этом «мама!».

– Меня не сиськи в Софии привлекают. Я почувствовал, что мы предназначены друг для друга.

– Ладно, о чём мы спорим? Как я понял из нашей с ней не совсем приятной встречи, она принадлежит другому, и неплохо проводит с ним время в Венеции. Что ты с этим будешь делать?

– Я его ненавижу, а поэтому разыщу и убью.

– И София, конечно, сразу влюбится в убийцу своего любимого? О ней ты подумал? Сомнительно, что после этого она вообще захочет с тобой разговаривать. Силой её, дочь хоть и пленного, но могучего воеводы, не возьмёшь. Она не простолюдинка. Да и спутник её мне показался очень благородным господином, который не воспользовался твоей неопытностью и сохранил тебе жизнь. Но если хочешь отомстить за своё поражение, то у тебя просто нет времени валяться в постели. Чтобы победить его, тебе надо тренироваться с утра до вечера с лучшими фейхтмейстерами Европы. Такого блестящего владения мечом, которое продемонстрировал твой противник, я ещё не видел ни разу в жизни. Боюсь, моего мастерства не хватит, чтобы подготовить тебя к встрече с ним. Он слишком быстр и силён. Его реакции мгновенны. Сомневаюсь, что его вообще можно победить. Даже мне.

– Я должен это сделать, иначе позор унижения перед глазами той, которую люблю, будет преследовать меня всю жизнь.

– Тогда вставай, иначе тебе придётся побеждать его лишь в своих снах.

– Ты умеешь убеждать. Больше я валяться в постели не буду. Ищи мне фейхтмейстеров. А Софию постараюсь изгнать из своего сердца.

На следующий день Тео принёс Александру рукописные копии книг – «Учебник по фехтованию» Отто и Лихтенауэра, написанную в 1389 году, и «Готские кодексы» знаменитого фехтовальщика Ганса Талхоффера 1467 года. Для себя он купил книгу "Юноша", которую Жан де Бюэй, "лев границ", написал в возрасте шестидесяти лет, чтобы подытожить свой немалый боевой опыт. Александр с интересом взял книги в руки, а через несколько дней из тренировочного зала с утра до вечера стали доноситься стуки тренировочных затупленных мечей и жалобные вопли Василия, на котором Александр отрабатывал приёмы боя.

После каждой тренировки Василий, кряхтя и жалобно скуля, выползал из тренировочного зала, во весь голос кляня тот день, когда согласился быть слугой такого неуёмного господина.

Александр, разрумяненный, снимал с себя специально для этой цели купленный тренировочный доспех, пил воду, и опять с жадностью впивался в страницы учебников.

– Не стони, Василий. За твои синяки тебе недурно платят. Зато, теперь княжич при деле. Не валяется с утра до вечера в постели, и не ноет о своей разбитой любви,– попытался как-то утешить Василия Тео.

– Княжич во время тренировки так входит в раж, что я боюсь получить серьёзное увечье, и тогда никакими деньгами потерю здоровья не компенсируешь.

– Ты прав. Я сейчас переговорю с Александром, – сказал Тео, и подошёл к Александру.

– Княжич, может, тебе купить раба?

– Зачем мне раб? У меня есть Василий. Традиция нашей семьи – не иметь рабов.

– Но ведь Василий свободный человек, и совсем не обязан терпеть каждый день побои от твоего меча.

– Когда я был твоим оруженосцем, ты не жалел меня: избивал на тренировках и мечом и кулаками, и просто ногами. А Василий притворяется, что ему больно. Он просто плут и хочет побольше вытянуть из меня дукатов.

– Пусть так, но ты, всё же, будь с ним осторожнее, не порань его. Я за все годы твоей у меня службы не сломал тебе ни единой косточки.

– Но уж синяков и шишек наставил мне тысячи. Ладно, постараюсь сдерживать свою черкесскую половину. А ты поторопись с тренером по фехтованию, тогда и Василий останется цел.

Через неделю, когда дожди, наконец, закончились, и над черепичными крышами Риальто поднялось весеннее солнце, прибыл посланник, который принёс приглашение княжичу Александру от Анны Нотарас.

На следующий день ближе к вечеру Александр, в чёрном бархатном пурпуэне, украшенном серебряным шитьём, с тёмно-красным воротником, в высоких ботинках со скруглёнными носами по моде Венеции, обтягивающих шоссах тёмно красного цвета и маленькой чёрной бархатной шапочке, сел в гондолу.

Гондольер опустил весло в воду, и покрытая чёрным лаком гондола заскользила по узким каналам под высокими арочными мостками, и, наконец, выплыла в Большой канал, смешалась с сотнями других гондол, лодок и маленьких судов.

