Глава 3. Убийство

Зоя проснулась в половине четвёртого ночи в холодном поту. Какое ужасающе реалистичное сновидение… оно плавно и настойчиво густым дурманом окутывало её. Стоило только прилечь и вместе с белёсой дымкой благотворной дрёмы мозг начинали покалывать тончайшие иглы острого предчувствия. Она терпела это так много времени, что привыкла и почти не обращала внимания.

В первый раз правдоподобный сон приснился перед смертью соседской девочки. Случилось это семь лет назад. Зоя увидела во сне смерть за день до случившегося. В тот раз она приписала своё предвидение разыгравшейся фантазии или какому-то необъяснимому совпадению. Прошло немного времени, она устроилась подрабатывать в «Ивана Царевича» и ей стало мерещиться, что левая рука заведующей испачкана свежей кровью. Это мучило так, что она курсами пила успокоительные таблетки. Потом ещё этот болезненный мальчик, который всё время обманывал свою маму, жаловался на всех воспитательниц, приписывая им невероятные поступки. Мама верила мальчику и писала жалобы на Зою и на других сотрудниц. Второй сон не замедлил бросить ей в лицо пригоршню снега. Внезапная гибель этого ребёнка и его матери в автокатастрофе злой молнией ударила в жизнь Зои. Всё кончилось… Разборки у заведующей и листочки с жалобами, и листочки с глупыми объяснительными записками были много лучше, чем эти нечаянные и горестные смерти. Зоя готова была заново пережить несправедливые обвинения, лишь бы не случилось гибели людей.

После известия о смерти нервной женщины и её сынишки Зоя ни часа, ни дня не могла работать с детьми. А ещё не получилось у неё оплакивать ребёнка. Не получалось есть и совершенно не хотела спать. Она бродила и бродила по тихим комнатам своей квартиры, найдя чувствам выход лишь в том, чтобы напечатать свои воспоминания, избавиться от боли словами, сложносочинёнными предложениями и спасительными главами ещё одного романа, выстроить мысли аккуратной строчками и запить крепким кофе отчаяния с десертом ненужности. И головокружением от упадка сил. Если бы ни обязанность ухаживать за больной бабушкой, Зоя непременно сделала бы попытку ещё немного поголодать, и принять сильное снотворное, чтобы не проснуться уже никогда… Но бабушкино больное сердце, бабушкино ворчанье, старческая забывчивость и капризность продлевали её жизнь опять и опять.

Бывший муж и сыновья звонили редко. Она работала и работала: исполняла обязанности дочери по отношению к отцу и матери, обязанности бывшей жены в отношении бывшего мужа, обязанности соседки перед малознакомыми людьми, и тихо жила жизнью автора, душевно просыпаясь лишь во время изложения мыслей. Жизнь в тишине, с любовью на кончиках пальцев не так уж и плоха в том случае, когда силы духа не хватает на большее.

Зоя не покинула Злой Городок, только выключилась из бытия на несколько лет – работала, утопая в море строчек, букв и знаков препинания. Она проживала свои романы: рождалась, болела, терпела, жила в старческой немощи или учила алфавит в первом классе – многое возможно в ремесле сочинителя. Внешне это выглядело респектабельно и по-деловому – одинокая женщина делает деньги на историях с вычурным сюжетом. Даже мучительный сон приснился лишь однажды: перед смертью бабушки. Но сон в ту ночь был такой размытый и неточный, а бабушка упокоилась с миром, держа внучку за руку, у Зои на глазах – обе они читали молитву, и вот молитву читает лишь одна она…А рядом лежит… Мёртвая и родная… это тихое потрясение длилось сорок дней и ещё немного в это время она горевала, ничего не сочиняя и не редактируя. Идеи не смели приблизиться к ней. С утра и до самого вечера она зажигала восковые свечи и шептала псалтирь. Это было крайне важно для неё – Зоя поняла теперь, что не менее жива, чем люди за окном. Она отправилась в гости к Татьяне – воспитательнице, безуспешно борющейся с онкологией. Из «Ивана Царевича» Татьяна уволилась в том же году, что и сама Зоя – про них обеих шептались: сплетники должны где-то брать пищу для пустых рассуждений.

