Отец просил сына сказать, кто же за ним гонится, но тот не отвечал на этот вопрос, продолжая бегать с неимоверной скоростью. Яя Сима начала свою долгую получасовую молитву. Как только она закончила, ребенок резко остановился и упал почти бездыханный. Изо рта пошла пена. Его отнесли домой. Яя Сима прочла на этот раз очень короткую молитву. Мальчишка открыл глаза, улыбнулся и заснул. Он проспал двое суток, как и предполагала яя Сима, проснулся здоровым. Говорил потом, что за ним бегал черт рогатый.

Вот такую лечебную силу имела эта бабушка. Уже в преклонных годах, лет восьмидесяти, она много рассказывала о житии Святых, об Исусе Христе так, что после ее рассказов девчата жалели, что редко ходят в церковь. Яя рассказывала о своих вещих снах. Ирина обожала слушать эту снежно – седовласую, со странно – острым и, вместе с тем, мягким всепонимающим взглядом яи. И, несмотря на долгий путь (обычно добирались на попутной подводе, иногда на поезде), подруги нередко ездили к Марьиной яе. Приставали к ней с просьбами рассказать что-нибудь. Иногда яя соглашалась и тогда воцарялась строгая тишина.

– Пошла я раз одна в лес, еще там, в Юревичах, – рассказывала яя Сима, – собираю ягоды. Уже полное ведро черники и вдруг чувствую, что я заблудилась. Я аукать, туда, сюда, но не могу найти тропу назад. Еще больше запуталась в лесу. Уже темнеть стало, стою я на склоне горы, а кругом горы и лес, а в лесу и волков и медведей бродит немало. Думаю, как же это я так пошла в лес одна, без подруг. Как я на ночь одна останусь? Пропаду же, зверь нападет. И даже если нет, то перемерзну, ведь осень: в лесу, высоко в горах холодно. И, если даже не замерзну, все – равно дорогу назад не найду. Может меня будут искать, но найдут ли? Иду я так медленно, ноги еле меня несут. Думаю, как же так, еще не пожила, ничего хорошего людям не принесла, а так хотелось. Иду, молюсь, прошу Бога помочь мне.

Слезы по щекам текут, вдруг я вздрогнула. Где-то совсем рядом треснула сухая ветка. Оглянулась – подходит ко мне молодой бородатый мужчина. И вдруг в лесу стало тихо, спокойно и необыкновенно красиво. Я обратила внимание на листья, переливающимися слепящим золотом от лучей заходящего солнца. Вот подходит он ко мне, заглядывает в ведро и говорит: «Хорошая в этом году уродилась черника!» А я смотрю на него и никакого чувства страха, как это бывает у женщин перед незнакомым мужчиной, у меня нет. Наоборот, такое чувство, что я его хорошо знаю.

У меня одно на уме, скорее выбраться из этой ловушки. Мужчина сказал, что, видимо, я заблудилась и велел идти за ним.

Голос его был завораживающим, хотелось, чтоб он бесконечно говорил. Он и говорил: рассказывал о деревьях, кустах, редких осенних цветах, которые встречались, как их можно использовать от разных болезней. Я все удивлялась, как много он знает. Благодарила, что он мне показывает дорогу. А он отвечал, что ничего удивительного, ведь я звала его. Вот он и пришел. Я тогда не обратила внимания на эти его слова. Потом только до меня дошло с кем я шла. Незаметно и быстро мы оказались на краю леса, прямо около нашего села. На прощанье он мне сказал: «Очень ты хорошая девушка, Серафима, будет у тебя способность лечить людей молитвой». – Потом тихо так сказал два слова: «Этими словами ты можешь оградить себя от насильников».

Яя Сима чуть запнулась:

– Эти два слова, девочки, он велел никому не открывать.

Девчата, уже затаившие дыхание в ожидании этих двух слов, дружно закивали. Ирини и еще кто-то хором спросили:

– Яя, так кто это был?

Яя продолжила:

– Думаю, что сам Господь Бог. Я удивилась, откуда он знает мое имя, ведь я ему себя не называла. Хотела спросить кто же он такой? В этот момент, как раз он задержался за стволом дерева и вдруг исчез. Я туда – сюда: прошла назад несколько метров, повернула в сторону, но потом побоялась снова затеряться и вернулась.

