– Я буду первым несогласным! То, что ты намерен сделать по праву сильного…

– То я и сделаю, Вацлав, – не раздраженно даже, а, скорее, устало произнес Освальд. – И не тебе становиться на моем пути. Так что спрячь оружие. Когда у Збыслава в руках кистень, у его противников нет ни единого шанса. Это не поединок на палках и не кулачный бой. Второй раз тебе Збыслава не одолеть.

Ну-ну… Бурцев обхватил рукоять меча двумя руками. Увесистый шар мачуги покачивался подобно гипнотизирующему маятнику.

– Не дури, Вацлав! – вздохнул Освальд. – Оглянись лучше вокруг.

Не похоже на хитрость. Бурцев быстро стрельнул взглядом по стенам. Тьфу, блин! Ну, и попал же он!

Волчьешкурые стрелки дядьки Адама натягивали луки. Сам бородатый пруссак тоже метил острием стрелы ему в грудь.

Опять проигрыш! По всем статьям проигрыш!

Глава 40

– Брось меч, Вацлав! – почти дружелюбно попросил Освальд.

А что, может и бросить? Отточенным острием – в незащищенную доспехом грудь добжиньца. Нет, вряд ли получится что-нибудь путное. Тяжелый полуторный клинок – это не хорошо сбалансированный метательный нож, не дротик и не томагавк. Меч ковали, чтоб рубить броню и кости. Подобное оружие удачно швыряют в злодеев только герои тупых киношных боевиков.

– Брось меч! Больше ведь повторять не буду.

Бурцев не бросил. И случилось то, чего он никак не ожидал.

Между ним и дядькой Адамом встал Янек. Тоже с обнаженным оружием. От двери к Бурцеву подтягивались остальные краковские дружинники. Лучники замерли. Пальцы на натянутых тетивах побледнели от напряжения. Лица – тоже.

– Лучше ты, Освальд, прикажи своим людям опустить луки, – голос Янека звучал спокойно, но настойчиво. – А то, не ровен час, стрела у кого-нибудь сорвется. Тогда уж не обессудь, начнется резня.

– Да как вы смеете?! – лицо Освальда побагровело.

И откуда только кровь еще берется в этом израненном теле!

– Смеем-смеем, Освальд, – все так же спокойно ответил предводитель малопольских дружинников. – Мы не твои вассалы, и мы не обязаны тебе жизнью, как Збыслав и дядька Адам. А вот Вацлав вывел нас из-под татарских сабель, когда ты едва держался в седле. И тебя самого, между прочим, тоже вывел. И потом… Он ведь совершенно прав: не тебе, Освальд Добжиньский, решать судьбу дочери Лешко Белого, силой принуждать ее к браку. Не забывай: Агделайда Краковская все еще остается нашей госпожой.

Освальд сокрушенно вздохнул. Кажется, его печаль была искренней:

– Вы все хотите погибнуть вместе с Вацлавом, да?

Никто не ответил. Только покачивались изготовленные к бою клинки. А расстановка сил такова: пятеро волчьешкурых лучников, включая дядьку Адама, израненный рыцарь и его могучий оруженосец с одной стороны; десяток краковских дружинников и сам Бурцев с другой.

– Стойте! – Бурцев поднял руку с мечом. – Все стойте! Освальд, послушай меня. Драться нам сейчас нет никакого смысла.

То, что добжиньский рыцарь до сих пор не отдал приказа своим лучникам, обнадеживало. Освальд горяч, но не безрассуден. Правда, его оруженосец…

– Вы сдохнете! – прорычал Збыслав. – Все!

Бурцев проигнорировал угрозу взбешенного литвина – он не отводил взгляда от добжиньца:

– Нас больше. Дядька Адам и его люди, конечно, не промажут. С этакого-то расстояния и в этакой теснотище. Но по той же причине, Освальд, твои лучники не успеют вытащить из колчана вторую стрелу. Посуди сам… Вы убьете пятерых из нас. Но оставшиеся шестеро вмиг изрубят всех стрелков.

