6

Ураган надвигался на берег с неумолимостью древнего танка. Тучи собрались на горизонте, а потом поползли на побережье, неся с собой ливень. Над океаном перекатывался гром, молнии подсвечивали тучи, вспыхивая между небом и водой.

Небо разверзлось.

Гвоздарь проснулся от рева ветра, сотрясавшего бамбуковые стены. В распахнутую дверь хлестал дождь, сверкали молнии. Отец кучей тряпья лежал рядом, храпел открытым ртом. Ветер носился по дому, царапая лицо Гвоздаря ледяными пальцами. Вот он врезался в стену, сорвал с нее картинку с клипером. Бумажка бешено закрутилась, и ее сразу унесло во мглу за окном, Гвоздарь даже не успел протянуть к ней руку. Холодные капли забарабанили по коже – ветер отдирал пальмовые листья с крыши один за другим.

Гвоздарь перелез через отца и, спотыкаясь, бросился к двери. Люди суетились на берегу, тащили свои пожитки в джунгли, гнали скот. Кажется, это не просто шторм. Может быть, даже настоящий убийца городов, судя по тому, как закручиваются тучи и полыхают молнии. Теперь час отлива, но огромные волны накатывают на пляж. Ураган пригнал воду к берегу.

Отец часто утверждал, что штормы становятся сильнее с каждым годом, но Гвоздарь прежде не видел ничего столь же чудовищного. Он вернулся в хижину.

– Папа! – заорал он. – Все уходят в джунгли! Надо спасаться от волн!

Отец не ответил. Ночные вахты бежали с судов, спускались по веревочным лестницам, путались в них, падали, прыгали в поднимающуюся воду, как блохи спрыгивают с собаки. Вспышки молний выхватывали из темноты черные туши исполинов. Вдруг небо стало ярким, как днем, а миг спустя все снова погрузилось во мрак. На берег обрушился ливень.

Гвоздарь метался по хижине, решая, что забрать с собой. Натянул единственную смену одежды, схватил банку со светящейся краской, серебряную серьгу и мешок риса, вчерашний подарок. Хижина скрипела и раскачивалась под ударами ветра. Жесть и бамбук долго не продержатся.

Да, это настоящий убийца городов. Или, как его еще называют, обломщик вечеринок. Или Орлеанский потоп. Выглянув в бушующий шторм, Гвоздарь увидел, что все спешат прочь от берега в поисках убежища понадежнее. Из темноты выбегали люди, сгибались под ударами дождя и ветра, искали укрытие. Например, поезд, приехавший за добычей. Железные вагоны вряд ли улетят.

Гвоздарь подтащил все вещи к отцу. Нашел одеяло и одной рукой покидал на него все пожитки. Раненое плечо горело от боли. Кое-как завязал узел. Крыша разваливалась, сквозь нее лил дождь. Бледная кожа отца уже блестела от воды, но он по-прежнему спал.

Гвоздарь схватил татуированную руку:

– Папа!

Тишина.

– Папа!

Гвоздарь потряс Ричарда Лопеса. Вцепился ногтями в кожу, прямо в татуированного дракона.

– Просыпайся!

Отец даже не пошевелился. Вчерашние амфетамины вырубили его начисто.

Гвоздарь вдруг задумался, сев прямо.

Если на берег обрушится вся мощь урагана, здесь вообще ничего не останется. Он слышал, что из-за повышения уровня океана такое наводнение может сдвинуть берег вглубь на целую милю, превратив пляж и джунгли в топкое соленое болото. Ураган может и корпуса судов сдвинуть. Швырнуть прямо на их домик, если его раньше ураганом не снесет.

Гвоздарь встал. Подхватил узел, застонав от тяжести. Когда он подошел к двери, ветер бросил ему в лицо воду, песок и листья. Били молнии. В их неверном свете пролетел мимо пустой курятник. Все до единой курицы уже сдались серому реву урагана. Гвоздарь посмотрел на отца, мучаясь совестью.