– Я любила твою бабушку, – сказала Татьяна, заваривая чай. – Мы не ладили, но я так жалею, что не увижу её на прогулке во дворе. Мы обе знали, что умрём. Однако, я заняла очередь первой.

– Она держала меня за руку. И… я почти уверена, что у неё там всё в порядке. – Тихо сказала Зоя.

– Мы так много теряем, не думая о себе, – сказала Татьяна, разламывая печенье.

– Мы много теряем, не любя, – возразила Зоя, любуясь солнечным пейзажем за окном. И внезапно вспомнила Фарида.

– Я так люблю Лёву, но поверь мне, не смогу видеть его печальных глаз перед… этим. Лучше я буду вспоминать его маленьким.

– У вас есть сын?

– О да! – Засмеялась Татьяна. – Он очень и очень занят. Слава Богу.

– Он не знает о диагнозе. – Догадалась Зоя.

– Не знает.

– Хотите, я буду держать вас за руку? – Спросила Зоя.

Татьяна подняла к ней умное красивое лицо: в глазах тонкая печаль и тихое веселье, словно капелька лимонного сока и ложечка сахара в чашке хорошего чая, которую она заварила для Зои сегодня.

– Думаю, лучшим выходом было бы умереть на бабье лето. В хорошую погоду, глядя на светлое тёплое небо. – Внутренний вздох. Татьяна помолчала. – Конечно же в последний день я буду тебе рада, если ты обещаешь не задёргивать штор. И непременно поминай меня добрыми словами. Я знаю, Правищева не помянет меня, а мы ведь были подругами.

– В вашей кухне Правищева кажется глупой шуткой, – улыбнулась Зоя, и обе поняли, что бывают деятели, на разговоры о которых не следует тратить ни минуты в хорошую погоду. В непогоду тем более.

В маленькой квартире Татьяны было чисто, весело и пахло лимонным пирогом. Под ногами отирался котёнок. Татьяна многократно пыталась отдать его соседям и даже увозила к дачному массиву и бросала там его одного, но дотошный котёнок всё время возвращался. Татьяну очень любили воспитанники, и на улице часто подходили поздороваться и коснуться её руки. «Ей ведь хорошо так за шестьдесят, – думала Зоя, улыбаясь бывшей коллеге. – И какие же молодые у неё глаза!»

Родители Зои проживают в соседнем городе, сестра с семьёй – в соседней области. Обнаружить сразу двух прекрасных людей – бабушку и Татьяну – в такой дыре, как Злой Городок дорогого стоит. Два человека, которых можешь полюбить – это очень и очень много…

Спустя ещё несколько дней, Зоя заставила себя купить продукты, и начать готовить для себя. Решила позвонить бывшему мужу и напроситься к ним с его новой женой на обед в выходные, повидать сыновей, которые не жили с ней целую вечность – показать всем, что бабушка (как и всегда) навела в её жизни порядок. Бабушка даже в смерти источала доброту и любовь. Проклятый сон был над ней не властен. Изрезанная сомнениями и предчувствиями душа Зои вздохнула вдруг с неожиданной лёгкостью, – раны стали сами собой зарастать. И по утрам она стала чувствовать такой яркий прилив сил, что отказывалась в него верить.

В тот день утром она отправилась в магазин и на лестничной площадке внезапно получила по лбу соседней дверью.

– Эй! – крикнула она в ярости, и перед ней возник ещё один её кошмар. Фарид. Всё такой же привлекательный и самоуверенный. – Стоило догадаться, что это ты!

– Зоя? С каких это пор ты существуешь по соседству?

– О нет. Я сегодня тороплюсь. Нет времени.

– При моём появлении ты всегда торопишься.

– Не говори ерунды. Просто я голодна и собралась за продуктами. – Пятилась Зоя.