Свежий ветер с Адриатики, минуя низкие отмели Лидо, трепал тёмные кудри гондольера и доносил опьяняющий запах моря.

Дом Анны Нотарас выходил своим фасадом на Большой канал. Через открытые узкие ворота, украшенные кованой позолоченной решёткой, гондола вплыла внутрь дома и причалила к гранитным ступеням внутреннего дворика, посреди которого находился колодец с резными мраморными барельефами.

Хозяйка дома встречала гостя в плиссированном платье из бархата и парчи, украшенном кружевами punta in aria – дырками в воздухе – творением мастериц с венецианского острова Бурано, с «саксонским» воротником и со шнуровкой, под которой видна была рубашка набивного ситца с индийским узором.

Она стояла среди колонн из итальянского мрамора возле конной статуи воина в доспехах. Потемневшая бронза памятника подчёркивала мужественность и мощь сидящего на коне мужа с опущенным копьём в руке. Лицо всадника показалось Александру знакомым.

– Здравствуй, Анна. Ты встречаешь меня вместе со своим отцом?

– Здравствуй, Александр. Как ты догадался? Это действительно мой отец. Его изваял Донателло по картине, изображавшей отца при жизни.

– Твоё лицо очень похоже на лицо статуи. Насколько я знаю, Донателло – величайший скульптор, работающий во Флоренции и Падуе. Он заново открыл законы античной скульптуры – хиазм – постановка фигуры так, чтобы она опиралась на одну ногу, один из первых добивался перспективы в своих творениях. Я собираюсь съездить во Флоренцию, чтобы посмотреть его знаменитую скульптуру Давида – первое обнажённое мужское тело современности после античного периода. Впрочем, Флоренция богата сокровищами искусства. Хотя бы, архитектура Филлипо Брунеллески, картины Мазаччо, Уччёлло.

– Донателло – Донато ди Николло ди Бетто Барди умер пять лет назад. Он посвятил свою жизнь возрождению античной скульптуры. По его полному имени ясно, что он приходится родственником моему хорошему другу Джованни Барди, в гостях у которого мы с тобой познакомились. Кстати, в Падую теперь можешь не ездить: памятник кондотьеру Гаттамелате, работы Донателло, очень похож на конную статую моего отца. По крайней мере, конь один и тот же, да и фигуры всадников почти идентичны. Я заказала статую сразу после падения Константинополя и гибели отца.

– А как же отделанный Донателло собор святого Антония в Падуе с бронзовым распятием Христа и самым большим Алтарём: бронзовая Мария с младенцем, шесть святых, рельефы положения во гроб? А ещё творения великого Джотто? Разве можно пропустить в жизни такой шанс?

– Ты хорошо подготовился к путешествию в Италию. Или искусство – товоё увлечение?

– К сожалению, я очень мало видел, и мои знания основаны на картинках – репродукциях, которых много в княжеском дворце Феодоро. Только мечтаю посмотреть весь мир. Княжество Феодоро расположено на отшибе Европы, и мы, феодориты, знакомы лишь с искусством Византии. В конце прошлого века замечательный художник Феофан расписал несколько наших храмов. До этого, как я знаю, он работал в Константинополе и Галате, где расписал более четырёх десятков храмов. Потом жил в Каффе, работал в Феодоро, а уже от нас уехал в Москву, где получил прозвище Феофан Грек. Там он трудился над убранством Успенского и Благовещенского соборов Московского Кремля вместе с русским художником Николаем Рублёвым. Его роспись – самое замечательное произведение искусства, которое украшает нашу страну. Но я не могу сказать, что искусство – моё увлечение. Я увлекаюсь сразу всем: искусством боя, архитектурой, лошадьми, оружием. Кстати, поэтому мечтаю попасть в Милан, чтобы посмотреть и, возможно, заказать мастеру знаменитый миланский доспех. А ещё мне нравятся красивые женщины. Такие как Вы.

– Это просто лесть, уважаемый граф. Кстати, здесь прохладно, поднимемся в дом, – предложила Анна.

По узкой мраморной лестнице они поднялись на верхний этаж и вошли в одну из комнат. На стенах висели картины итальянских художников. Александр узнал Якопо Беллини, его сыновей Джентиле и Джованни, потому что уже встречал их картины: бесконечные мадонны с младенцами.

