Ответ, что же «трем царям» делать дальше, зависел от меня, а для меня он зависел от ответа Зарины. Я не хочу погибнуть, хоть мне и жаль угнетенных людей. Мне хочется незатейливого семейного счастья, жизни вдвоем где-нибудь, где не надо убивать или убегать. Хочется обычных для двадцать первого века комфортных условий. Компьютер, телевизор, мягкая мебель, невообразимый поток информации, в котором можно купаться до полного посинения и выпадения в осадок… Поэтому первое, что я сделаю – предложу Зарине лететь со мной.

Интересно представить нас в моем мире.

И я представлял. Перед глазами то и дело возникали картинки, как мы гуляем между высотками и как я учу Зарину пользоваться техникой…

Умопостроения в первую очередь упирались в вопрос: как объяснить моим родственникам и родному государству появление девушки из другого мира? Сообщать ли о ней или скрыть, чтобы ни спецслужбы, ни военные не пронюхали о возможности путешествия между мирами?

Кстати, одно решений вопроса, которому Малик собрался посвятить жизнь (и, наверняка, скорую смерть, так как другого исхода ждать не приходилось) – это перепоручить его профессионалам. Пусть порядок там наведут те, кто это умеет. И однажды произойдет то, что мы уже допускали в качестве версии: свалятся на Святой причал несколько сотен спецназовцев, способных голыми руками перебить всех царберов, а из их доспехов собрать пулеметы…

А надо ли? Неизвестно. Никто не знает, что будет дальше и кто, в конце концов, от выиграет от перемен. Проигравших в таких случаях бывает несоизмеримо больше.

Поэтому спросим по-другому: хочу ли я этого?

И опять вопрос задан неправильно. Какая разница, чего хочу я, важно, чего хотят жители страны башен. А после вторжения из моего мира изменится жизнь и здесь, и за рекой, и в еще неизвестных мне странах, которые, наверняка, должны быть где-то за горами, морями и пустынями. А если где-то там, за горами-пустынями, люди научились уважать друг друга, живут справедливо и по-доброму и для них реалии с нравами моего двадцать первого века – ад кромешный?

Потому и не приходит в голову решение, что не хватает информации. Я хочу сделать так, чтобы все были счастливы и чтобы пострадало как можно меньше людей. Но так не бывает, достаточно прочитать учебник истории или включить здравый смысл.

Самое лучшее – спросить Зарину, что она думает о будущем своего мира. Сначала рассказать о своем мире, о его плюсах и минусах, а затем спросить.

Боюсь, узнав, как мы там живем, она не захочет ничего менять.

А если не спрашивать ее, а просто забрать с собой? Поставить перед фактом: или, мол, со мной ко мне, или без меня здесь.

Что-то подсказывало, что она захочет остаться. Не обязательно останется, вовсе нет. Возможно (хочется в это верить), одним махом отсечет прошлое и с головой ринется со мной в омут нового будущего… но будет жалеть, что не осталась. Молча. А я буду знать об этом. И как тогда жить?

Может быть, Малик прав, и вместе со мной и дядей Люсиком, объединив силы и мозги, мы сумеем улучшить этот мир настолько, чтобы он понравился всем?

Всем нравиться невозможно, поэтому вношу поправку: чтобы он понравился большинству.

Мечты, мечты. Но какие приятные…

Мысли вернулись к факту, что нас стало втрое меньше. Наши боевые возможности снизились втрое. Значит, на первое место должны выйти умственные, чтобы побеждать не числом, а уменьем.

Наверное, я плохой человек. Не исключено, что наши соратники погибли или взяты в плен, а мне обидно, что подарок Малика, ненаглядная и горячо любимая катана, для меня потеряна. Вещь оказалась дороже людей. Я горевал по утраченному мечу, а не по людям. Совесть пинала изнутри, как могла, что думать так, вообще-то, не по-человечески, но…

Противное «но». Любая здравая мысль обращается в противоположность, если после него вылезает короткое гадкое «но».

«Я всегда поступаю правильно, но…»

«Твой выбор абсолютно верный, но…»

«Я тебя люблю, но…»

То-то и оно.

Один из девизов наших оппонентов – «Главные вещи в жизни – не вещи». Хорошо бы нам, бравирующим своей цивилизованностью, тоже вывесить на флаг эту истину. Только вот кто пойдет за таким знаменосцем? Кто-то одобрительно помашет рукой из кредитного авто или ипотечной квартиры, кто-то лайкнет в новом смартфоне или компьютере. В глубине души, мне кажется, этот лозунг поддержит каждый, но ради абстрактных (для «цивилизованной» особи) понятий никто не откажется от более удобного жилья или средства передвижения. Главные вещи – гаджеты, за них отдают время, деньги, здоровье, дружбу и даже любовь.

