Со всех сторон неслись слова поддержки, восторги, вдруг раздались аплодисменты. В минуту они стали героями. Неожиданно даже для себя самого Гурвиц почувствовал, как навернулись слезы.

– Да бросьте, – Хомутовский вяло отмахивался, и было заметно, что он также расчувствовался.

Слава об их демарше уже облетела стены университета, и теперь именно они стали главной сенсацией дня.

Сколько раз в своей жизни Гурвиц задумывался, будет ли ему что вспомнить потом, в старости. Теперь, когда она пришла, неожиданно и неотвратимо, беспокоила иная мысль: не пора ли жалеть о том, что не смог и не успел. Порой закрадывалась тревога: «А не пролетело ли все мимо? Не напрасны ли усилия? Что же важное он пропустил?». И только сейчас вдруг показалось, что героем стать совсем не сложно. Один шаг навстречу страху. Жизнь в суете, в утренних тяжелых подъемах, в вечерних переживаниях – все позади. Вот он, свободный, счастливый и настоящий.  И ведь как хотелось быть именно таким: признанным, искупаться в овациях, насладиться внезапной, а на самом деле, заслуженной славой. Просто. Слишком просто и именно потому странно. А точнее, обидно. Оказалось, что это не требует особого умственного напряжения, не нужны знания, не нужен талант и работоспособность. Не нужно все то, чему завидовал, что хотел видеть в себе и так радовался, когда мог похвастаться максимальной отдачей и высоким коэффициентом полезного действия. Всего лишь смелость, всего лишь один из толпы, всего лишь там, где все промолчали. И ты из тех «кто встал и вышел из ряда вон», – как пел любимый много лет назад Витя Цой.

– Пойдем, – Хомутовский дернул его за рукав. – Не посидим здесь.

– Ну, вот, момент славы, а ты «пойдем», – Гурвиц возмущенно прошипел, когда они пятясь, извиняясь и выражая всю благодарность, на которую еще были способны, выбрались на улицу.

– Выпить не дадут, а сидеть, как два изваяния… Не. Не могу.

– В общем, ты прав. Выпить не дадут. А ведь настроение было, – Гурвиц пожалел брошенный графин. Переживать за пару бутербродов смысла не было, а водки, пожалуй, грамм сто пятьдесят еще осталось.

– Не со студентами же пить! – Хомутовский покачал головой. – Поехали ко мне.

– Не. Я домой. Знаешь, съезжу, пожалуй, в деревню. Гляну, что там.

– Жаль. Могли бы посидеть.

– Другой раз. Успеем, – в голове Гурвица созрел план и откладывать его в долгий ящик не хотелось.

– Наверное, успеем, – Хомутовский грустно вздохнул. – Или не успеем.

Через двадцать минут Гурвиц был на автовокзале, а еще сорок минут спустя катил в сторону тех краев, которые называются странным словом «Родина». Он успел забежать в магазин, купил сладости, бутылку вина, немного деликатесов – ночевать придется у двоюродного брата Виктора. Обратного автобуса уже не будет, да и звали его уже не раз. Пришла пора проведать родню.

За окном автобуса проплывали пейзажи, которые он видел сотни раз, и от которых не осталось и следа. Сколько лет? Сорок? Студентом, в переполненном маленьком ЛАЗе, он ехал домой. Тогда там был дом. Сейчас все не так. Комфортное кресло, заправки и кафе вдоль трассы, рекламные щиты и непрерывный поток авто.  Закрыл глаза. Хотелось увидеть прошлое. Хотелось вернуться туда. Дом. Мама у калитки, папа, вечно дымящий дешевой папиросой. Он был в семье младшим, и потому, наверное, ему повезло больше. Он и учился хорошо, и жалели его больше, и в город отправили только его. Старшие сестры так и остались в деревне, вышли замуж, вырастили детей и умерли. И родни много, а ведь один.