С тех пор сама не знаю, как это у меня получалось: произнесу эти два слова, прочитаю молитву, которая шла в этот момент именно на этого человека, смотришь чуть ли ни на глазах выздоравливает. Был вот недавно один русский мужчина, в милиции работает. На стопе вдруг появилась шишка размером с яйцо. Никакую обувь надеть не может. Так больно, что зубами скрежещет. Врачи прописывали какие-то мази. Но не помогало.

Жене его посоветовали пойти к бабке. Но милиционер-то коммунист, ни в какую не соглашается. Когда уже невмоготу стало, привела его жена ко мне. На другое утро шишка ушла. С тех пор тот коммунист, как мне поведала его жена, поверил в Бога.

Яя Сима перекрестилась:

– Слава Тебе, Господи!

Закончив свое повествование, она прищурила глаза, весело посмотрела на молодых. Ну вот все вам рассказала. Теперь вы рассказывайте, как поживаете.

– Да, что у нас, яя Сима. Все нормально, – нетерпеливо ответила за всех Ирини. – Ты лучше еще что-нибудь расскажи. Ей было страсть, как интересно послушать обо всем, что касалось волшебного и божественного. Она живо представила того молодого мужчину, которого встретила в лесу, когда – то молодая Серафима.

– И вот ты сначала ни капельку не подумала, что это сам Бог?

– А похож он на Исуса Христа с иконы вашей? – спросила Мария показывая глазами на угол с иконами и перекрестилась. Все следом за ней перекрестились.

– Не знаю. Как будто нет. А может – да, – отвечала старушка.

– А во что он был одет?

– Да не помню…, в обыкновенном черном пальто. В какой-то шапке.

– Как, ты не могла запомнить его?

– Я не рассматривала его. Главное, что я помню, это то, что мне было так хорошо рядом с ним и мне не хотелось, чтоб он уходил.

– Да, – задумчиво произнесла Мария, – а Ленин и Сталин говорят Бога нет.

Яя Сима обиженно поджала блеклые губы и дернула плечами:

– Безбожников хватает. На то и Божья воля. Бог-то ведь ведет к себе людей разными путями, чтоб другим была наука.

– Ну расскажи, яя, еще что-нибудь, – не унималась Ирини. – А я пока чай заварю, можно? – спросила она ее. Та кивнула головой.

– Ох и бедовая ты головушка, Ирини! Все-то тебе надобно знать! – проворчала она, любуясь ловкости, с которой Ирини заваривала чай. – Молодец, девка! Да, смотри – бойкие часто спотыкаются…

– Ну, я же не из пугливых, яя. Такая вот уродилась. Но в Бога верю, яя, так что расскажи еще что-нибудь, поучительное. Чтоб было, что детям своим будущим рассказать, правильно я говорю, девочки? – задорно обратилась Ирини к подругам.

– Правильно! – отвечали те в один голос.

– Ну, ну…, – яя Сима поправила нитку на прялке, добавила шерсти к куделю и, не оставляя прядение, принялась за новое повествование.

– Так вот, было это лет тридцать назад, – начала она, довольная вниманием девушек. – У меня взрослые дочери и сыновья, уже и внуки народились, а мне лет пятьдесят, на вид не такая старая, это я сейчас на человека не похожа, – подчеркнула она, иронически глянув на слушательниц. Девчонки всполошились:

– Тетя Сима, ну что вы на себя наговариваете! Очень вы симпатичная яя – бабушка. Понимающе кивнув согласно и улыбнувшись, бабушка Сима продолжила:

– Иду раз по полю домой. Наступал вечер, но еще светло было. Вдруг вижу, идут мне наперерез двое парней. Подходят. Одного из них, парня из соседнего села, я узнала. Он был сыном моих знакомых. Он меня не знал. Стали они ко мне приставать, дескать, если добром не соглашусь, то убьют меня. Я им и так, и эдак, дескать, парни, вы посмотрите на мой возраст. Тот, другой, как будто усовестился, стал уговаривать моего знакомца оставить меня в покое. Но, нет, первый, еще сильнее стал настаивать, схватил меня и стал валить на землю.

Баба Сима явно взволновалась, лицо ее побледнело. Глаза девчонок округлились, все они в напряжении ждали развязки. Рассказчица, поправив на голове легкую косынку, продолжила:

– Ну, вот, слушайте продолжение. Первый из них говорит: «Давай бабка, не стесняйся. Тебе понравится. Говорят, с такими бабами все гораздо слаще», ну и всякую подобную чушь. Я отбивалась, как могла. И тут я вспомнила слова, которые шепнул мне Господь Бог. Никогда больше ни до, ни после этого случая не приходилось мне пользоваться ими во вред. Вдруг парень упал, как подкошенный, и стал на глазах пухнуть. Друг его перепугался, схватил его и повел через поле домой.

