Глава 3. Лена

«Она идет по жизни смеясь, она легка, как ветер…, – несомненно, это можно было сказать о ней. – Встречаясь и прощаясь, не огорчаясь, что прощанья легки…».  Лена не была поклонницей «Машины времени», и, быть может, даже не слышала эту песню,  да и плакать ночами она не любила, считая, что это слишком банально, хотя, сдержать слезинки получалось далеко не всегда. За внешней беззаботностью она порой скрывала переживания и неуверенность, боролась с застенчивостью и обожала ту романтику, которая легко ложится в строчки у влюбленных поэтов. Она любила перечить, не слушала старших, пользовалась своим положением младшей в семье и противилась той роли, которой ей уготовили в привычном понимании счастливого семейства:

– Замуж удачно выйти, а там само все наладится, – мама не уставала повторять, указывая на мужа. – Вот, как батька наш: хозяйственный, за ним, как за стеной.

– Скучно, – Лена лишь пожимала плечами.

Ее любили, ей хотели жизни полегче, ей  прочили большое будущее «за такими родителями». Слыли они в деревне семьей зажиточной, с хозяйством дай бог каждому, основательные, трудолюбивые и удачливые.

– Все у Виктора сходится. И поросят продал, и земли удел лучший отхватил, и сена всегда с избытком. А еще, скажи ж, трактор купил. Буржуй, – говорили об ее отце за спиной сельчане, а при встрече доброжелательно склоняли голову, скрывая зависть, и заискивающе улыбались .

Оно и понятно, при случае всегда к нему бежали. Все у него есть: и инструмент, и конь, а теперь вот еще и трактор. Незаменимый человек в деревне. Авторитетный. И сына выучил в сельскохозяйственной академии, тот вернулся, и главный инженер в колхозе уже. И Лена университет закончила… Лена…

Авантюристка по жизни, она боролась за правду всеми доступными методами. Критиковала союз молодежи, который, по ее мнению, занимался отписками и существовал для галочки. Правда, когда на третьем курсе попыталась выйти из него, с удивлением узнала, что и из общежития придется убираться. В общем, дело было добровольное, но свобода передвижения и личной жизни оказалась дороже. Всегда мечтала стать журналисткой, и слышала скептическое:

– Ну-ну. Ты хоть знаешь, какой там конкурс, – брат лишь усмехался. – Он, в отличие от нее, в облаках не витал, шансы оценивал трезво и гордо добавил. – Со мной пошли. На ветеринара выучишься, работа всегда будет, в деревне не пропадем.

– Сам пропадай в деревне. Я буду журналистом, – после восьмого класса, когда решение было принято, Лена засела за учебники так, что даже родители, убежденные в ее целеустремленности, только качали головой.

– Отдохни хоть трохи, – мама жалела, а папа скептически ухмылялся:

– Там усе места гарадския разабрали. Якое у нас тут образование? Смех.

– Ничего. Не тупее, – Лена и не думала сдаваться, и каково же было удивление родственников, когда она поступила.

Правда, учила она лишь то, что считала нужным и избавиться от этого никак не могла.

– Леночка, ты же талантлива. Ты же все можешь, но почему половина предметов отлично, а половина одни пропуски? – Михаил Моисеевич, брат папы сокрушался, когда в очередной раз стоял перед необходимостью спасать племянницу.

– Дядь Миш, они скучные.

– Так что? Учить не надо?

– Надо. Но, не могу.

«Дядь Миш» лишь сокрушенно кивал не в силах злиться на племянницу, взывал к благоразумию, втайне признаваясь себе, что завидует ее смелости, ее целеустремленности и отсутствию малейших признаков договариваться с совестью. Именно эта искренность, умение быть собой и называть черное черным выделяло Лену всегда. Ворчал папа, раздражаясь от неуступчивости дочки, бранилась мама, вычитывая за глупую правду, злился брат, завидуя тому, что и любят родители сестру особенно.

– Яна не от мира. Прападе, – мама иногда оправдывалась за то, что норовила помочь дочке чуть больше.

– Язык за зубами трымай, – папа старался выглядеть солидно, нарочито грубоватым, но получалось не очень убедительно, и Лена лишь посмеивалась.

– Вечно тебя жалеют, – брат качал головой.

– Не переживай. Ты для папани авторитет и гордость, а я забава. Так что еще неизвестно, кому повезло больше, – Лена успокаивала брата.

Наверное, так оно и было. И относились к Лене, как несмышленой, пусть и поступила наперекор всем, пусть и не без задатков, но ведь женщина. Ей детей растить, за домом смотреть, мужа уважать – все как заведено, как жили всегда в их роду и как продолжать ей.