Час до районного центра, потом еще час ждал автобус до деревни, теперь уже маленький, старый и дребезжащий. Дорога стала хуже, и уже не встречались ни кафе, ни реклама. Попутчики поглядывали на него, не узнавая, оценивая, прикидывая, кем будет этот незнакомый, интеллигентного вида мужчина. Перешептывались, украдкой оборачиваясь. Понятно, он чужой. Странно, он стал чужим здесь. Вдруг захотелось откликнуться, сказать, что он сын того Моисея, которого знала вся округа, и не было лучше сапожного мастера. Впрочем, кто сейчас вспомнит?

«Вот дом Вольгачки, а это Пауликавы», – Гурвиц  рассматривал покосившиеся дома, в которых когда-то кипела жизнь. Теперь больше половины развалилось, а хозяева уехали. Покупателей и желающих переехать в эту глухомань еще поискать надо было. Сюда и не добраться, а если уж и занесла нелегкая, так счастье это весьма относительное: работы много, а развлечений днем с огнем не найти. Совсем уж хилые развалюхи ломали и закапывали по требованию сельсовета. Да и их дом давно бы снесли, если бы не Виктор, который засаживал огород, да приглядывал, чтобы не разобрали все то, что могло продаться или сгодиться в хозяйстве. Брат был мужиком хозяйственным, переживал, когда земля пустовала, вот и занял все участки, которые остались вокруг брошенных домов. Теперь он здесь считался человеком зажиточным: пять коров, трактор, свиней с десяток, овцы, куры – хозяйство большое. И это не считая земли, которой навскидку гектаров десять точно было. Признаться, здесь, в глуши, землю так не считали, как в городе. А незадачливый колхоз едва справлялся с со своими угодьями. Королев – это хозяин, говорили о нем в округе, завидуя и недолюбливая удачливого Виктора. «Кулак», – тихонько шептались между собой, когда его не было рядом. – «Нету на него советской власти». Но вслух говорить побаивались, слишком уж часто приходилось к нему за помощью обращаться.

На улице никого не было. Оно и понятно: днем работы много, и лишь к вечеру немногие жители, которые еще остались, устало выйдут за калитку, может, чуть поболтают с соседями, может, немного посидят на скамейке у дома. День прошел, забрав все силы. Гурвиц слишком хорошо помнил эту жизнь. Странно, но молодым хватало сил нестись в соседнюю деревню в клуб, гулять до полуночи, и выспаться хватало пары часов. Молодость… Он даже усмехнулся, представив себя на велосипеде или в сапогах, выгребающего хлев. «Нет уж. Жить здесь не мое. Да и чем заниматься? Завтра на кладбище к своим схожу, и домой», – он подвел краткий итог путешествия, которого и быть-то не должно было.

– Миша, абъявивуся, – Виктор радостно встретил его у калитки. – Неяк выбрайся да нас?

– Да, вот, объявился.

Они обнялись и Виктор, подхватив сумку, потянул его в дом.

– А мы цябе паминали на днях. Ты у нас в роду одины таки, – Виктор говорил со странным акцентом, который порой не был заметен, а порой сыпал словами местного диалекта.

– Какой? – Гурвиц понимал о чем речь, да и разговоры эти велись не впервой.

– Профессор! Учоны челавек! – Виктор, словно опомнившись, хлопнул себя ладонью по лбу. – Счас, Лизу кликну. Надо же на стол собирать. – Он выскочил во двор.

«И не профессор, и ученый так себе, – Гурвиц присел у окна, осмотрелся. – Ничего не изменилось. Тот же сервант, что и двадцать лет назад, те же покрывала, толстые, тяжелые. Правда, вот, телевизор большой, антенна спутниковая, компьютер. Все же и сюда добралась цивилизация. А что ты думал? Здесь совсем уж забитость? Тоже люди живут», – стало стыдно от мысли, что слишком уж плохо думал о деревне.  Ведь и сам он сбежал от этой тяжелой жизни. И сейчас боится. Боится этого быта, этой неустроенности, удаленности от того мира, который казался надежным, спокойным и предназначенным для него. «Предназначенным? Надежным?», – сам себе задал вопросы, ответы на которые не хотелось озвучивать. Ломать представления было страшно.  чакали никого! – Лиза, разгоряченная и немного запыхавшаяся, ворвалась в дом. – А я на гароде копалась. – За ней вбежала девочка, лет четырех, которая, заметив гостя, с опаской поглядывала на бабушку.

