– Я православная. Уже двадцать лет живу среди католиков. Или они или мы не правы. Если вспомнить о мусульманах, иудеях, то получается, что только малая часть людей на Земле будут спасены, ибо только их вера истинна. Но этого не может быть. Не могут миллионы людей неправильно верить в Бога. Значит, или Богу безразлично, как ему поклоняются, или его вообще не существует. Нынешние христианские церкви – творения не божественные. Их основные догматы, символы веры, из-за которых произошло разделение церквей, созданы не богом, а собраниями попов – Соборами. Даже апостольский символ веры создан не Богом, а собраниями апостолов, а уж Никейский Собор и все последующие лишь усугубили отход христианства от истинного божественного учения. Иисус символа веры не создавал! Попы его создали, а потом убивали тех, кто был с ними не согласен, чем и породили разделение верующих на десятки, сотни церквей и сект. Они разрушили единую Божескую Церковь, разделили верующих – божьих овец на большие и малые стада, уничтожили единую Веру. Как пример – проблема филиокве, которую они возвели в ранг высшей ценности христианства, будто заумная проблема исходящего Духа имеет реальное значение для веры. Поэтому, многочисленные церкви – творения не божественные, а человеческие, а так как все люди от природы грешны, то творения грешников – греховные, дьявольские.
– Я восхищаюсь тобой, Анна. Впервые вижу женщину, способную на анализ религиозного мировоззрения. Но ты не боишься инквизиции? Говорят, в Венеции даже у стен есть уши. Не зря же на каждом углу торчит разинутая каменная пасть для доносов.
– У моих стен ушей нет. Все мои слуги приехали со мной из Константинополя. Их отцы и деды служили нашей семье. Мне они верны абсолютно. Я о них забочусь и ими дорожу. Кроме того, инквизиция существует для нас, патрициев, а не против нас. Я ещё не слышала ни об одном высокородном патриции, осуждённом инквизицией, по крайней мере, здесь, в Венеции. Более того, я знаю, что очень многие из высокопоставленных сановников Венеции разделяют мои мысли. Это только, кажется, что все вокруг религиозны. Люди молчат и делятся своими мыслями далеко не с каждым встречным. Просто тебе я доверяю. Твои глаза,– перешла она на доверительный тон, – лучшая порука твоего молчания. После христианизации, и, как результат, падения Рима, настали тёмные века христианства, и только сейчас, в 15 веке, когда опять атеизм стал завоёвывать сердца людей, начала возрождаться культура, искусство, наука. Мы живём в век возрождения.
– Тогда зачем ты, атеистка, мне говорила о Боге, о грехе?
– У каждого свой Бог, своё понимание собственного места в мире. Грех не перед Богом. Перед собой. Внутренняя чистота, порядочность – лучший анализатор нашего поведения. Они-то и подсказывают человеку, что есть грех. Ложиться в постель при первом знакомстве, без любви, только по желанию плоти – самый настоящий грех.
– Что есть любовь? Совсем недавно мне казалось, я влюблён. Но у неё появился другой, и она мне стала почти отвратительна.
– Бессмысленно объяснять, что такое любовь. Каждый знает, когда любовь приходит. Главное, что между мной и тобой её, увы, нет.
– Не будь, Анна, так пессимистична. Ещё несколько встреч, и кто знает? Ты мне очень, очень нравишься. Я почти теряю голову. И только правила приличия и позднее время вынуждают меня откланяться. Твой ужин был великолепен. Твоя граппа удивительна. Твои апельсины действительно райские фрукты. А твои руки и глаза будут сниться мне всю ночь. Со мной останется аромат гиацинтов, и я не посмею умываться, пока не исчезнет этот запах. Буду хранить его на своём лице до следующего свидания. Очень надеюсь на скорую встречу с тобой.
– Только не приходи на праздник замарашкой. На церемонии венчания с морем все, как правило, без масок. Грязь на твоём лице может кому-то показаться неуважением к жениху, дожу Венеции, а значит и к самой Королеве Адриатики, улыбнулась Анна.
Они подошли к ступеням причала. Чёрная гондола с гондольером на корме блестела при свете фонарей.