– Я справлюсь с остальными! – кистень в руке Збыслава нетерпеливо дернулся.

– Маловероятно, – качнул головой Бурцев. – У тебя не будет свободы маневра, Збыслав. Ты не сможешь ни на шаг отойти от своего господина. Освальд ранен, он не в состоянии защищаться сам. Его убьют сразу, как только ты бросишься в атаку. Один кистень не защитит двух человек от шести мечей. Ну а если ты останешься при господине, кто-нибудь из нас просто поднимет лук и будет пускать стрелы до тех пор, пока не превратит вас обоих в ежей.

Збыслав заткнулся, тяжело дыша и сверля Василия ненавидящими глазами. Оруженосец у добжиньца тоже, в общем-то, оказался неглуп.

– Освальд, подумай, кто выиграет от этой резни? – вновь обратился Бурцев к рыцарю. – Только твои враги. Дочь Лешко Белого достанется Казимиру, а Малая Польша будет отдана на откуп тевтонам. Как уже случилось с Добжиньскими землями…

Это должно быть сильным аргументом. Освальд думал.

Они стояли друг против друга уже целую вечность. Сталь подрагивала в руках, словно живое существо, жаждущее поскорее напитаться чужой кровью. «Если заваруха все-таки начнется, первым, конечно, нанижут на стрелу меня, – как-то совершенно безучастно подумал Бурцев. – Вторым – Янека. А сохранят ли дружинники боевой дух и решимость, оставшись без предводителя?»

Впрочем, даже если все краковцы станут действовать, как задумано, нет никакой гарантии, что схватка развернется по описанному Бурцевым сценарию. Спрогнозировать результаты рубиловки с применением холодного и метательного оружия, да в такой тесноте – дело непростое.

– Опустите оружие! – Освальд приказывал одновременно и своим людям, и дружинникам Янека. – Мы не станем драться. Сейчас не станем. Слово рыцаря!

Вздох облегчения прошелестел по просторным покоям. Похоже, бескровной развязкой были довольны как краковцы, так и стрелки дядьки Адама. Только Збыслав все еще скрежетал зубами, да сам Освальд недовольно хмурил брови. Добжинец совсем ослаб и стоял, опершись на оруженосца. Однако гордый шляхтич прилагал последние усилия, чтобы не выдать свое истинное состояние. Садиться и уж тем более ложиться в постель при всех он сейчас не станет.

– Мудрое решение, – Бурцев кивнул рыцарю. – А теперь… Янек, нам пора. Пану рыцарю нужно отдохнуть.

Он открыл тяжелую дверь, выглянул в пустой коридор, стены которого едва освещал свет редких чадящих факелов.

– Лекаря! – громко крикнул Бурцев в гулкую полутьму.

Навстречу ему уже семенил седовласый врачеватель.

– И что теперь? – спросил Янек, когда они очутились на свежем воздухе. Кажется, и он сам, и его дружинники окончательно и бесповоротно признали Бурцева своим новым вожаком. Что ж, тоже какой-никакой, а карьерный рост.

– Будем искать подземный ход, о котором говорил Бенедикт. Освальд прав. Княжну нужно отбить у куявцев. И с этим надо поспешить. Эх, знать бы еще, по какой дороге Казимир повел свой отряд в Легницу.

– Туда ведут две дороги, – проговорил Янек. – Одна через Свидницу, другая через Сродо. Но разделяться нам нельзя. Слишком нас мало – порознь куявцев не одолеть. Придется идти наудачу. Даст Господь – не ошибемся.

За спиной скрипнула дверь. Бурцев резко развернулся, вырывая из ножен меч. Добжинец, конечно, дал слово рыцаря, но вот разъяренный Збыслав, пожалуй, что и может сейчас напасть сзади на врага своего господина. Да и дядька Адам – тоже ведь не благородных кровей. Законы чести этому лесному разбойнику – побоку.