– А я смотрю, ен, не ен. Добра як раз дома быу, – Виктор поддержал жену. – Картошку покопали на днях. Зараз перебяром, продадим трохи. А ты як?

– Нормально. Как Тарас? Где Лена сейчас? – вдруг мелькнула мысль, что сейчас придется рассказывать о Денисе. Наверное, это не очень хотелось, впрочем, всегда можно если и не врать, то чуть недоговорить.

– Тарас на павышэнне пашол. Счас главный инженер у нас в колхозе. Пры должности. А Лена… Лена пакуль дамоу приехала. Во, унучка у нас. Юленька, красатуля наша. – Девочка смотрела на гостя, спрятавшись за бабушкой. – А сама на почте зараз робиць. Спасибо Тарас памог. Прыстроил, – о дочке Лиза говорила бегло, не очень охотно, и Гурвиц это сразу заметил.

Лену они очень хотели отправить в город. И училась она в университете, и помогал он тогда, как мог. Не очень у нее шла учеба, но ничего, доучилась. Потом работала, статьи читал ее. Очень интересные, бойкие. А потом, как-то пропала из вида. Неожиданно, а он и не искал. Ни к чему оно было. И она взрослая, да и он уже не нужен им был.

– Тарас ще и председателем стане. У него жилка ё, и люди его паважаюць, – Виктор не скрывал гордости за сына.

– А як там твой Денис? Не надакучыла иназемщина? – Лиза спросила с легкой насмешкой, и снова Гурвиц это заметил.

Он знал, что ему всегда завидовали. Наверное, и завидовать было нечему. Виктор был мужиком зажиточным, и заработать мог всегда.  Молоко продаст, свиней, картошку, каждые выходные на рынке в районе стояли с Лизой. И сам он, в университете, и половины, наверное, от доходов Виктора не имел. Но зато Денис учился, работу в Германии нашел, устроился. И если не говорить, что денег нет, то оно все и хорошо получается. Кто кому должен был завидовать, сейчас было не очень понятно. У них здесь все размеренно, организовано и строго по плану. «И дети рядом, и внуки досмотрены, и Тарас председателем станет. А что там у меня?», – Гурвиц опустил глаза в пол, подумав о том, что у него этих простых радостей уже не будет.

– Нормально все. Не хочет сюда ехать. Устроился, работает, – «Собственно, и не соврал ведь», – но  об этом подумал уже про себя.

Разговор за столом поначалу вертелся вокруг детей, домашних забот, погоде, но выпив еще рюмку, Виктор не удержался:

– А што там горад? Бузит? Зноу гэтыя западники лезуть са сваим уставам? Баламутят, а негодники и рады: атрымали свае грошы и давай стараться. Работать няма каму, усе на митингах. Што им там патрэбна? Усе ведь добра!

– Понятия не имею, – Гурвиц понимал настроения деревни, и какие новости здесь смотрят знал хорошо, а потому и говорить было не о чем.

– Не, вот ты скажы, – Виктор не отставал, – ты за каго?

– Ни за кого. Я не лезу в политику, – рассказывать о том, что его политическая карьера была скоротечна и закончилась не начавшись, не хотелось.

Наверное, Виктор не отстал бы так просто, но раздался стук в окно, и Лиза, толкнув мужа, прошипела:

– Руслан. Иди, дай яму, – она вытащила из-под кровати поллитровую бутылку самогона, налила стакан, завернула в газету хлеб, сало, пару огурцов и три картофелины. – И скажи, чтоб, пока не стемнело, свиньям поменял. Завтра работы много с утра. Некогда будет.

Виктор взял собранный ужин и вышел, а Лиза, обернувшись к гостю, добавила:

– Работник наш.  Живе с полгода у дярэуне. Не местны, вот и повадился памагать. А нам што? Нам лишние руки не памяшають. Багата работы. Не за так. Харчуется у нас.

– Понятно, – Гурвиц кивнул.