– До свидания, Анна. Хочу тебе сказать, что мы с тобой удивительно похожи. Когда ты произносишь слова, мне кажется, что это делаю я. Наверно, если заглянуть в далёкое прошлое, то между нами есть родственные связи. Моя семья, как тебе известно, имеет глубокие корни в Константинополе. Но родство душ – не пустые слова. Именно ты – мой душевный близнец.
– Спасибо за льстивые речи и приятный вечер. До свидания, Александр!
– До свидания, Анна!
Гондола тихо плыла по чёрной блестящей воде Большого канала. Как светляки на её поверхности качались фонари многочисленных гондол и маленьких судов. Крупные нефы и галеры чёрными махинами темнели возле низких причалов. Их палубы освещали тусклые фонари, и вахтенные матросы перекликались в ночной темноте. На берегу кипела жизнь. Из таверн доносилась музыка, громкие пьяные крики. Пели тут и там гондольеры. Площадь святого Марка была ярко освещена лампами и факелами. Под кампанилой с огнём маяка на её вершине, по-прежнему торговали вином.
Ещё один день пролетел вдали от Родины. Родная Таврида, Готия! Она снится почти каждую ночь. Чем дальше от её берегов, тем сильнее ностальгия. Даже в пахнущем гниющими водорослями воздухе Венеции Александру чудился аромат свежего морского дыхания Верхнего Понта, впитавшего запахи роскошного букета целебных трав и цветов Мангупа.
В праздничный день, после того, как из далёкого Арсенала донёсся пушечный выстрел, к маленькому причалу у дома, снимаемого друзьями, причалила богато украшенная позолотой и резьбой гондола. Александр и Тео, одетые в праздничные одежды, вышли из дома, и, поклонившись Анне, сошли в гондолу, сели напротив неё на оббитую красным бархатом скамью.
– Граф, ты обещал не умываться, но не говорил, что придёшь с синяком под глазом. Неужели, какой-то пьяный морячок в таверне сумел достать такому гиганту до глаза?
Александр сокрушённо покачал головой, а Тео рассмеялся и пояснил:
– Княжич нанял несколько фейхмейстеров и стал обращаться с ними так же бесцеремонно, как с Василием, нашим слугой. Вот один из них, тренер по рукопашному бою, и дал ему понять кто мастер, а кто ученик.
Гондольер в безупречно белой рубахе опустил весло в воду, и гондола плавно заскользила мимо красных кирпичных фасадов домов, протиснулась под узкими крутыми мостами и вышла на широкую гладь Канала святого Марка.
За ними следовала их собственная гондола с Василием. Живописная картина открылась перед глазами Александра и Тео. Мимо проплывала богато украшенная парадная галера венецианских дожей «Бучинторо» с дожем и сенаторами на борту. За ней многие сотни гондол, «биссоне» – фелюг, лодок и прочих маленьких судов теснились плотной массой от одного берега до другого.
А на берегах праздничная толпа бурно приветствовала процессию.
Балконы и окна выходящих на канал домов были украшены флагами с крылатым львом, цветными ковриками и полотнищами.
Кавалькада судов с «Бучинторо» во главе вышла из канала и прошла до места церемонии у выхода из лагуны. Бракосочетание началось. Патриарх благословил море. Александр подумал, что поражение, которое потерпели венецианцы от турок три года назад в результате морского сражения при Эвбее, и, как результат, потеря этого острова Венецией, совсем не даёт венецианцам право утверждать своё господство над морем.
– Скажи, Анна, кто тут на ком женится? – спросил Тео. – Насколько я знаю, итальянский язык, море – мужчина. Дож – тоже мужчина. Или нет? Неужели, мы попали на голубую свадьбу? Баловники эти венеты.
Анна рассмеялась:
– Венеция совсем недавно была в панике от гомосексуализма, распространившегося из Азии. Так что твоё замечание очень бы не понравилось Совету Десяти. В мрачной тюрьме за Мостом Вздохов люди, произнёсшие и менее крамольные слова, нашли своё последнее пристанище. Сейчас в городе на 200 тысяч населения 11 тысяч проституток. Поэтому, гомосексуализм отступает на второй план. Всё есть в Венеции, кроме собственных идей. Город живёт за счёт посредничества в торговле, проще говоря, спекуляции. А спекулянты ничего не способны придумать, кроме как тупо увеличивать цены на свои сомнительные услуги. Одним из немногих исключений из этого печального правила является идея жениться на море. И не важно, какого он, она, оно рода. Этой единственной своей идеей венеты очень гордятся, и никогда от неё не откажутся.