В ту же ночь родители того парня постучали мне в дверь. На коленях умоляли спасти их сына. Я сказала, чтоб они привезли его и, чтоб он просил у меня прощения. Они привезли его на арбе. Он стонал, был почти без сознания. Его распирало всего и больше всего детородный орган. Я вышла к нему, он плакал и просил прощения. Я отпустила его грех. И сразу прекратилась боль. Через день он мог уже ходить. А через три дня, он снова пришел просить у меня прощение. Обидчик мой выглядел, как прежде, но смотрел совсем по-другому. Говорят, с тех пор сильно переменился, живет с Богом, одним словом. Уже сам старичок, под пятьдесят ему сейчас. Встречала его несколько раз в жизни. Благодарит, говорит: «Хорошо ты меня, тетя Сима, проучила! Спасибо Господу Богу, что привел меня, безбожника, к тебе!»

Бабулька остановилась, обвела всех глазами.

– Так вот, девоньки! Так что живите, не гневите Бога. Я-то сама, старалась жить, как он велит, но из-за того случая не уверена, что Он мне простит. Уж больно строго я тогда наказала того паренька, – старушка сокрушенно покачала головой.

Девчонки наперебой стали убеждать ее и друг друга, что поделом было ему, совсем обнаглевшему парню. Стали выспрашивать у яи, кто он такой, но та не сказала.

– А вот, я знаю, яя Сима, ты разгадываешь сны. Можно я расскажу свой? – раздумчиво попросила Ирини.

– Ну расскажи, – яя ласково посмотрела на нее, покачала головой.

– Я видела этот сон совсем недавно.

Ирини подробно рассказала свой сон, и яя Сима долго и скрупулезно раскладывала его по порядку, объяснила, что к чему. Хорошим сон оказался, ждало Ирини сватовство и семейная жизнь.

Девчонки переглянулись.

– Ну, везет же нашей Ирини, – нарочито завистливо протянула Мария, – а у меня и сна такого нет рассказать. Честно говоря, я, как залягу и снов никаких не вижу.

Ирини посмотрела на нее сожалеюще:

– А у меня почти каждую ночь художественные фильмы…Недавно даже Наргиз и Радж Капура видела во сне, представляете? – она запела из кинофильма: «Бродяга я, никто нигде не ждет меня, абарая-я-я…», – Ирини задумчиво наклонила голову, потом как бы осененная мыслью спросила:

– Баба Нюра, соседка моя, говорит: «Замужем не напасть, кабы замужем не пропасть». Яя Сима, а что ты не говоришь, счастлива ли буду я замужем и сколько детей у меня будет?

– Ну, много будешь знать, скоро состаришься.

– Ведь знаешь же.

– Я не могу все знать. Знаю только, что проживешь намного дольше мужа.

Эта деталь немного озадачила Ирини и подружек.

– Ну, если ты проживешь восемьдесят, а он умрет в семьдесят, то это ничего, – успокоила ее Ксенексолца.

Распрощавшись с яей Симой, направляясь к станции на поезд, подруги бурно, перебивая друг друга, обсуждали способности старушки, данные ей самим Богом.

* * *

Анастасия была довольна своей жизнью. С рождением сына все встало на свои места. Раньше она еще сомневалась, за тем ли человеком она замужем, не ошиблась ли она в выборе? Теперь у нее не было сомнений: красавец муж, любящий отец. Правда, все чаще его не бывает дома, но это уже издержки работы. Не просто быть милиционером, когда кругом воры, преступные элементы, как их называет Саша, одним словом – ссыльные. Настя подумала о том, что, если б ее мама не была замужем за ее папой, то тоже, возможно была бы ссыльной. Хотя и русских ссыльных хватало в их захолустье. Как же тяжело им всем: и немцам, и грекам, и чеченцам, и всем другим. Она вспомнила бабушкиных соседей – греков Харитониди и Христопуло. В какой нищете живут, работая день деньской. Бабушка говорит, еще умудряются и ей помочь, когда просит то забор поправить, то крышу подчинить, то дрова нарубить.