– Наши желания совпали. Идём вместе. – Фарид с гордостью продемонстрировал ей список на листочке и хозяйственную авоську.

На этот раз у неё не нашлось сил убежать от него, и с этого дня они стали общаться – время от времени, совсем немного. Разделённые усталостью повседневной суеты и тонким желанием спрятанной защищённой ото всех нежности.

Супруга Фарида сушила его джинсы и рубашки на соседнем балконе, его маленькая дочка ходила в местный детский сад, и всё-таки Зоя краснела от мыслей о нём и ненавидела себя за это. Зоя давно приняла свои странности и пугающие видения, но принять Фарида… смириться с его желанием вмешиваться в её жизнь… склонить голову перед фаридоманией, как она это назвала в приступе раздражения, было бы слишком даже для её чокнутой жизни.

Зоя скрежетала зубами, но придумать ничего не могла. У этого недуга имелся ум, здравый смысл и он сам выбирал, когда и как долго он будет обостряться.

***

Без пятнадцати семь утра воздух в помещениях детского сада всё ещё пропитан тонким ароматом хлорки, которую накануне вечером уборщица добавляла в воду для финального мытья пола, сейчас же к этому примешивался запашок подгорелой творожной запеканки, в которой испокон веку оказывалось слишком много муки и размякших кусочков ярко-оранжевой кураги. Творог имел место быть, и ладно. Какао заварено водянистым молоком и осадок какао порошка сильно напоминает мелкодисперсную асфальтовую крошку, поэтому дети оставляют этот напиток нетронутым. К обеденному супу начали варить мясные стружки.

Групповые помещения, пустые и гулкие без детворы, напоминали комнаты заброшенного обветшалого без людей дома. Тишина здесь пахла старыми вещами. Развеивая атмосферу тоски, там и здесь весело суетилась медсестра Жанночка, стройна, полногрудая и говорливая, помимо прямых обязанностей, она умудрялась быстро сводить табели посещаемости каждый месяц, каждый квартал, каждый год, она же составляла наименее вредное для детских желудков меню, продукты для блюд которого были, конечно, самыми дешёвыми.

– В моей группе опять чуть не упал тройной шкафчик. Я не могу всё время находиться в раздевалке и поддерживать его. Мы ожидаем двадцать пять детей сегодня! – громко заявила Анисия Сергеевна в жерло распахнутой двери кабинетика заведующей. День выдался ненастный. Первые пришедшие дети во всех группах капризничали и пускали слёзки по любому поводу. За пару утренних часов о болезни сообщили более двадцати человек. И Правищева уже жалела, что приехала на работу так рано. Весте Самуиловне удобнее было работать после обеда, выспавшись и поев как следует – на сытый желудок проблемы кажутся маленькими как надоедливые комары над ухом летним вечером – хлопнула один разок, и нет. Не в её правилах было решать текущие вопросы лично, она хорошо владела искусством перкладывания своих обязанностей на чужие плечи. А что тут такого? Если каждый сотрудник станет работать за двоих, внешне это будет выглядеть так, словно заведующая день и ночь печётся о нуждах воспитанников, тогда как Правищева позволяла себе двухнедельный отпуск шесть или семь раз в год. Этому очень способствовало то, что все без исключения сотрудники её боялись. И на дополнительную нагрузку никто не жаловался. Кому приятно моментальное увольнение?

«Ну где, где эта размазня Кузяцкая? За что я ей надбавки к зарплате такие делаю?» – Думала заведующая, сладенько улыбаясь и одновременно булькая от закипающего гнева.

– Так значит вы, Анисия Сергеевна, оставили там детей с няней и пришли ко мне ябедничать? Вы бросили детей?! – С нажимом спросила заведующая.

– Моя смена начнётся только в час дня. Расписание перед вами. У нас в раздевалке серьёзная неполадка, поэтому я здесь. – Стойко отозвалась молодая воспитательница. – Мне родители с жалобами звонят.

– Как фамилии? – ощетинилась заведующая.

– У кого мне взять моё расписание? – в дверном проёме возник Виталий.