На четвертом курсе, несмотря на весь боевой настрой и мечты свернуть горы влюбилась. Безоглядно, по уши, ничего не замечая. «Он был старше ее», – и снова как у Макаревича. Родион Павлович Шейнин уже разменял четвертый десяток, по виду чуть устал от жизни, но выглядел невероятно: костюм, пошитый под его спортивную фигуру, неизменный галстук, стильная бородка и взгляд. Взгляд обреченности и опыта. В него были влюблены все девочки. Он вел «Психологию журналистики», казалось, на лету читал лица и характеры людей и мог работать гадалкой на вокзале. Впрочем, эти качества проявлялись не сразу, а точнее, не афишировались, потому и оставался он загадкой, которая так манила юные души.

Именно благодаря Родиону Павловичу Лена нашла первую работу на известном новостном интернет-портале. Точнее, работой это было назвать сложно, но несколько статей опубликовали, ее заметили, и вопрос официального трудоустройства оставался лишь делом времени. Самое важное, пришли первые гонорары, она становилась самостоятельной, и можно было бы подумать и о том, чтобы снять квартиру.

– Лена, сегодня вечером будет маленькая вечеринка, – Родион Павлович выбрал подходящий момент и тихонько шепнул после лекции. – Вам должно быть интересно. Будут любопытные личности, может, знакомства завяжутся, нет желания составить мне компанию?

– Конечно! Но, – девушка чуть смутилась, – это удобно?

– Я думал, такие условности вам не знакомы, – преподаватель искренне рассмеялся. – Если мы ставим цели становиться акулой пера, лишние переживания лучше отбросить сразу.

Лена кивнула, ликуя внутри, и приложила некоторые усилия, чтобы не запрыгать от радости. И при этом не смогла не отметить, что произвела впечатление на преподавателя.

«Интересно, девочки говорили, что он женат, но кольца не носит. Ну, и странно было бы, если бы к таким годам один. Хотя мало ли как бывает. Может, в науке жил, у каждого своя шиза. Впрочем, меня же он замуж не зовет. Какая разница: женат – не женат. Вечером мы идем в кафе, там новые люди, знакомства, там жизнь! – Лена шла по улице, улыбалась сама себе, погоде, проходящим людям и наслаждалась тем счастьем, которое свалилось на нее. – Мне всегда везло! Иначе просто не может быть».

Родион Павлович встретил ее с букетом невероятных роз, в распахнутом пальто, несмотря на прохладу конца марта. Лена растерянно прижимала цветы, не находя слов:

– Так неожиданно, – она, наконец, нашлась что ответить. – Спасибо.

– Говорят, что желтый цвет – это цвет расставания. Но ведь нам это не грозит? – Родион Павлович галантно наклонил голову, словно хотел подчеркнуть некоторую двусмысленность фразы.

– Нам много чего не грозит, – Лена начинала приходить в себя. – Куда мы идем?

– Здесь неподалеку. Отличное кафе. Я познакомлю с очень интересной дамой, Екатериной Алексеевной Зенчук.

– Это главред «Главных новостей»? – Лена вскрикнула. – Это удобно? Она такая… Я к ним хочу попасть. Но там, говорят, все такие крутые.

На смену первому восторгу пришел страх, что ее не примут, и придется ждать, работать, доказывать. А это время. Время, которое улетает очень быстро, а так хочется скорее. Скорее в бой, в пламя горячих событий, в мир, которым грезила все последнее время.

– Спокойнее. У тебя есть все, но иногда не все получается сразу. Смотри, знакомься, ищи случай. Он обязательно представится. Невозможного нет, просто иногда нужно терпение, иногда везение, но чаще настойчивость, – Родион Павлович словно читал лекцию, но сейчас он делал этот только для нее. – И знаешь, давай не будем говорить, что ты моя студентка. И просто, Родион. Так будет проще, и на нас не будут обращать внимания.

Лена согласно кивнула, испытывая легкое неудобство и не очень понимая, кем же ей представляться. Впрочем, это сейчас не имело значения. Вечер обещал быть интересным.

– Вы идеализируете журналистику нашей страны, – Зенчук с некоторой усталостью поставила бокал с вином на стол. – Все сложнее и совсем не романтично.

– Я понимаю, что не все однозначно, – Лена хотела сказать грубее, но постаралась выглядеть тактично.

На самом деле, в этом завязавшемся диалоге она лишь впервые вставила слово, и как можно было сделать вывод о том, что она что-то «идеализирует», сейчас не понимала. Родион тихонько шепнул главреду, что девушка скоро заканчивает университет, очень перспективная и интересуется вопросами социальной тематики, но, видимо, и эти слова  не запали в душу Екатерины Алексеевны.