Гаджеты. Гад же ты. Добавить нечего.

Мы шли молча – по все еще пустой дороге, под оранжевой яростью лучей, пожравших томный сумрак рассвета. Утоптанная дорога слегка извивалась, огибая впадины и холмики, ее окружали бескрайние поля пшеницы. Неровности рельефа заставляли пахарей обходить кое-какие места, и там возникали лесистые островки – в жару они давали тень, а при нападении волков – спасение случайным одиночкам. Днем спрятаться в нескольких деревьях было невозможно, издалека все отлично просматривалось. Леса остались позади, а следующие если и будут, то будут нескоро – пшеничные поля уходили за горизонт, и вместо леса по пути, скорее, встретится какая-нибудь деревня. Впрочем, в этом мире деревни прячутся от людских глаз – как будто высшему сословию не нравится во время путешествий видеть жизнь тех, кто его кормит и обслуживает.

Малик свернул к ближайшему островку из деревьев:

– Отойду ненадолго.

Чтобы не мозолить глаза тем, кто случайно проедет, мы с дядей Люсиком тоже сошли с дороги, вроде как отдохнуть. Впрочем, «вроде» относилось только ко мне.

Издалека Малик призывно махнул рукой и указал в сторону от дороги.

– Наши планы меняются. – Дядя Люсик поднялся с земли.

Когда мы подошли к Малику, тот продемонстрировал свежие метки, сделанные ножом на одном из стволов:

– Зарубки означают направление и примерное время в пути. Могу обрадовать – наши все живы.

Известие было приятным, особенно в плане меча. На душе потеплело. Но сам факт того, что только что произошло…

Я считал себя умным человеком, и все же – нет, не понимаю. Как Малик узнал, что подойти нужно именно к этим деревьям?!

Спрашивать и выставлять себя тем, кем ощущалось в этот момент, мне не хотелось. Включим логику. Рыкцари шли ночью, по темноте, издалека их в поле не увидеть. После бегства и долгого перехода они и сейчас могут спать где-нибудь там, среди раскинувшихся необозримых нив. Им достаточно было рассеяться в лесу, сделать круг, чтобы выйти в нужную сторону, и затем двигаться вдоль дороги до рассвета. Деревья, к которым безошибочно направился Малик, растут достаточно далеко от башни и наиболее близко к дороге. Вот и ответ.

– Пока дорога пуста, пойдем через поле. – Малик зашагал сквозь стену колосьев, раздвигая их осторожно, чтобы сзади они вновь образовывали стену. – Как только появится шум или движение или вдали поднимется пыль – падаем в пшеницу. Вне дороги мы опять стали нелегалами.

Двинувшийся за ним дядя Люсик потер переносицу жестом, будто поправлял очки:

– Я дико извиняюсь, но по зарубкам меня читать не учили. Сколько нам идти?

– Полчаса на юго-восток.

– Это же недалеко, – удивился я, – где-то в пределах прямой видимости. Встречу назначили на следующем «островке» с деревьями?

Малик пожал широкими плечами:

– Там будет встреча или следующий указатель. Скорее всего, второе.

Я замыкал маленькую колонну, моим делом было не оставить за нами следов. Во всяком случае, таких, которые заметны издалека. За то время, что мы шли через леса и поля от западной границы, я обучился всем премудростям будней лесного разбойника. Если понадобится, легко переквалифицируюсь. Ангелом был, царевной был, невестором, равным принцу и почти достигшим ранга царевича, тоже был, а также волком, бойцовым псом, послом… Кем только ни был, а настоящим рыкцарем не был. Всегда только сбоку припекой, пятым колесом в телеге. Теперь смогу и рыкцарем.

Но не хочется. Что-то внутри заставляло вставать на сторону закона и правопорядка, пусть местные закон, право и порядок меня не устраивали и просто возмущали. Но. Законы пишутся кровью. Глупые законы, как и принявшие их люди и общества, долго не живут. Пусть законы Аллы суровы и ко многим несправедливы, но они действуют, и благодаря им местное государство не погрязло в беспросветном воровстве и беспредельной преступности. В этих условиях быть лесным разбойником – не лучший выбор. Определение «лесной» выглядит приятно, но оно всего лишь указывает на основную «прописку», а вот главное слово – «разбойник» – говорит само за себя. Разбой как смысл жизни – извините, не мое. Даже если жизнь заставит. Но и тогда я буду, скорее, повстанцем, мятежником, бунтовщиком – называйте как хотите. Но я никогда не буду разбойником. Мой противник – не добрые люди, а недобрые власти.