Отец спал мертвым сном. Наркотики настолько истощили его мозг, что урагану его не разбудить. После крутого загула Ричард мог проспать двое суток. Обычно Гвоздарь радовался миру, который приносили с собой эти отключки. Жить становилось намного проще…

Он положил на землю узел с вещами. Проклиная себя за глупость, бросился наружу, в шторм. Да, его отец – алкаш и подонок, но он родня. Оба помнят его мать, вместе едят и вместе пьют, и глаза у них одинаковые. Вот такая у Гвоздаря семья.

Вокруг завертелся вихрь песка, медных опилок и лохмотьев пластика, отходов утилизации судов. Гвоздарь босиком бежал к хижине Пимы. Хлопья ржавчины, куски изоляции, обрывки проводов впивались в кожу, царапали ее, как ножи.

Порыв ветра бросил Гвоздаря на колени, плечо взорвалось болью. Над головой, словно воздушный змей, пролетел лист металла. Чья-то крыша или кусок корабельной обшивки, непонятно. Металл врезался в кокосовую пальму, и дерево рухнуло, но сквозь рев урагана Гвоздарь даже не услышал его падение.

Стоя на четвереньках, он щурился под дождем. Хижины уже не существовало, но он разглядел девушку и ее мать. Они цеплялись за веревки, привязанные к чему-то смутному.

Гвоздарь всегда считал мать Пимы большой, ведь она работала в команде тяжелых утильщиков, но посреди урагана Садна показалась ему такой же маленькой, как Ленивка. Дождь на мгновение ослаб. Садна и Пима вытащили лодку и привязали к стволу дерева, гнущемуся на ветру. Их осыпало мусором. Подобравшись поближе, Гвоздарь разглядел порез у Пимы на лице. Кровь струилась по лбу, но Пима все равно вместе с матерью крепила концы.

– Гвоздарь! – Садна помахала ему. – Помоги Пиме с той стороны!

Она бросила веревку. Обмотав ее вокруг здоровой руки, Гвоздарь дернул, и вдвоем они смогли сдвинуть лодку. Пима быстро завязала узел. Мать махнула им рукой:

– Бегите за деревья! Повыше есть пещера! Укроетесь там!

Гвоздарь замотал головой.

– Папа! – выкрикнул он, указывая на хижину, которая чудом еще не развалилась. – Не просыпается!

Мать Пимы посмотрела на хижину сквозь дождь и мрак. Скрипнула зубами.

– Черт!.. Ладно, уведи его, – велела она Пиме.

Последним, что увидел Гвоздарь, был силуэт Садны в свете молний. Она шла по берегу навстречу дождю и ветру. Пима тащила Гвоздаря к деревьям, сквозь хлеставшие их ветки, сквозь рев урагана.

Они отчаянно лезли наверх, спасаясь от воды. Оглянувшись на берег, Гвоздарь ничего не увидел. Мать Пимы исчезла, хижина отца тоже. Вода слизала все. На воде пылали костры – нефть загорелась, несмотря на дождь.

– Пошли! – Пима снова потащила его. – Еще далеко!

Они бежали в джунгли, скользя в жидкой грязи, спотыкаясь о толстые корни кипарисов. Навстречу неслись потоки воды, превращая просеки в грязные реки. Наконец добрались до выемки в известняковой скале, где едва хватало места на двоих. Скорчились внутри. Сверху стекал тонкий ручеек, и через некоторое время они оказались по щиколотку в холодной воде. Но хоть от ветра спрятались.

Гвоздарь смотрел на шторм. Убийца городов, это уж точно.

– Пима, – начал он, – я…

– Тихо. – Она впихнула его поглубже в пещерку, где лужа была мельче. – С ней все будет в порядке. Она крутая. Круче любого шторма.

Мимо пролетело дерево, будто брошенная ребенком зубочистка. Гвоздарь прикусил губу. Только бы Пима оказалась права. И дернуло же просить о помощи. Мать Пимы стоит сотни таких, как его отец.