– У нас в стране два варианта: или честный или на государеву службу.  Там строчишь оды, восхваляешь каждое слово, вникаешь, где прогнуться, как понравиться, и скоро ты при должности. А с твоим личиком… – Зенчук поджала губы. Сама она к категории красавиц не относилась, потому брала тем, чего никому не отнять: напором, прямолинейностью и невероятной смелостью, граничащей с безумием. – Далеко пойдешь, если захочешь. – В последний момент она все же умерила тон, понимая, что задевает без каких-либо оснований для этого.

– А второй? – Лена подчеркнула, что речь на нее особого впечатления не произвела.

– Второй, – запал Екатерины Алексеевны поугас. – Второй не такой интересный.  Авторитета, конечно, поболе будет, но и проблем выше крыши. Нельзя у нас правду писать.

– Вы же пишите, – стало обидно, что ее, совершенно не зная, вдруг отнесли к категории тех, кто не рискнет писать честно.

– Пиши о котиках. Там все понятно, люди радуются, не обидишь никого. Зачем тебе социалка? Там же сплошь проблемы, да интерес государственный.

– О котиках есть кому писать, – Лена сжала губы. – Я буду делать то, что мне интересно и писать о том, что я хочу.

– И где ж ты такое место найти хочешь, чтобы писать по порыву души? – Зенчук рассмеялась. – Девочка, это право заслужить нужно.

– Заслужу, – Лена улыбнулась в ответ, и даже Родион заметил, что вызов принят, и теперь эту девушку не остановит даже танк.

– Упрямая? – Екатерина Алексеевна чуть прищурилась, словно рассматривая собеседницу повнимательнее.

– Терпеть не могу упрямых, – Лена смотрела в глаза, не отводя взгляд. – Но вы же пишите. Что хотите. Значит, и я смогу.

– Знаешь, чего это стоит? – показалось, что в голосе главреда мелькнула жалость, но тут же, словно испытывая неловкость от минутной слабости, женщина встрепенулась – Ты слишком красива, чтобы думать об этом. Кавалеры, шампанское и прочие радости жизни закружат, и забудешь романтическую блажь юности. Не ты первая, не ты последняя.

– Посмотрим, – легкая гримаса коснулась лица Лены.

«Хотела ответить, но передумала в последний момент, а скрыть эмоции не смогла», – Шейнин отметил про себя, что промолчать было самым правильным решением, и порадовался за студентку.

– Да что мы о грустном. Понятно, что не просто в этой жизни пробиваться. И понятно, что легко не будет. Но шанс же есть? – он обратился к Зенчук, стараясь сгладить разговор.

– Шанс есть всегда, – Екатерина Алексеевна и так уделила слишком много времени незнакомой девушке, одной из тех, кто жаждет попасть на работу к ней. – Тебе ли, Родион, этого не знать.

Теперь уже Лена обратила внимание на тон, слегка игривый и с явным намеком. «Как бы не так. Думаешь, старая карга, что уличила меня? Фигушки. Я сама по себе», – Лена с некоторым удовлетворением отметила, что работа ее интересует значительно больше, чем красавчик Родион Павлович.

– Сбежим? – он вдруг взял Лену под локоть и тихонько шепнул.

– А здесь программа завершена? – она с разочарованием наблюдала, как уплывает Зенчук к соседнему столику, где расположилась компания, судя по всему, весьма любопытная, но, увы, там их не ждали.

– Ничего интересного, – Шейнин пожал плечами. – А коллектив за соседним столиком нам не нужен. Там у нас товарищи экономисты. Собственно, точно они ничего не знают, как и наше правительство, но делают вид, что экономика развивается именно так, как они предсказали. Здесь важно конкретики поменьше, того проще будет увязать события, которые так или иначе произойдут.

Вечерний проспект. Огни витрин, манящий свет уютных кафе, ветер, внезапно вырывающийся из арки старого дома, обжигающий и заставляющий поднять воротник. Неспешные движения посетителей кафе, поглядывающих на прохожих из огромных окон, и сами прохожие, торопящиеся, с легкой завистью бросающие взгляды на бокалы вина, романтические свидания и счастье тех, кто может никуда не спешить. Мир, разделенный стеклом, словно аквариум, где каждый считает, что именно он рассматривает рыбок.

– Зайдем? – Шейнин не спрашивая потянул Лену за собой.

– Куда? Я против азартных игр, – вывеска казино выглядела слишком дорого, и страшно было даже входить.

– Иногда очень интересно. Важно знать меру, знать, что проигрыш неминуем и это всего лишь адреналин, – Родион Павлович не собирался сдаваться. – И самое главное, определить сумму, которую собираешься потратить.

– Глупость. Зачем играть, зная, что проиграешь? – Лена невольно последовала за Шейниным.

– Сейчас поймешь, – было очевидно, что Шейнин здесь не впервой.

Он уверенно двигался по залу, рассказывал правила, описывал игроков, взял два коктейля и они присели за столик.