– Ты не совсем справедлива к венетам, Анна. Ещё они производят чудесное стекло, очищает и продаёт привезенный с Востока сахар. А бесподобные кружева на твоём платье – тоже творение венецианских кружевниц, так что твои слова ещё меньше понравились бы упомянутому тобой Совету Десяти, – заметил Александр. – А насчёт женитьбы: если венецианцы мужья морю, то кто же тогда турки? Любовники?
Анна опять рассмеялась, но потом посерьёзнела и сказала, понизив голос:
– Вокруг нас действительно слишком много ушей. Купцы и мореходы знают языки, в том числе, греческий. А война с Турцией, которая длится уже который год, только добавляет подозрительности. Наш разговор может иметь нежелательное продолжение.
Они умолкли. В это время дож на корме «Бучинторо» кинул кольцо с драгоценными камнями в воды Адриатики, произнося сакральные слова:
«Мы берем тебя в жены в знак нашей истинной и вечной власти».
Александр с любопытством посмотрел вокруг. Множество гондол сновали возле бортов «Бученторо». Одни были крупные, богато украшенные резьбой, позолотой и драгоценными обивками и принадлежали патрициям, живущим по берегам Большого канала. Другие мелкие, способные протискиваться под многочисленными мостами и мостками. Их владельцы – лавочники, муранские стеклодувы, живущие на окраинах. Большинство гондол чёрного цвета, но некоторые ярко красные, иные зелёные, синие. В гондолах сидели целые семьи с детьми. Знаменитые венецианские красавицы прикрывали лица от посторонних взглядов вуалями. Холостяки кружили на гондолах вокруг прекрасных венецианок в надежде заглянуть под вуаль и привлечь их внимание.
Неожиданно, в соседней гондоле Александр увидел Софию. Она была одна и совсем близко, чуть дальше, чем он мог достать рукой. Только стройный гондольер в белой рубашке недвижимым изваянием застыл на корме её гондолы.
Зелёными, как воды лагуны, глазами, София смотрела на церемонию, и казалась совершенно увлечённой происходящим. Но потом, словно почувствовав взгляд Александра, она медленно повернула голову, и их взгляды встретились. Опять у Александра возникло ощущение, будто в её глазах он видит своё будущее. Или прошлое? Осквернённые храмы, копья минаретов и смерть на политой кровью предков, но теперь уже навеки чужой земле. Он не ужаснулся, а смотрел спокойно, то ли в её глаза, то ли в вечность, как смотрит душа, отлетевшая от тела. София взглянула на Анну, подёрнула плечами и дала знак гондольеру. Медленно опустилось в воду весло, и гондола величаво, словно чёрный лебедь, поплыла по зеркальной глади моря, исчезая среди тысяч других гондол.
Александр кивнул головой Василию, и тут же гондола Василия рванулась в погоню за Софией, оставляя за собой, вспенённый веслом, кружащийся в мелких водоворотах, след на воде.
После церемонии бракосочетания начались гонки на гондолах и прочих мелких судах, но княжич не замечал происходящего, даже не поддерживал разговор между Анной и Тео.
– Александр, – обратилась Анна к нему. – Сейчас, после гонок гондол, все поедут продолжать празднество на Лидо, но я приглашаю вас с Теодориком ко мне на праздничный ужин. Ты не против?
– Прости, Анна, но Тео один составит тебе компанию, если не возражаешь.
Чтобы не портить Тео и Анне праздник, Александр старался быть весёлым и остроумным, но у него в душе прорастала дремучая тоска. Гондольер доставил его прямо к порогу дома. Княжич вышел, а Теодорик шутливо помахал ему вслед рукой, сидя на лавочке рядом с Анной.
Прошло несколько дней. Опять Тео где-то пропадал. Александр по лицу друга догадывался, что на этот раз всё намного серьёзнее. Видно, между Теодориком и Анной возникла какая-то связь. Но задавать вопросы другу он не стал.