А недобрые они лишь потому, что мои представления о справедливости отличаются от местных. Если спросить о том же самом Зарину, ответ будет противоположным. Думаю, скорая (как надеюсь) встреча с Зариной сильно повлияет на мои решения и решимость. Между любовью и справедливостью я – однозначно – выберу любовь.

– А к темному дому нам как будет ближе, – спросил я, чтобы сразу определиться с дальнейшими планами, – по дороге или напрямик?

Дядя Люсик показал в сторону, куда уходила дорога:

– Нужно идти еще через одну вотчину на восток, а там взять чуть севернее. По дороге намного быстрее. Следующей башней сейчас владеет царисса Яна.

«Намного быстрее». Главное сказано.

– Сходим в гости еще раз или обойдем? – поинтересовался Малик.

Хороший вопрос.

Царисса Яна. Имя мне ничего не говорило. И неизвестно, стоила ли информация, которую мы хотим добыть, невероятного риска. Нужно ли нам знать, что происходит вокруг, или Зарину можно изъять из темного дома без этих сведений? Я склонялся к последнему. Знания иногда бывают избыточными, а время и силы, потраченные на них, выброшенными на ветер. Меня тянуло в темный дом. Надеюсь, Зарина – там. Если ее нет, меня потянет дальше – в сестырь, в крепость, к черту на рога…

Для меня встреча с Зариной была целью, а для моих спутников – первым пунктом длинной программы. Они считали, что лучше быть в курсе всего, и я согласился бы с ними, если бы не. Ага. Потому что каждая новая минута казалась выброшенным коту под хвост годом.

– Наш успех, как максимум, и, как минимум, выживание зависят от того, – сказал дядя Люсик, – что о каждом из нас известно цариссе. Или тому человеку, кого она оставила за хозяина. Мы очень даже можем нарваться на неприятности – например, пересечемся в башне с заехавшими туда цариссой Асей и другими ненужными сейчас особами. Документ об амнистии не гарантирует безопасность на сто процентов, свое решение Верховная царица могла со временем отменить. Но мы рискуем не меньше, если продолжим передвигаться по лесам и полям. Мы сильно рискуем в любом случае.

Да, жизнь вредна, от нее умирают. Аксиома.

– Не забывайте, я теперь невестор Ефросиньин, – с улыбкой напомнил Малик. – И если бы Чапа не упрямился, в нашей легализации закрылась бы последняя брешь.

Он явно подтрунивал надо мной, и все же я буркнул:

– Если бы Чапа не упрямился, мы все еще сидели бы в башне и по очереди показывали свои мечи. Кстати, спасибо, что не дал ей сцапать и меня.

– Ничего, мне больше достанется.

– Там слово «больше» неуместно, как и «меньше», потому что меньше уже некуда.

– Со временем нарастет.

В казавшуюся нам веселой перепалку встрял дядя Люсик:

– Ша, с каким таким «временем»?! Ваши разговоры мне как утюгом по темечку. У нас нет времени.

– Мы не знаем, что ждет впереди, у нас там темно, как у негра в филейной части, – откликнулся Малик.

– И все-то ты знаешь, и везде-то побывал. – Дядя Люсик покачал головой. – А юридическая свобода Чапы нам еще пригодится, мы все сделали правильно.

– В каком смысле пригодится?! – Мне вдруг стало нехорошо.

Ответил Малик:

– На пути у нас будут еще башни, а в них могут быть непристроенные царевны. Ты вызовешь огонь на себя.

До деревьев оставалось метров сто, когда сбоку, со стороны поля, раздалось громкое задорное чириканье.

В мире, где перебили почти всех птиц, а оставшиеся шарахаются от человека, как от огня, такие звуки услышишь нечасто.

– Наши? – с надеждой спросил дядя Люсик.

– Похоже. – Взгляд Малика остался настороженным, рука машинально потянулась за луком, которого не было на спине с тех пор, как из леса мы отправились в башню.

Если все хорошо, моя катана и его лук сейчас к нам вернутся.

«Если». Ненавижу это слово.