Однако из полутьмы коридора выступил не гигант-оруженосец и не бородатый стрелок, а лекарь Бенедикта. Старик, увидев обнаженное оружие, в ужасе попятился обратно.

– В чем дело? – нахмурился Бурцев. – Почему не у постели раненого?

– Меня снова прогнали, – старый врачеватель растерянно развел руками. – Пан рыцарь в великом гневе и не желает ничего слышать о лечении. Но он очень слаб. Наверное, когда пан Освальд успокоится, меня позовут снова.

– Хорошо, – Бурцев бросил клинок в ножны. – Тогда жди у дверей покоев.

Старик, однако, замешкался на пороге.

– Что еще?

– Мне… э-э-э… Мне нужен человек по имени Вацлав. Я слышал, как пан Освальд Добжиньский, гм… – лекарь помялся в нерешительности, – непристойно ругался и призывал страшные кары на головы Вацлава и всех, кто ушел вместе с ним. Насколько я понял, Вацлав – кто-то из вас?

– Я Вацлав, – кивнул Бурцев. – Что ты хотел?

Старик красноречиво глянул на краковских дружинников. Те деликатно отошли в сторону. Врачеватель подошел ближе и торопливо зашептал в самое ухо:

– У меня послание для кмета Вацлава, который сопровождал э-э-э… некую особу…

– Говори! – прошипел Бурцев. Он с такой силой вцепился в плечо лекаря, что тот поморщился от боли, – Что тебе известно о княжне?

– Я не знаю никаких княжон – Богом клянусь! – глаза старикана расширились от испуга. – Но недавно мне пришлось лечить молодую служанку, которую привез во Вроцлав какой-то рыжий кмет. Она попала в свиту Казимира Куявского и…

– Что с ней стряслось? – встряхнул старика Бурцев. – От чего ты ее лечил?

– Мне сказали, что она случайно поранилась, забавляясь чужим мечом. Но я на своем веку повидал много ран, и готов чем угодно поклясться, что тот надрез под левой грудью девушки появился не случайно.

– Ее… – Бурцев побледнел, – ее хотели убить?!

– Вряд ли, – покачал седой головой врачеватель. – Если б хотели, так убили бы. Тут другое. Сдается мне, она сама вырвала у кого-то из воинов Казимира меч и пыталась покончить с собой.

Бурцев прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Она сильно пострадала?

– Пустяки, – махнул рукой лекарь, – ничего серьезного. Наверное, служанке помешали довести задуманное до конца. Или она сама струсила в последний момент. Просто распорола себе кожу, да по ребрам шкорябнула. Но крови было много, потому меня и вызвали. Казимир встревожился тогда не на шутку, пригрозил даже: мол, если девчонка умрет, следующим на тот свет отправлюсь я. Зато когда князь понял, что девица выживет, он даже наградил меня – целую гривну дал. Уж не знаю я, чего это Казимир так печется о простой служанке, однако рад он был безмерно. А еще под страхом смерти запретил говорить о случившемся кому бы то ни было. Так что я сейчас головой своей седой рискую…

– Ты говорил о каком-то послании, – напомнил Бурцев.

– Вот оно, – воровато оглядевшись по сторонам, лекарь быстро сунул ему в руки клочок смятого пергамента. Поверх мелких черных закорючек (видимо, состав какого-то лечебного снадобья, решил Бурцев) чья-то рука торопливо и размашисто начертала несколько слов буровато-красным.

– Что это? – вопрос был риторическим. Бурцев достаточно хорошо знал цвет крови.

– Когда меня оставили наедине с раненой, – лекарь часто и виновато заморгал, – чернил у нас не оказалось. Зато у меня нашелся пергамент и палочка для смешивания целебных порошков. Девушка писала ею. И… и своей кровью.

– Я бы не позволил, – торопливо добавил старик, увидев, как сжались кулаки собеседника, – но она сказала, это очень важно.