Василий выполнял задание княжича, и Александр всё чаще один гулял по городу. Шпагу он с собой не брал, но на всякий случай за голенищем сапога прятал тонкий генуэзский нож.
Как-то под вечер он шёл по берегу маленького, неизвестного ему ранее канала. Внезапно, ему показалось, что кто-то следит за ним. Он остановился, облокотился на паперть, и украдкой оглянулся. Человек, шедший за ним, тоже остановился, поправляя одежду. Сомнений почти не осталось. Но кто это? Неужели, София тоже приставила к нему своего слугу? Александр зашёл в ближайшую таверну и сел у окна. Незнакомец вошёл следом, и сел за соседний столик. По внешнему виду незнакомца Александр сразу определил, что это чей-то слуга. Опять мелькнула догадка: София! Княжичу очень захотелось хотя бы с кем-то поговорить о Софии. Он поднялся и пересел за стол незнакомца.
– Ты следишь за мной? – спросил он по-итальянски.
Незнакомец смутился:
– Что ты, господин? Я вижу тебя в первый раз.
– Следишь. Я знаю. И даже знаю, кто тебя послал.
– Кто?
– Имя твоей госпожи София. Я угадал?
– Ну, ты ошибаешься, господин, – неуверенно ответил незнакомец.
– Понимаю. Конечно, признаваться тебе никак нельзя. Если бы мой Василий признался Софии, что я его послал за ней шпионить, то ему бы точно от меня досталось.
Подошёл официант. Александр заказал две кружки сухого вина и сыр.
– Выпьешь со мной?
– Почему бы не выпить, если господин угощает, – ответил незнакомец.
– Моё имя ты, конечно, знаешь. Позволь полюбопытствовать, как мне называть тебя?
– Зачем меня называть, господин? Никто меня по имени и не называет. Кличут: «Эй, ты!».
– Неужели София не знает своих слуг по именам?
– Скорее, не хочет знать, – сказал незнакомец.
– Ты впервые признался, что являешься слугой Софии. Я ведь сразу догадался! Но неужели София так бессердечна к слугам?
– Все господа бессердечны. Чем более унижен слуга, тем более возвышен господин… или госпожа. Так устроен мир.
– Ты говоришь неприятные вещи. Почему-то мне казалось, что София нежна сердцем и попросту не может быть груба ни с кем, в том числе, со слугами.
Официант поставил на стол две кружки белого сухого вина, нарезанный мелкими пластинками сыр и отошёл, держа на согнутой руке чистое полотенце.
Александр отпил глоток вина. Прохладное, немного кислое, ароматное вино показалось ему удивительно вкусным.
Незнакомец одним глотком выпил своё вино и сидел, насупившись.
– Вино очень вкусное, но кружки слишком маленькие, – сказал Александр. Он щёлкнул пальцами, чтобы официант подошёл к нему, но за соседним столом сидела шумная компания, и щелчка официант не услышал.
– Пойду, закажу ещё вина, чтобы тебе не было скучно, – сказал Александр. Он поднялся, прошёл к стойке и подождал, пока ему нальют из бочки ещё две кружки. Вернулся к столу и протянул одну из кружек незнакомцу. Тот взял вино, и так же насупившись, словно вовсе недовольный происходящим, стал пить. Александр допил вино из своей первой кружки. Внезапно, мир поплыл у него перед глазами, и он упал головой на дубовый стол.
Когда Александр очнулся, то долго не мог понять, где находится. Он лежал ничком на матрасе из конского волоса, а его руки и ноги были крепко связаны. В голове стоял туман, и мысли текли медленно, словно выдавливались по капле из мозга. «Нет, это не София! Зачем Софии меня связывать и похищать?».
Постепенно, к нему вернулось ощущение реальности. Он услышал плеск воды о борт, и понял, что находится на судне. Изогнулся, вытащил двумя руками из-за голенища генуэзский нож и острым лезвием перерезал шнур, которым были связаны ноги и руки.