– Вам ещё вчера объяснили, – закипала заведующая, помимо воли соприкасаясь с проблемами, от которых начисто отвыкла.

– Вчера нам объяснили, что объяснят сегодня. – Подошёл Фрол.

–Найдите мне Светлану Кузьминичну, – обернулась красная гневная Правищева.

– Так что же со шкафчиками? – Не унималась Анисия.

– С какими шкафчиками? – Полюбопытствовал Фрол.

Через полтора часа перебранок и поисков ключей от мастерской, клацнула входная дверь. Вошла старшая воспитатель Кузяцкая Светлана Кузьминична.

– Здравствуйте, Веста Самуиловна. – Улыбнулась пухлая, излишне доброжелательная женщина. Упругие спиральки линялых седых кудрей нуждались в стрижке и, желательно, окраске, хитрые глаза на добром лице лучились несдержанным лукавством, объёмистая красная сука в её руках напоминала оттенком клоунский нос.

– Сейчас половина одиннадцатого, – ледяным тоном отозвалась Правищева. – Ваш рабочий день начинается с восьми. Где вы были? Я тут вынуждена сама заниматься нуждами сотрудников. Мне нужно своими делами заниматься.

– Ой, я же с внуком сидела, – захлопотала Кузяцкая. – Всё сейчас сделаем. Всё сейчас решим.

Нить времени отматывалась с клубка этого дня так неумолимо, что Фрол то и дело поглядывал на массивный циферблат наручных часов: сад «Иван Царевич» содержал в своих недрах столько непрофессиональных ленивых женщин, что атмосфера здесь превратилась в реку жидкого гудрона: горячо, воняет и липнет.

– У нас в штате числится завхоз и три дворника. Другими словами, я хочу решить проблему незакреплённых шкафчиков сегодня. – Заявили Анисия, когда все расселись в более просторном кабинете Кузяцкой. – Воспитатель несёт ответственность за жизнь и здоровье детей. Как я могу поручится за жизнь и здоровье хоть одного ребёнка, если в раздевалке «Теремка» заваливается трёхсекционный детский шкафчик?

– Фрол Андреевич у нас теперь дворник. – Сладенько улыбнулась Кузяцкая. – Мы сейчас откроем дворницкую с инструментами.

– Там хранятся все инструменты? – Уточнил скучающий Фрол.

– Ну есть ещё газонокосилка в подвале, но там мыши – я не знаю точно, в каком углу она стоит. Прошлым летом мы не косили. – Милашным голоском заговорила Кузяцкая.

– В детском саду лазают мыши?! – Скривился Виталий.

– Напомните, кто вы? – Обернулась Кузяцкая.

– Инструктор по физической культуре, – чуть не сплюнул Виталий. – Расписание занятий мне выдайте что ли.

– О! – Округлила глаза Светлана Кузьминична, воззрившись на Виталия. – Вы должны были сегодня с восьми до девяти утра провести зарядку во всех группах!

– Да неужели?

– Почему не провели? Пишите объяснительную. – Поджала губы Кузяцкая. – Заведующая потом с меня спросит. Вы сорвали занятия.

– Расписание распечатай, ты, опоздавшая. – Процедил Виталий.

– Так я его ещё не составляла. – Пожала плечами Кузяцкая, стараясь выказать Виталию максимальное презрение.

– Так вот, пока не составишь расписание, занятий не будет. – Виталий вышел из помещения.

В коридоре его встретила бледная задумчивая Домна.

– Кое-кто не накрасился сегодня, – подмигнул Виталий.

– Видишь ли, дружище, я здесь с половины восьмого и полкило помады съела, общаясь с детишками. – Грустно улыбнулась Домна. – Кроме меня должны быть ещё два психолога, но одну из них никто никогда не видел, а другая появляется на один час – с четырех до пяти вечера и, говорят, красит ногти и играет в покер на компе. Проще говоря, никто не помнит, что именно делает психолог. Я провела несколько тренингов с тяжёлыми детьми, а у меня даже списка фамилий по группам нет, я не могу отмечать как и с кем работаю.