Бурцев кивнул. Это, действительно, было важно. Вообще-то в средние века не каждый дворянин мог похвастаться грамотностью. Но, видимо, предки Василия Бурцева, чью генную память пробудило в нем путешествие в прошлое, были достаточно образованными. И – спасибо праотцам – их далекий потомок – оруженосец-неудачник, который сейчас даже не мог претендовать на рыцарский титул, хоть и не без труда, но все же разобрал кровавый почерк княжны.

«Мой добрый Вацлав, – писала Аделаида. – Казимир добился своего, и я нынче нахожусь в его власти. Князь намеревается отправиться из Вроцлава в Легницу по Сродовской дороге. Возможно, уже там, в Легнице будет сыграна свадьба. Я молю Бога и тебя…»

Все. Больше ничего. Текст обрывался, будто дописать тайное послание дочери Лешко Белого помешали. Наверное, и правда помешали. Но больше ведь ничего и не требовалось. Ясно главное: княжна в беде и взывает о помощи. Не к благородному Освальду, гостеприимство и покровительство которого слишком смахивало на плен. Не к кичливому воеводе Бенедикту – верному слуге Генриха Силезского, который, как и Казимир, водит дружбу с тевтонами. А к нему, безвестному кмету Вацлаву, чьей помощью Аделаида однажды уже воспользовалась. И, кажется, не жалела об этом. Что ж, княжна, ты снова обратилась по адресу… Карманов на доспехах не было, а потому Бурцев после недолгого раздумья сунул пергамент лекаря в омоновский берц. Место хоть и не самое лучшее для послания от дамы сердца, но зато надежное. Особенно если покрепче затянуть шнуровку.

– Девушка дала мне пару гривен за услугу и пообещала, что если я найду человека, которому предназначено послание, он тоже проявит щедрость. Я ведь, выполняя это поручение, рискую навлечь на себя гнев Казимира Куявского, – врачеватель заискивающе заглянул в глаза Бурцеву.

Пару гривен? Ну, старый прохвост! Ну, враль! Наверняка ведь Аделаида вручила ему весь свой поясной кошель. Однако и эта плата – ничто за переданное письмецо.

Янек не отказал Бурцеву в любезности. Ни о чем не распрашивая, краковский дружинник ссудил несколько польских гривен. Когда деньги перекочевали в один из многочисленных мешочков лекаря, и тот, довольный, отправился к покоям Освальда, Бурцев решительно объявил:

– К Легнице поедем по Сродовской дороге.

– Та-та-ры! – вдруг донеслось с ближайшей башни.

Штурм?! Эх, до чего же не вовремя!

– Та-та-ры у-хо-дят! – радостно закричали со стен защитники цитадели.

Бурцев метнулся наверх – к бойницам…

Они действительно уходили! По неизвестной причине кочевники покидали захваченный город и откатывались за холмы. Под отдаленный грохот барабанов молчаливые отряды всадников рысили мимо горящих домов, мимо распахнутых ворот, мимо осадного тына… Двигались налегке. Никто не вез с собой награбленного добра. Все это походило на бегство, но никак не могло быть бегством. Почти победители не бегут от почти побежденных. А потому куда больше происходящее смахивало на чудо.

– Господь услышал наши молитвы! – взволнованно гудели вроцлавцы у бойниц. – Господь отвел от нас, грешных, гнев свой и карающую длань! Язычники Измаилова племени возвращаются обратно в свои адовы бездны!

Мнение воеводы Бенедикта оказалось менее оптимистичным:

– Знают, сыроядцы, что без пороков нас так просто не взять, – объяснял он кому-то из подчиненных. – А татарам нужно скорее двигаться дальше в Силезию. Язычники торопятся сразиться с Генрихом Благочестивым, покуда князь не собрал большую рать. Потому и уходят они без штурма. Но еще могут вернуться. Очень даже могут.

Для Бурцева, впрочем, это уже не имело значения. Главное, что осада снята, и есть возможность немедленно – не тратя время на поиски тайных подземных ходов – отправляться в погоню за Казимиром!