– Такие безотказные люди! Господь меня пожалел. Что б я без них делала? – качала головой баба Нюра. Такие хорошие люди эти греки. Повезло нашему Ваньке с друзьями. Дай – то, Бог, чтоб учились у друг друга только хорошему, – продолжала она, качая на руках и любовно целуя засыпавшего правнука. Настя с улыбкой вспомнила Митю Харитониди. Как он украдкой смотрел на нее, когда она мимо шла с ребенком на руках. И рот забыл закрыть. Как покраснел, когда она оглянулась. «Бедный мальчик, влюблен со школьной скамьи».

Она вспомнила, как сама была влюблена в своего учителя математики. Но тот был уже давно седой, женатый человек, хоть и не старый. Поседел говорят, когда брат на его глазах сгорел в танке. А ведь он тоже ее любил, а иначе почему так много внимания уделял ей? Объяснение вел, глядя только на нее, чаще всего останавливался у ее парты и поправлял в тетрадке ошибки, хвалил тоже, в основном, ее. Собственно, было и за что: с математикой у нее было все в порядке. Тимофей Радионович говорил, что тем, кто занимается музыкой, легче с математикой, есть между этими предметами какая-то взаимосвязь. Объяснил, какая связь, но Настя теперь забыла, какая именно. Девчонки завидовали и говорили:

«И что он в тебе нашел? Вон, Симка, тоже и красавица, и умница, а он нет, только с тебя не спускает глаз. Старый дурак!»

Настя отмахнулась от воспоминаний. Что вспоминать? Ее учитель уже умер. Говорят, под сердцем зашевелилась пуля, застрявшая еще с войны. Жаль… Было в нем что-то, чего ни у кого не было, что-то твердое, несгибаемое и вместе с тем – теплое, родное. Какая-то радиация шла на нее от него, от чего у нее всегда появлялось бесконечное чувство радости. Больше у нее такого чувства не возникало, даже с Сашей.

Настя забрала с рук бабушки, заснувшего Мишутку, положила на топчан, куда проворная бабуля успела застелить свою чистую, коричневую в клетку, шерстяную шаль. Баба Аня (Настя не любила ее называть Нюрой) замесила тесто еще с утра и ждала гостей.

– Пойду, налеплю вареничков, – сказала она и вышла в свою махонькую кухоньку. Настя пошла следом.

– Ну хоть расскажи, какие новости от родителей, – попросила бабуся.

– Они ж тебе тоже пишут или давно не получала?

– Как же, пишут, но редковато. Последний раз написали месяца два назад.

– А я недавно получила письмо. Такое – короткое. О себе ничего не пишут, можно сказать, все больше о моей жизни расспрашивают.

– Ну, и правильно, о тебе, о муже, о дите. Меня тоже, как получаю – расспрашивают обо мне, да о сорванце, Ваньке, да о его отце. Ванька – тот у меня часто бывает, ночует. Друзья-то его рядом со мной живут. Вот загуляется с ними и приходит переночевать. Отец его ругает, что дома не бывает.

Настя знала, бабка гордится, что внук не забывает, помогает, как может. Баба Нюра уже плохо передвигалась, без клюки не ходила даже во двор.

– Хороший у тебя внук, бабуля!

– А тебе он – двоюродный брат, не забывай, Настюша.

– Ну что ты, бабушка, с какой стати я должна забыть. Ванечку я люблю, – задумчивая Настя подняла на нее удивленные глаза.

– Я к тому говорю, что вас двое на белом свете, – назидательно проговорила бабка, – берегите отношения. Ты старшая, от тебя много зависит. А кровь родная – не водица.

– Не бойся, бабушка, я от него никогда не откажусь, не бойся. У меня еще два брата в Энгельсе, помнишь их?

– Ничего я не боюсь, а за вас беспокоюсь. Ну, еще два брата черт знает где, это неплохо, хоть и немцы. Далеко они. Нехорошо, когда родных нет. Вот я сирота, уж нахлебалась горюшка за свою жизнь, – баба Нюра смахнула набежавшую слезу. – Ну, а, как там у тебя с Сашей? – перевела она разговор.

– Все хорошо, баб Аня.

– Хороший муж?

– Хороший. Любим друг друга.

– Смотри, береги любовь-то. Не ругайтесь по пустякам.

– Мы и не ругаемся тем более, что дома он почти не бывает.