Они ждали, дрожа от холода. Пима притянула Гвоздаря к себе, и они обнялись, согревая друг друга, дожидаясь, когда утихнет гнев природы.

7

Ураган бушевал две ночи. Он вылизывал берег, срывая с места все, что не закреплено. Пима и Гвоздарь смотрели на него, прижимаясь друг к другу. Губы у них посинели, а кожа покрылась мурашками.

Утром третьего дня небо внезапно просветлело. Гвоздарь и Пима, кое-как расправляя затекшие конечности, выбрели на берег вместе с другими выжившими.

На пляже Гвоздарь остановился, ошеломленный.

Никаких признаков того, что здесь жили люди. Лишь силуэты танкеров по-прежнему возвышались над синей водой, как разбросанные игрушки. И все. Грязь и нефть с песка и воды смыло; океан и суша сияли в лучах тропического солнца.

– Такое все синее, – прошептала Пима. – Я даже не думала, что вода бывает синей.

Гвоздарь не мог говорить. Он никогда не видел берег таким пустым и чистым.

– Ого, вы живы?!

Им улыбалась Лунная Девочка – изгвазданная, просидевшая все это время в жуткой дыре, но живая. За ней шли Жемчужный и его родители. На лицах написан ужас – бедняги с трудом могли осознать происшедшие перемены.

– Живы и здоровы, – ответила Пима, оглядывая берег. – Маму мою не видела?

Лунная Девочка покачала головой, и многочисленные серьги засверкали на солнце.

– Наверняка где-то там. – Она махнула рукой в сторону депо. – Лаки Страйк еду раздает всем подряд. В долг, конечно, пока работа на судах не возобновится.

– Он сберег еду?

– Не меньше двух вагонов.

– Пошли. – Пима потянула Гвоздаря за собой.

Вокруг товарного состава толпился народ. Пима и Гвоздарь внимательно разглядывали людей, но Садны нигде не было видно. Лаки Страйк сулил:

– Не беспокойтесь, всем хватит! Голодать никто не будет, а потом «Лоусон и Карлсон» вернется из Мисс-Мет. Скупщики ржавчины испугались дождичка, но Лаки Страйк о вас позаботится.

Его длинные черные дреды были связаны сзади в хвост. Гвоздарь понимал: это говорится, чтобы люди не дрались за еду. Если кого и послушают, так это Лаки Страйка.

После первой удачи, освободившей его от тяжелой работы, Лаки Страйк обрел настоящую власть. Сейчас под ним вся контрабанда на Брайт-Сэндз-Бич, от антибиотиков до наркоты. Договорившись с большими дядями, он делает все, что захочет. И в игорных домах имеет долю, и в борделях, и в разных других предприятиях, и деньги текут к нему рекой. Дреды он украсил золотыми самородками, а в ушах покачиваются толстые золотые серьги. Он буквально купается в деньгах.

– В очередь! – кричал Лаки Страйк. – Не напирать!

Он безмятежно ухмылялся, но за спиной стоял ряд наемных громил, готовых подтвердить любые его слова.

Гвоздарь посмотрел на его подручных. Узнал кое-кого из убийц, с которыми имел дело отец. Похоже, Лаки Страйк собрал лучших из худших. Даже получеловека нанял. Огромный мускулистый монстр возвышался над остальными, скалил собачьи зубы, отпугивая голодных.

Пима проследила за взглядом Гвоздаря.

– Этот у мамы в команде листовое железо таскал. Мама говорит, он вчетверо сильнее обычного мужика.

– И что он тут делает?

– Ну, может, Лаки Страйк своим наемникам платит лучше.

Получеловек предостерегающе рыкнул. Толпа, уже прижавшаяся к вагону, подалась назад.

Лаки Страйк снова рассмеялся.

– Ладно вы хоть моего пса-убийцу слушаетесь. И правильно делаете. Ну-ка, шаг назад. Иначе мой друг Тул преподаст вам урок манер. Я серьезно, давайте двигайтесь. Если Тулу кто не понравится, он того живьем сожрет.

В толпе заворчали, но под взглядом Тула стали пятиться.

– Пима!

Гвоздарь и Пима обернулись на голос. К ним бежала Садна, таща за собой отца Гвоздаря. Обняла Пиму. Отец остановился чуть позади. Наклонил голову:

– Похоже, ты спас мою задницу, Счастливчик.

– Похоже на то, – осторожно кивнул Гвоздарь.

Внезапно отец расхохотался и облапил его.

– Черт, сын! Неужели не хочешь обнять своего старика?

Раны загорелись от боли, Гвоздарь вздрогнул, но не стал сопротивляться.

– Проснулся прямо посреди этого сраного урагана и не врубился, что происходит. Чуть Садну не прибил, пока она мне не объяснила.

Гвоздарь встревоженно глянул на мать Пимы, но та пожала плечами и сказала:

– Мы разобрались.

– Да уж. – отец ухмыльнулся и тронул челюсть. – Бьет, как кувалдой.

На мгновение Гвоздарь испугался, что отец может затаить обиду, но сейчас тот был в разуме, не под кумаром. Мыслил почти рационально. Чистый, как берег после шторма. И уже тянул шею, высматривая еду.

– Там кто, Тул? – Он со смехом хлопнул Гвоздаря по плечу. – Ну, если уж Лаки Страйк нанял пса, то меня точно возьмет. Похаваем сегодня как следует.

Он устремился сквозь толпу к охранникам Лаки Страйка. Даже не оглянулся на Садну, Гвоздаря и Пиму.

Гвоздарь вздохнул с облегчением. Значит, без обид.

Они продолжили осматривать пляж и пересчитывать людей. Прошел слух, что центр урагана двигался стороной, восточнее, по Орлеанской Аллее, по развалинам старого города и дальше на север, на затопленные руины Орлеана-Второго. Разрушил все, что там еще оставалось.

Выходит, им повезло – Брайт-Сэндз-Бич не сровняло с землей окончательно.

Но даже легкого касания бури хватило. Везде валялись трупы – кто запутался в побегах кудзу, кто застрял на дереве, кого вынесло на берег прибоем. Лаки Страйк организовал похоронные команды, чтобы позаботиться о погибших и предотвратить эпидемию. Мертвецов сжигали или закапывали в зависимости от того, во что люди верили при жизни. Звучали все новые имена – тех, кому не посчастливилось выжить.

Бапи пропал. Может, его разорвало на куски ураганом, а может, он утонул. Никто не знал, выжила ли Ленивка. Нашли Тик-Тока и его семью, без видимых повреждений, но мертвыми.

Скупщики утиля, работавшие на «Лоусон и Карлсон», убежали подальше от берега, чтобы переждать шторм. Пока не было компаний вроде «Дженерал электрик», скупавших утиль в качестве сырья, или «Патель глобал транзит», перевозивших добычу за океан, судовые утильщики не работали. Бухгалтеров, пробирщиков и охранников, взвешивавших и скупавших обломки, на берегу теперь не было. Люди пытались восстановить свои хижины, рыскали по джунглям в поисках чего-нибудь полезного и рыбачили. Они так и будут предоставлены сами себе, пока производство не вернется в норму.

Пима и Гвоздарь собрали зеленые кокосы, годившиеся в пищу, а потом двинулись к оставшимся после штормам лужам и заводям. Углядели островок.

– Там наверняка водятся крабы, – сказала Пима.

– Да? И на хрена нам так далеко лезть?

Пима пожала плечами:

– Зато там нет конкуренции. И вряд ли мы кому-то сейчас нужны. – Она махнула в сторону тихих пустых судов.

Вооружившись мешком и ведром, они побрели по песчаной косе к островку. Океан блестел, как зеркало. На берег накатывали гребни, белые, как зубы ребенка. Черные туши танкеров и сухогрузов, ярко освещенные солнцем, высились памятниками давно погибшему миру.

Далеко на горизонте показался клипер, идущий на всех парусах. Гвоздарь прекратил разглядывать песок; он смотрел, как судно режет синюю гладь. Так близко и так далеко…

– Опять размечтался? – спросила Пима.

– Прости.

Гвоздарь наклонился и пошарил в луже, чуть кривясь от боли. Все же он чувствовал себя намного лучше. Синяки побледнели, хотя рука все еще висела на перевязи, а в плече постреливало.

Они шагали по косе. Кое-где вода была настолько прозрачной, что виднелись бетонные фундаменты.

– Смотри, – ткнула пальцем Пима. – Какой огромный был дом!

– Если люди были такие богатые, зачем строили дома прямо тут, на берегу, где могло затопить? – спросил Гвоздарь.

– Да хрен знает. Наверное, богатые тоже бывают тупыми. – Пима указала вдаль. – Хотя самые тупые – те, кто построил Зубы.

Вода над Зубами была совсем спокойной, ее чуть ерошил ветерок. Над поверхностью выступали черные столбы и клинья – верхушки медленно крошащихся гигантских зданий из кирпича и стали. Строители Зубов сильно недооценили подъем уровня моря. В отлив дома еле-еле показывались над водой, а в другое время город вообще был скрыт.

– Как думаешь, там есть что-нибудь ценное? – спросил Гвоздарь.

– Вряд ли. У жителей было предостаточно времени, чтобы утащить всю легкую добычу.

– Ну да, но наверняка остались железо и сталь. То, чего было полно на суше, когда они уходили.

– Кому нужно ржавое железо, когда у нас есть все эти суда?

– Наверное, ты права.

Но он не мог избавиться от мыслей о богатстве, прячущемся под водой.

Они миновали развалины богатых домов и пошли дальше. К зеленому островку вела полоса гладкого песка, открывшаяся в отлив. Идти было легко.

Добравшись до берега, они полезли наверх сквозь деревья, кусты и заросли кудзу – довольно быстро, даром что у Гвоздаря болело плечо. Взобрались на макушку острова. Вокруг раскинулась бескрайняя синь – как будто они оказались в открытом море, далеко от берега. С воды дул ветер, и Гвоздарь вообразил себя на океанском корабле, несущемся к горизонту. Он смотрел на край мира, где земля закруглялась.

– Хочешь туда? – пробормотала Пима.

– Ага.

Он никогда не бывал так далеко от материка. Когда слишком много думал о путешествиях, становилось тяжело на душе. Кому-то судьба позволила плавать по морю на кораблях.

А кто-то родился береговой крысой, как он и Пима.

Гвоздарь оторвал взгляд от горизонта и оглядел бухту. В глубине проступали силуэты Зубов. Бывало, парусник налетал на Зубы, если команда не знала этих вод. Он своими глазами видел, как рыболовное судно напоролось на высокую башню и повисло; его так и не смогли снять с торчащих шпилей. Судовые утильщики иногда плавали туда в поисках добычи. В зависимости от высоты воды Зубы могли укусить и по-настоящему.

– Пошли, – сказала Пима. – А то в прилив попадем.

Гвоздарь двинулся вниз по склону, не отказываясь от ее помощи в трудных местах.

– Твой папаша уже нажрался? – внезапно спросила Пима.

Гвоздарь вспомнил сегодняшнее утро и хорошее настроение отца. Глаза Ричарда были ясные, он смеялся и готовился к долгому дню, но его все равно трясло, как обычно бывало без очередной дозы «хрустальных горок» или пригоршни «красного потрошителя».

– Наверное, до вечера продержится. Лаки Страйк не позволит ему буянить и драться.

– Не понимаю, зачем ты спас его жопу, – сказала Пима. – Он же тебя бьет постоянно.

Гвоздарь пожал плечами. Растительность на острове оказалась на удивление густой, приходилось часто раздвигать ветки, чтобы не получить по лицу.

– Раньше он был другим. Правда. Пока не сел на наркотики… пока мама не умерла.

– Да он и тогда был не сказать что хорошим. Просто стал еще хуже.