Широкие окна впускали много света. Везде росли фиалки в мраморных вазонах. Было тепло и уютно. Мебели мало: несколько кресел и стол из Болоньи с точёными ножками, украшенный позолоченными шляпками гвоздей. Вдоль стены стояла скамья – ларь, обрамлённый пилястрами, затемнённого орехового дерева с высоким ступенчатым цоколем, рельефными украшениями из позолоченного левкаса, отделанный живописью – видами итальянских городов. Возле окна – аналой для чтения с изумительной резьбой и необыкновенным орнаментом. А рядом на полке лежали греческие книги: "Хроника" Георгия Амартова, "Минологий" Симеона Метафраста, украшенный драгоценной живописью труд Дионисия Ареопагита, и гимны Дамаскина. Рядом с ними "Тайная история" Прокопия Кесарийского, произведения Платона и его последователя Плотина. На других полках стояли «Божественная комедия» Алигьери Данте 1472 года издания, Сонеты и канцоны – Canzoniere Франческо Петрарки, «Декамерон» Джованни Бокаччо и много других произведений на итальянском языке и латыни. Александр с изумлением взял в руку одну из книг, писанную странными, никогда им не виданными буквами, и спросил Анну:

– Кто умудрился написать книгу таким странным почерком?

– Это печатная книга. Недавно в Венеции начала работать первая типография. Книги теперь не пишут от руки, а производят оттиск с шаблона, покрытого краской. Процесс ещё не совершенен, но будущее за книгопечатанием. Это откроет книгу для простого народа, которому ныне она недоступна.

Александр поставил книгу на полку и осмотрел помещение. Он впервые видел комнату, столь богато украшенную. На небольших столиках стояли удивительные творения муранских стеклодувов.

– Я никогда не видел ничего подобного. Что это? – спросил Александр, указывая на орнамент аналоя.

– Это интарсия – деревянная инкрустация. Только сейчас появились мастера, способные сделать такую прелесть. Как видишь, я тоже неравнодушна к красоте.

Анна покраснела и рассмеялась.

Александр мгновенно понял причину:

– Я ни в коем случае не отношу твои слова на свой счёт, тем более что, насколько я знаю, женщины в последнюю очередь обращают внимание на красоту мужчины.

– Это так, но при разнице лет как у нас с тобой, всё обстоит несколько иначе. Садись, – указала она на одно из кресел.

– Ты кокетничаешь своим возрастом, Анна. Я совсем не считаю, что ты настолько старше меня. Я не знаю, сколько тебе лет, но думаю, что мы почти однолетки.

– Когда я покидала Константинополь в 1453 году накануне нападения турок, то была влюблена в одного господина. Джованни Барди – его сын от первого брака. Нашему сыну уже могло быть восемнадцать лет. А тебе тогда было годика четыре.

– Значит, и тебе тоже. Разве в четыре года нельзя влюбиться? Можно даже выйти замуж. Вот только сына родить…. О таком я не слышал. Наверно, ты слегка преувеличиваешь. Из-за этой любви ты живёшь одна?

Анна поджала губы, помолчала немного и утвердительно кивнула.

– Иоханес Анхелос был казнён султаном Мехмедом. Для меня его гибель стала травмой на всю жизнь. Он не пожелал спастись, хотя мог. Предпочёл погибнуть вместе с городом. Султан приказал вскрыть вены на его ногах, потому что Анхелос был сыном кесаря, а кесари рождаются в красных сапожках. Анхелос умер, истекая кровью, которая смешалась с кровью шестидесяти тысяч жертв резни, устроенной турками в Константинополе.

– Какая странная смерть. У Мехмеда богатая фантазия. Я слышал, что его мать христианка из Сербии.

Анна промолчала и перевела разговор.

– Константинополь пал, потому что слишком незначительны были силы защитников по сравнению с огромной армией султана. А ещё потому, что его время закончилось. Город так никогда и не смог оправиться от предательского захвата и разрушения его крестоносцами при непосредственном участии Венеции в 1204 году.

– Я знаю подробности героической обороны Константинополя, потому что в юности был оруженосцем, согласно рыцарской традиции, а сейчас являюсь другом одного из защитников города.

– И кто же этот герой?

– Мой лучший друг барон Теодорик Вельц, которого ты видела со мной на балу. Ему было восемнадцать лет, когда он во главе небольшого отряда феодоритов сражался на стенах Константинополя под командованием родственника императора Феофила Палеолога, и после падения города с остатками своего отряда ушёл вместе с генуэзцами.

– Теперь я очень сожалею, что пригласила только тебя без твоего друга. Надеюсь, это исправимо. Совсем скоро, на Вознесение, большой праздник – Festa della Sense – Венчание с морем. Приглашаю вас обоих провести его вместе со мной. Я заеду за вами с утра на гондоле, как только прозвучит выстрел из пушки. Ты не возражаешь?

– Мы оба будем чрезвычайно счастливы, Анна.

В дверях появился слуга в бело-голубом облачении и поклонился Анне.

– Не желаешь со мной отужинать, граф? – спросила Анна.

– С радостью, Анна.