Препятствий небольшому отряду краковских дружинников, пожелавших покинуть цитадель, вроцлавцы чинить не стали.

Тяжелые ворота отворились, через ров были переброшены новые мостки. Подкованные копыта отдохнувших лошадей глухо застучали по дереву, а затем – звонко и весело – по вымощенной камнем рыночной площади.

Десяток краковских воинов во главе с Бурцевым выехали из Вроцлава, как только арьергард кочевники скрылся из виду. Небольшая дружина свернула в сторону и сразу перешла на рысь. А за осадным частоколом помчалась галопом. Каждый всадник скакал одвуконь: Бурцев и краковцы не постеснялись прихватить с собой лошадей Освальда, Збыслава и стрелков дядьки Адама. Так оно будет быстрее, да и погони со стороны людей добжиньца можно не опасаться.

Бенедикту Янек объяснил, что в путь они отправляются по чрезвычайно важному и срочному делу, и потому якобы пан Освальд позволил им забрать всех коней. Вроцлавский воевода даже не подумал о том, что разбойного пана попросту обокрали.

Им удалось избежать встречи с татаро-монгольскими сторожевыми отрядами и обогнуть стороной более многочисленную, а следовательно, менее мобильную рать кочевников. Вновь весьма кстати пришелся опыт Янека, который в прошлом сопровождал малопольских послов в Силезии и прекрасно знал Сродовскую дорогу к Легнице.

…Урода шарахнулась в сторону, когда за спиной на фоне просветлевшего утреннего неба еще клубился далекий дымок вроцлавских пепелищ. Испугало лошадь неподвижное тело на обочине, которое Василий принял поначалу за причудливую корягу. Но у коряг нет рук, а тут… Скрюченные пальцы мертвеца словно тянулись с земли к проезжавшим мимо всадникам. Отвратительное зрелище!

Бурцев натянул поводья. Остальные дружинники тоже попридержали коней. Покойник был прикрыт грязным овчинным тулупом, видимо, ему же и принадлежавшим при жизни. Янек, соскочив с коня, кончиком меча сдернул с трупа овчинку. Ветер шевельнул копну рыжих, перепачканных кровью волос. Яцек!

Вот, значит, как расплатился Казимир за Аделаиду, доставленную ему на блюдечке с голубой каемочкой. Вот какова обещанная награда. Что ж, этого следовало ожидать. Оставлять в живых малопольского кмета-беженца, который видел, как везли под венец дочь Лешко Белого куявскому князю, несподручно. Слухи о насильственном венчании могут иметь негативные последствия. Конечно, Казимир предпочел избавиться от нежелательного свидетеля.

– Куявцы в самом деле едут по Сродовской дороге, – заметил Яцек.

– Тогда по коням! Живо!

И вновь несчастная Урода дернула задом от обрушившейся на круп хлесткой плети.

Глава 41

Нагнать Казимира удалось лишь после нескольких смен лошадей. Куявцев они заметили из небольшой рощицы, через которую вела широкая утоптанная дорога.

Вереница конных фигурок, растянувшихся вдоль тракта, выделялась пестрыми одеждами и яркими гербами на серо-зеленом фоне ранней весны. Двигались всадники медленно и устало, а направлялись, судя по всему, к видневшимся вдали стенам и башням небольшого городка.

– Сродо, – озабоченно проговорил Янек.

– Что?

– Это Сродовская крепость. На полпути от Легницы. Если куявцы въедут туда или к ним навстречу поспешит подмога, нам лучше повернуть коней.

Повернуть?!

В центре куявского отряда Бурцев углядел единственную невооруженную фигуру. Женскую… Аделаида! Слава богу, хоть везли ее не поперек лошадиного крупа, а в седле. Правда, руки княжны были связаны. И связаны основательно – куда там стальным браслетам спецсредства «Нежность»! Запястья обмотаны так, что Аделаида могла держаться за повод лишь кончиками пальцев. Да и могла ли? Если б не уроки верховой езды опекуна-воеводы, княжна давно бы вывалилась из седла.