– Старшая воспитатель имеет атрофированный мозг, она постоянно говорит детским голосом, словно в детство впадает. Будь с ней осторожна. Постарайся общаться с кем-то более вменяемым.

– Мне через полчаса мебель привезут. – Вздохнула Домна. – Отвезёшь меня?

– Я сам займусь твоей мебелью. Останься здесь. Если Кузяцкая начнёт бредить, возьми списки детей у ведущих воспитателей.

– Ладно. – Подняла брови Домна.

Виталий испарился, и тут же с противоположной стороны коридора послышался раздражённый голос Фрола. А вскоре показался и он сам. Следом семенила пухлая Кузяцкая.

– О, – на ходу приговаривала она. – Идите сюда. Теперь направо.

От нечего делать Домна направилась за ними.

Дворницкая находилась рядом со входом в группу «Аленький цветочек». Большая металлическая дверь с облупившейся краской закрывалась на висячий замок.

– Потом сходим в подвал. – Объявил Фрол, пока Кузяцкая перебирала ключи в связке, подыскивая нужный. – Там полно места и вы его никак не используете.

– Нет-нет, – обернулась она в испуге. – Я боюсь.

– Чего?

– Там, – женщина замялась. – Там нечистая энергетика.

– Бред сивой кобылы. Открывайте побыстрее.

Кузяцкой было не по себе рядом с Фролом, его голос, его раздражительность, хозяйская манера ей напоминали что-то неприятное, давно забытое, выдавленное из памяти.

Тем временем, железная дверь мастерской со скрежетом отворилась.

– Здесь всё, – заявила Кузяцкая самодовольно.

– Здесь только рухлядь, – парировал Фрол, оглядевшись за пару минут. – Большая часть разворована, а жалкие остатки догнивают, причём вы, похоже, этого даже не заметили.

– Как вы смеете?! – воззрилась старшая воспитатель.

– Легко, – жестко перебил её Фрол. – Я вынужден буду купить инструмент, крепежи, отвёртки, но сегодня же поменяю дверь, и все ключи будут у меня. Этот металлолом я сложу в кучу на дворе.

– Да, конечно, – поджала губы Светлана Кузьминична. – Воспитатели перетаскают это на помойку, не утруждайтесь.

Домна и Фрол переглянулись.

– А ещё чем здесь воспитатели занимаются? – с нажимом спросил Фрол. – Деньги на ремонт собирают, выбивают из родителей просроченную плату за питание, и сами же пропалывают клумбы? А кто зарплату дворника себе в карман кладёт?

– А что вы хотите? – Пожала плечами Кузяцкая, по привычке переводя разговор на другую тему. – Вы пришли в обыкновенный детский сад. Нам всё это с неба не падает. Если бы ни добровольные пожертвования родителей, как вообще работать? На какие деньги прикажете учебные пособия покупать? Воспитатели просят всё это, и родительский комитет покупает карандаши, альбомы, краски, игрушки. Государственных денег на всё не хватает, милейший. А вы как думали?

– Слышал бы вас губернатор, у него в бюджете прописаны затраты на дошкольные учреждения. Интересно, кого на самом деле кормит государство? – язвительно произнёс Фрол. – Даром, что я здесь не по этому поводу.

Втроём они двинулись в сторону лестницы, ведущей к «Теремку», но по дороге встретилась Правищева.

– Срочный педсовет, ребяточки, – проклокотала она сквозь забитое слизью горло. – К часу в большом зале. – А где наш инструктор по физической культуре? Хочу всех видеть.

– Он будет завтра. – Ответила Домна, и ещё раз выдержала неприязненный взгляд маленьких отёчных глазок.

– Это почему же педагога не был на занятиях и на педагогический совет не собирается? – Со священным негодованием изрекла заведующая.

– Он вам завтра сам объяснит. – Бросил Фрол, направляясь в «Теремок» с парой нормальных отвёрток и букетиком длинных саморезов, которые нашёл в бардачке своего автомобиля.