Уже смеркалось. В обеденном зале горели свечи. Анна подвела Александра к столу:

– Я не знаю твоих пристрастий, граф, но думаю, что мясо каждому мужчине по вкусу. Сoppiette по-римски – обваленная в фенхеле жареная телятина. Если тебе не хочется телятины, то можешь попробовать журавля в печёночном соусе со специями. Ну и, наконец, чисто Венецианское блюдо: рыба в кисло-сладком соусе с изюмом и сливами. Не стесняйся, граф!

– А это вода? – спросил Александр, указывая на сосуд муранского стекла с прозрачной жидкостью.

– Нет, это пьётся вместо вина, но не на десерт, а перед едой. Очень крепкий, мужской напиток. Некоторые называют его граппа. Попробуйте, граф, возможно, тебе понравится. Граппа – дистиллят из выжимок винограда.

Слуга наполнил бокал. Александр отпил из бокала, поперхнулся и закашлялся. Слёзы выступили у него на глазах. Анна весело рассмеялась.

– Это покушение на мою жизнь, – еле выговорил Александр, вытирая слёзы.

– Нет, та ещё не мужчина, ты мальчик, Александр. Возьмит мой платочек, а то твои слёзки растрогают меня, и я сама заплачу вместе с тобой, – весело издевалась над ним Анна.

– Ты коварная, язвительная, жестокая и очень обольстительная женщина, – сказал Александр, взял протянутый платочек и приложил его к своему лицу. Вдохнул запах гиацинтов. Его сердце забилось, и смеющееся, раскрасневшееся лицо Анны показалось ему удивительно прекрасным и юным. – А твой платочек – это просто средство обольщения и устоять перед ним невозможно.

Она расхохоталась, уже не сдерживаясь:

– Граппа очень быстро делает своё дело. Ты уже совсем не робкий мальчик. А очень даже искушённый и хитрый мальчуган.

Она протянула руку за платочком, но Александр поймал её и стал целовать. Страстно, жадно. Анна махнула другой рукой, и слуга в бело-голубом одеянии поклонившись, вышел из комнаты. Осторожно и робко провела Анна рукой по волосам Александра, чуть лаская и отталкивая его одновременно.

– Нет, нет! Продолжим наш ужин. Попробуй телятину. Земная пища для нас, земных созданий. А ещё ты не должен пренебрегать журавлём. Это удивительное блюдо. Журавль спустился к нам с небес. Там живёт Бог. И журавль тоже небожитель. А рыба? Ты когда-нибудь ели такую чудесную рыбу? Посланница мрачных морских глубин. Съешь рыбу, и ты познаешь другой, почти нереальный мир. Этот мир не видели глаза живого человека. Только мертвец может заглянуть в чёрную, кромешную, как ад, бездну. И вдруг, из неведомых глубин перед вами на столе удивительная рыба. Разве это не чудо? А впереди.… Впереди нас ждёт парадиз. Впереди нас ждут апельсины. Сладкие фрукты. Райские плоды. Таких плодов не бывает в твоей северной стране. Не может их там быть! Твоя чудесная страна, наследница Великой империи. Но нет там таких апельсинов. Просто нет, потому что рай совсем в другом месте…. Перед тобой на этом столе земля, воздух, глубины морей и рай. У каждого человека всегда есть выбор. Выбирай, же, Александр.

Она говорила и говорила какую-то чепуху, а его губы поднимались всё выше и выше по её руке. Уже он целует ей плечо, подмышку… Наконец, она не выдержала, вскочила и резко оттолкнула Александра.

– Не надо! Я совсем не готова к такому повороту событий. Ты слишком юный и нетерпеливый мальчик. Может быть, когда-нибудь…

Александр сел на своё место. Его щёки горели. Рот пересох. Трещали восковые свечи в канделябрах. Ночь за широкими венецианскими окнами опустилась на город. Ярко горел маяк на кампаниле у собора Святого Марка.

– Прости меня, Анна. Сдержаться при таком обольщении просто невозможно. И ты должны оценить мои героические усилия.

– Я ценю, что ты можешь остановиться и взять себя в руки. Могу только тебя утешить: мне самой это далось нелегко. Но так должно быть.

– Почему?

– Потому что есть Бог. Есть грех. Есть человеческий стыд и рассудок.

– Хотелось бы взмахнуть волшебной палочкой, чтобы исчезли все эти надуманные преграды между нами. А грешить необходимо: не согрешишь – не покаешься. Не покаешься – не спасёшься.

– Очень утилитарное понимание веры. Не для того нужна вера, чтобы спастись, а для того, чтобы оставаться человеком и не превратиться в животное.

– Ты, Анна, рассуждаешь как атеист.