Баба Нюра вперила в нее удивленные глаза:

– А где ж его черти носят?

Настя махнула рукой:

– Работы много, не успевает…

– Ну-ну. Много работы. Я его вижу на мотоцикле – часто бывает в гостях у соседей, у Роконоцы.

– Часто?

– Часто, почти каждый день, и ко мне бывает заскочит то поесть, то попить, то еще чего.

– Мне он говорил как-то, что бывает у Христопуло Яши. Но я не думала, что так часто.

– Заходила я как-то к ним, со стариками разговорилась, и он пришел. Роконоца сказала, что они в карты играют, как-то по-ихнему карты называют, – баба Нюра нахмурила лоб.

– Скамбил?

– Точно.

– Он любит скамбил, там на деньги часто играют, а он человек азартный, – пояснила Анастасия и добавила, – терпеть не могу эти карты!

– На деньги? Вот тебе на! Как же можно милиционеру играть в такую игру. Разве можно?

– Ну, он же не во время работы, – засмеялась Настя, – играть в карты, это, к сожалению, не преступление, – добавила она, вытирая об фартук руки. – Пойду проверю, что делает Мишутка.

– Иди, иди милая. Заболтались мы тут, про ребенка забыли. Ты встань у дверей, послушай, а то разбудишь: уж сильно скрипит дверь.

– Надо смазать петли. В следующий раз придет Саша, попроси его.

– Я уже попросила Ваньку. Обещался.

– Ну, как там его учеба, ведь он лодырь еще тот, – спросила Настя, осторожно отходя от двери.

– Да, когда ж ему учиться, когда он целыми днями с друзьями мотается? Среди них есть такой видный паренек – Слон, ну, прозвище такое. И в самом деле – слон, на удивление, крупный парень. Не русский и не грек, кажется, армянин. Иван наш против него совсем тощий.

– У Ваньки русских друзей, смотрю нет, что ли?

– Как нет? Есть. Как его… Жерех Сергей.

– Жерех. Ну, бабуля, вы всех знаете…

– А ты и Сергея знаешь? – удивилась баба Нюра.

Я же в школе работала, вот и знаю всех, кто там учился.

Бабушка уважительно посмотрела на внучку. Кивнула понятливо.

– Ну, а главные его друзья – мои соседи. Яша Христопуло, да Митька Харитониди. Митька этот – не смотри, что черный, как африканец, а парень хоть куда. Глаза – то такие жгучие, а не черные. Вот интересно…

– А какие у него глаза, бабушка?

– Не могу сказать, не помню… Знаю, что не черные, сам черный, а глаза светлые какие-то, зеленые что-ли?

Баба Нюра прервала свои рассуждения: нагнувшись шурудила в кухонном шкафу, разыскивая кринку для молока. Потом, разогнувшись, продолжила, чуть запыхавшимся голосом:

– И худой и длинный такой. Наш Ванька вымахал под потолок, а пониже его будет.

Чуть смущаясь, Настя заметила:

– Не люблю длинных и худых. Мне, конечно, нравятся рослые ребята, но чтоб были плотные, как мой Саша.

– Да, вижу, вижу, что твой Саша свет в окне, – прокряхтела баба Нюра. – Дай – то, Бог! Ты вот что, сказала она вдруг строго, – скажи своему мужу, что Бог не велит в карты играть. Так что, если верите в Бога, надо знать, что это нехорошее дело. Да и ребенка крестить надо. Нечего его нехристем в жизнь пускать. Пора, Настасья! Смотри, сын тебе спасибо не скажет, если не покрестишь!

– Я думала об этом. И Ирини мне говорила. Но не здесь, бабушка, здесь меня знают. Учителям не положено особенно, ведь мы пример для детей.

– Пример, пример, куда вы с этим примером докатитесь? – неудержала свой гнев баба Нюра. Знаешь поговорку: «За что боролись, на то и напоролись»?

Настя вопросительно посмотрела на нее. Та махнула рукой, как на непонятливую:

– Одни словом: когда напоретесь, тогда поймете, да поздно будет.

Выпустив пар, баба Нюра быстро успокоилась:

– Скоро поедете жить в Караганду, смотрите: живите дружно, уступайте друг другу. И о крестинах все-таки подумайте. И чем быстрее, тем лучше.

Бабка еще долго говорила о семейной жизни, давая наставления и всяческие назидания, не замечая, что внучка слушала вполуха, думая о чем-то о своем.