«И такая жизнь бывает. Стакан самогона, немного еды – вот и вся плата. Впрочем, и ответственности никакой. Такой он и работник», – вдруг стало немного стыдно, когда на миг представил себя в такой же роли.

– Но малый спрауны. И быстры, и талковы. Пье, правда, занадта, – Лиза, словно прочла его мысли. – А паглядзеть, так и не дурак. Кали б б не пиу, можа, и толк быу бы. Ще и парад уходам зайде стакан выпить. На ноч. Да сигарет узять. Усим жить трэба.

К чему она сказала последнюю фразу, Гурвиц не очень понял. Наверное, и сама понимала, что нашла дешевую рабочую силу, а потому и рада была, что пьет этот Руслан. И что поди поищи помощника, а так вот: всегда под рукой.

С Виктором вернулась и Лена.

– Ой, дядь Миша, – она радостно подбежала, обняла и чмокнула в щеку. – Как вы к нам забрели? Столько лет прошло. Я так рада.

– И я рад. Не ожидал, что домой вернешься.

– Да я и сама не ожидала, – Лена рассмеялась. – Придется теперь предкам со мной уживаться. Не бойтесь, – она заметила осуждающий взгляд мамы. – Недолго. Перышки подчищу, восстановлюсь и снова в бой.

Виктор лишь покачал головой. Характер у Лены был еще тот, и Гурвиц хорошо знал девушку. Яркая, черненькая, острая на язык – ухажеры ходили за ней толпами.  Заниматься учебой у нее времени не было: кружки, КВН, староста потока – общественной работой она занималась с удовольствием, за что преподаватели закрывали глаза на пробелы в образовании. А с теми, кто не смог оценить красоту и активную жизненную позицию девушки, разбирался Гурвиц, используя свои связи и авторитет. Наверное, он когда-то мечтал о дочке, а потому и помогал с удовольствием, взяв шефство над нерадивой племянницей, пусть и двоюродной. Потому и удивился сейчас, увидев ее в деревне. Уж что-что, а ожидать, что вернется она домой, было невозможно.

А вечером, когда он расслабленно сидел на диване, слушая рассказ Виктора об урожае и планах на будущее, медленно, без стука отворилась дверь, и вошел мужчина. Гурвиц догадался, что это и есть тот самый Руслан. Лиза налила ему стакан самогона, который тот выпил залпом. Чуть постоял, прикрыв глаза. Взял протянутую пачку сигарет и завернутый в газетную бумагу ужин и ушел, не сказав ни слова.

– Он немой? – Гурвиц обернулся к Виктору.

– Не. Нармальны.

– Обиженный на судьбу, – Лена сидела в сторонке и, казалось, не проявляла никакого интереса ни к гостю, ни к их разговору.

– А сколько ему? – странно знакомое лицо не давало Гурвицу покоя.

– Да хто его ведае, – Лиза копошилась на кухне, прислушиваясь к их разговору. – Можа, трыццать. Оно ж не пойми разбери по нем.

– И похож…

– На Джека-воробья, прямо истинный пират, – Лена не дала договорить. – Он злится, когда ему об этом говорят. А ведь мог бы быть красавчик.

За припухшими глазами, трехдневной небритостью и торчащими во все стороны волосами рассмотреть Джонни Деппа было очень непросто, но Гурвиц признал, что некоторое сходство вполне могло быть.

– Добра, вставать завтра рано. Будзем укладацца, – Виктор встал, показывая, что вечер завершен.

Гурвиц вышел на улицу. Спать не хотелось, тишина казалась невероятной, а от калитки вдруг потянуло запахом сигарет. И этот дым неожиданно оживил в памяти что-то забытое, по-юношески задорное. Это был вкус той поры, когда не думал о здоровье, когда жизнь была впереди, а сил оставалось еще слишком много, чтобы их экономить. Переборов стеснение, Гурвиц вышел на улицу. На скамейке, прикрыв глаза и погрузившись в легкую дрему, сидел уже знакомый мужчина.

– Друг, угости покурить, – просить было стыдно, но ощутить этот вкус, почувствовать легкое головокружение и расслабиться  хотелось просто невероятно.

Незнакомец молча протянул сигарету.