Выглянул в иллюминатор. Увидел ночь, и понял, что судно идёт под парусом, удаляясь от города. Внезапно, за дверьми послышался скрип досок палубы под тяжестью чьих-то шагов, низкие голоса. Александр быстро лёг в прежнее положение, накинув на ноги обрезанную верёвку. Щёлкнул замок, и дверь открылась. Александр лежал на животе, прижимая к груди генуэзский нож, и наблюдал за происходящим через щёлочку полузакрытых глаз. В каюту вошёл человек. В одной руке он держал лампу, в другой обнажённую саблю. За его спиной виднелись ещё две фигуры. Лезвия сабель блестели, отражая оранжевый свет лампы. Человек поставил лампу на маленький столик у изголовья кровати, нагнулся, дыхнув на Александра запахом чеснока и рома, а потом потряс княжича за плечо. Тогда Александр рывком перевернулся на спину и снизу, двумя руками вонзил нож в сердце незнакомца. Тело обмякло. Александр изо всей силы отшвырнул его на обнажённые сабли двух других незнакомцев. Вскочил на кровать, и сверху, словно огромная чёрная пантера, кинулся на незнакомцев, ударил ножом в сердце одного, потом выдернул нож и полоснул им по шее другого…
Он стоял над телами, выпрямившись, и слушал, как хрипят умирающие, как катится оброненная одним из них сабля по полу, бренча о деревянные ножки кровати.
Александр нагнулся, схватил саблю, и выбежал в открытую дверь, в один прыжок поднялся по скрипучим ступенькам на верхнюю палубу. Когда, наконец, он увидел над собой звёздное небо, то понял, что свободен. Ему навстречу бросился верхний вахтенный с длинным кинжалом в руке, но Александр даже не повернулся к нему. Резкий выпад навстречу врагу, и тот пал с пронзённым сердцем.
Александр вырвал саблю из тела, швырнул её в море, а сам кинулся вслед за ней.
Холодная, ещё не успевшая прогреться под весенним солнцем вода Адриатики обожгла его. Вынырнув, Александр поплыл под низкими южными звёздами к мерцающим огням Венеции. Оглянувшись, он увидел, как судно с поставленными парусами скрывается среди звёзд, оставляя на поверхности лёгкий пенный след.
Княжич доплыл до песчаного пляжа на острове Лидо. Трясясь от холода, он пересёк остров, и по берегу прошёл до причала, у которого стояли гондолы. Ещё не спали гондольеры, и скоро Александр был на пороге своего дома.
Одежда его уже почти обсохла, и он решил никому ничего не говорить, даже Тео. Ему было попросту стыдно, что он сам собственными руками приготовил себе ловушку, доверившись первому встречному. Кто мог похитить его и по чьему приказу? Грабители? С целью получения выкупа? Но эти люди даже не проверили его карманы, в которых находился кошелёк, полный дукатов. Нет, на грабителей они не похожи. Исаак? Чтобы не было конкурента на власть его сыну Тихону? Но тогда зачем похищать? Не проще ли было просто убить? Или это Мехмед, султан Османской империи? Его агенты есть повсюду. Может, Корвин? Или сам Папа Римский? Ясно было одно: кто-то из сильных мира сего следил за ним, и, похищая законного претендента на престол, решил каким-то образом повлиять на судьбу княжества Феодоро.
Наступил май 1474 года. Василий докладывал княжичу обо всём, что ему удалось разведать, и как-то за ужином Александр сказал Теодорику:
– Завтра мы выезжаем. Впрочем, можешь оставаться. Меня лично в Венеции больше ничего не держит.
Тео удивлённо посмотрел на княжича.
– Зачем куда-то ехать? Мы и здесь живём неплохо.
– Хорошо едим, девочки – лошадки на каждом углу пасутся, – докончил за него Александр.– Тебе везде хорошо, были бы девочки и жратва. Но ты забыл ещё об одном своём удовольствии: здесь, на островах, практически не с кем подраться. Или ты настолько разленился, что и драка тебе уже не в радость? А может, влюбился? Случайно, её имя не Анна?
– Анна Нотарас – замечательная женщина. Не будем о ней! Но и драка – насущная необходимость. Мы, мужчины, рождены для драки. Для этого нам даны мощные мышцы, быстрая реакция и точный глаз. Ты прав. Конь не должен застаиваться. Да и не могу я вот так просто бросить своего лучшего друга. Ладно, поедем искать приключения на свои жо…., тьфу, головы. Вернуться в Венецию мы сможем всегда. Если захотим. Так даже лучше.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке