Огни двигались. Гвоздарь попытался вообразить, каково это – стоять на палубе, нестись над волнами, лететь сквозь брызги и пену. Он много вечеров провел, разглядывая картинки с идущими под парусами клиперами. Картинки он украдкой вырывал из журналов, которые Бапи держал в ящике в своей конторе. Но это было самое близкое знакомство Гвоздаря с клиперами. Он часами смотрел на хищные изящные силуэты, на паруса, на подводные крылья, на идеал, такой далекий от ржавых развалин, на которых ему приходилось ежедневно работать. На красивых пассажиров – они улыбались и пили.

Парусники обещали скорость, соленый воздух, бесконечный горизонт. Иногда Гвоздарю мечталось просто шагнуть на страницу и оказаться на носу клипера. Хотя бы в воображении уплыть от ежедневной изнурительной работы по разборке. А иногда он просто рвал картинки и выкидывал клочки. Он ненавидел журналы за то, что они манят его недоступным. Тем, о чем он и не узнал бы, не увидев эти паруса.

Ветер переменился. По берегу понесло черные клубы дыма, ребят обволокло копотью и пеплом. Они закашлялись, давясь, пытаясь глотнуть чистого воздуха. Ветер снова сменился, но Гвоздарь все кашлял. Наверняка это нефтяные испарения. В груди и легких чувствовалась тяжесть, во рту появился привкус нефти.

Когда унялся кашель, клиперы исчезли. А ветер снова принес дым.

Гвоздарь горько улыбнулся, вдыхая кислый запах. Вот к чему приводят все эти мечты о клиперах. Забудешь смотреть вокруг и траванешься едким дымом. Он хлебнул еще и передал бутылку Жемчужному.

– Спасибо за подарок, – сказал он. – Не знал, что «Черное легкое» такая крутая выпивка.

– Крутая выпивка – для самого везучего, – улыбнулась Лунная Девочка.

– Ему везет, – кивнула Пима. – Я никого такого же фартового не знаю.

Они изучили приношения, скопившиеся за вечер. Еще один жареный голубь – его Гвоздарь отдал товарищам. Коробочка самокруток. Бутылка дешевого пойла от самогонщика Джима Томпсона. Тяжелая серебряная серьга. Раковина, отполированная морем. Полкило риса.

– Что, фартовее Лаки Страйка? – подколол Гвоздарь.

– Нет, раз уж ты потерял нефть, – ответила Лунная Девочка. – Вот бы нашел способ ее украсть, а не вылить в море. Стал бы богатым, купил бы весь этот берег.

Остальные согласно закивали, но Пима не шевельнулась. Со своей черной кожей она казалась тенью.

– А нет больше таких везучих, – мрачно сказала она. – Ленивка понадеялась на чудо, и вот к чему это привело.

– Ну, сегодня мне все равно повезло, – пожал плечами Гвоздарь.

– Дело не только в этом, – поморщилась Пима. – Тебе еще и ума хватило. И Лаки Страйку тоже. Половина из тех, кто здесь работает, находили нефть, или медь, или еще что, но никто не знал, как этим распорядиться. Все доставалось боссам команд, а работников выгоняли.

Она отхлебнула, вытерла губы ладонью и протянула бутылку Лунной Девочке. Та закашлялась, сделав глоток.

– Не в удаче дело, – сказала Пима. – Мозги нужны.

– Удача или мозги, какая разница? Главное, что я жив.

– За это и выпьем. Мы все мечтаем, что нам повезет по-крупному, и сходим с ума. Проигрываемся в кости, пытаясь ухватить удачу за хвост. Молимся Ржавому Святому: помоги найти что-нибудь, что можно оставить себе. Да черт возьми, даже моя мама кладет неплохо так риса на весы Бога-Мусорщика, чтобы приманить удачу. А потом мы заканчиваем, как Ленивка.

Пима кивнула в сторону берега, где зажигали костры мужики из команд по добыче тяжелого утиля. Вокруг сидели девчонки из дешевых борделей, смеялись, дразнили мужчин, обнимали их тонкими руками, требовали денег и выпивки.

– Ленивка уже там, я видела. Мечтала об удаче, а получила позорные шрамы на лице и плохую компанию.

Гвоздарь смотрел на костры.

– Думаешь, хочет отомстить?

– Я бы мстила, – ответила Пима. – Терять ей все равно нечего. – Она кивнула на кучку подарков. – Ты найди, куда это спрятать. Она наверняка попытается украсть. Может, найдет какого-нибудь папика, чтобы взял ее под крылышко. Но никто другой не станет с ней связываться. В жральню ее не возьмут, и ни один судовой утильщик не согласится иметь дело с человеком с перерезанными татуировками. Плавильщикам тоже не нужны клятвопреступники. У лжецов вроде нее совсем мало вариантов.

– Она может продать почку, – заметила Лунная Девочка. – Или пару пинт крови. Сборщики всегда наготове.

– Ага. У нее глаза очень красивые, – сказал Жемчужный. – Сборщики и от них не откажутся.

– Ее можно всю на куски нарубить, как свиную тушу, – пожала плечами Пима, – но рано или поздно лишнего кусочка не останется. И что тогда?

– Культ Жизни? – предположил Гвоздарь. – Купят у нее яйцеклетки.

– Жду не дождусь, – скривилась Лунная Девочка. – Толпа полулюдей, похожих на Ленивку, прямо мечта.

– Ну, для нее собачья ДНК – шаг вперед, – сказал Жемчужный. – По крайней мере, собаки верные.

Все мрачно рассмеялись. Затем стали перебирать разных животных, прикидывая, какие улучшат гены Ленивки. Петухи рано просыпаются, раки вкусные, змеи могут работать в воздуховодах, а еще у них нет рук, так что они не смогут ударить в спину. Получалось, что любое животное лучше, чем существо, которое предало команду. Судовая разборка – слишком опасное занятие. Нужно доверять своим товарищам.

– Ленивка оказалась в тупике, – наконец произнесла Пима, – но все мы столкнемся с этой же проблемой. Может, не в нынешнем году, но все равно скоро. Мама старается получше меня кормить, чтобы я смогла побороться за место в команде тяжелых утильщиков. – Она помолчала, глядя на берег, на костры и мужчин. – Вряд ли получится. Я слишком большая для легких утильщиков и слишком маленькая – для тяжелых. И что делать? Часто ли кланы принимают к себе чужих детей?

– Хрень полная, – сказал Жемчужный. – Зачем тебе уходить? Ты собираешь больше всех на танкере. Можешь выполнить работу Бапи, передохнуть и сделать двойную норму. Вот так вот! – Он щелкнул пальцами. – Ты можешь делать работу Бапи лучше, чем кто угодно другой. Ты можешь с легкостью сделать всю работу вместо Бапи.

Пима улыбнулась:

– Да там очередь стоит, и я не первая. Такие места покупаются, и ни у кого из нас нет столько денег.

– Как-то глупо, – сказал Жемчужный. – Из тебя босс намного лучше.

– Ага, – поморщилась Пима. – Вот тут-то и вступает в дело удача. – Она серьезно посмотрела на ребят. – Подумайте об этом хорошенько. Просто ум или просто удача стоят дешевле ярда медной проволоки. Надо иметь и то и другое, иначе будешь, как Ленивка, отираться у костров, надеясь, что кто-нибудь тебя подберет.

Она хлебнула, передала бутылку дальше и встала.

– Я спать, – сообщила она и пошла по берегу. Обернулась и добавила для Гвоздаря: – Увидимся завтра, счастливчик. И не опаздывай. Бапи тебя точно выгонит, если не придешь на работу и не будет вкалывать вместе со всеми.

Ее проводили взглядами. Последнее полено в костре треснуло и опало, разбрасывая искры. Лунная Девочка быстро сунула руку в костер, придвинула полено к углям.

– Ей ни за что не попасть в команду тяжелых утильщиков, – сказала она. – Как и всем нам.

– Хочешь испортить вечер? – спросил Жемчужный.

Металл в лице Лунной Девочки блестел в свете костра.

– Говорю то, что все и так знают. Пима стоит десяти таких, как Бапи, но кому на это не насрать? Еще год, и у нее будут те же проблемы, что и у Ленивки. Это дело чистой удачи. – Она сжала в кулаке голубой стеклянный амулет, висевший на шее. – Мы целуем эти глаза норн, надеясь, что все будет хорошо, но кончим так же, как Ленивка.

– Не-а, – возразил Тик-Ток. – Разница в том, что она это заслужила, а Пима – нет.

– Да похер всем, что ты заслужил. Если бы люди получали по заслугам, мать Гвоздаря была бы жива, мать Пимы владела бы фирмой «Лоусон и Карлсон», а я бы ела шесть раз в день. – Лунная Девочка сплюнула в огонь. – Нельзя ничего заслужить. Может, Ленивка и клятвопреступница, но она по крайней мере понимала: что-то можно взять только силой.

– Ну уж нет, – покачал головой Жемчужный. – Что ты собой представляешь, если твоему слову нельзя верить? Ты никто. Меньше, чем никто.

– Ты не видел ту нефть, Жемчужный, – возразил Гвоздарь. – Это была самая большая удача в жизни. Можно сколько угодно делать вид, что мы не такие, как Ленивка, но ты никогда в жизни столько нефти не видел и не увидишь. Тут любой пойдет на предательство.

– Только не я, – резко ответил Жемчужный.

– Конечно. Не ты и никто из нас. Но тебя там не было.

– И не Пима, – сказал Тик-Ток. – Ни за что.

На этом спор закончился, потому что, сколько бы они ни врали друг другу, сейчас Тик-Ток сказал правду. Пима никогда не колебалась. Она была из тех, кто нипочем не предаст и всегда прикроет спину. Даже когда орала на того, кто не выполнил норму, на самом деле она заботилась. Гвоздарю вдруг захотелось отдать ей всю свою удачу. Если кто и заслуживает лучшего, так это она.

Подавленные результатом разговора, они собрали объедки, засыпали песком угли и собрались расходиться – кто к родным, кто к приютившим их добрым людям, кто в другое убежище.

Подул ветер, и Гвоздарь повернулся лицом к нему. Надвигался ураган. Гвоздарь достаточно долго прожил на берегу, чтобы это почувствовать. Будет полноценный шторм. Перерыв в работе на пару дней, не меньше. Может, удастся прийти в себя.

Другие костры тоже тушили. Люди на берегу суетились, хватали скудные пожитки, чтобы спасти их от меняющейся погоды.

На горизонте клипер летел по ночному заливу, ходовые огни светились голубым. Гвоздарь вдохнул свежий соленый воздух, глядя на корабль, мчащийся в ближайший порт, чтобы спастись от непогоды. В кои-то веки Гвоздарь порадовался тому, что находится на берегу.

Гвоздарь развернулся и побрел к своей хижине. Он в одежде с чужого плеча, иначе вообще не рискнул бы возвратиться. Но запасная одежда осталась в доме, и если ему повезет, то отец еще пьянствует где-то и удастся проскользнуть внутрь незамеченным.

Домик Гвоздаря стоял у края джунглей, среди оплетенных лианами кудзу кипарисов. Пальмовые листья, бамбук и листы жести, украденные отцом. Каждый лист отец пометил значком кулака, чтобы не сперли днем, пока никого нет дома.

Гвоздарь сложил подарки у входа. Он помнил времена, когда эта дверь не таила за собой опасности. Пока мать не подхватила лихорадку. Пока отец не начал бухать и торчать. Сейчас эта дверь превратилась в крышку лототрона.

Он тихо открыл дверь и прокрался внутрь. Нащупал банку со светящейся краской и мазнул на лоб. В тусклом свете…

Загорелась спичка. Гвоздарь дернулся.

Отец стоял у стены рядом с дверью, глядя на него и сжимая в кулаке почти пустую бутылку.

– Рад тебя видеть, Гвоздарь.

Ричард Лопес представлял собой тощий комок мышц и кипящей энергии. Татуированные драконы вились по рукам, их хвосты обнимали его за шею и переплетались с выцветшими следами рабочих татуировок. На груди блестели свежие и куда более зловещие, чем драконы, победные шрамы, показывающие, скольких он одолел на ринге. Тринадцать злых алых меток. Его собственная чертова дюжина, как он говорил, скалясь. А потом обязательно спрашивал сына, вырастет ли тот таким же крепким, как его старик.

Ричард зажег фонарь, висевший под потолком. Гвоздарь замер, пытаясь угадать, в каком настроении отец. Тот подтащил к себе старый стул и уселся. Фонарь качался туда-сюда, рождая колеблющиеся тени. Ричард Лопес под завязку накачался спиртным и амфетаминами. Красными глазами он смотрел на Гвоздаря – взгляд змеи, готовой броситься.

– Ну и какого хрена с тобой произошло?

Гвоздарь попытался не выдать страх. У отца в руках нет ни ножа, ни ремня, ни ивового прута. Но как бы сини ни были глаза, это обманчивое затишье океана перед бурей.

– Несчастный случай на работе, – ответил Гвоздарь.

– Случай? Или твоя тупость?

– Нет.

– О девках думал? – давил отец. – Или вообще ни о чем? Замечтался, как обычно? – Он кивнул на рваную картинку с клипером, которую Гвоздарь приколол на стену хижины. – Снова на кораблики слюни пускал?

Гвоздарь не заглотил наживку. Если возразить, станет только хуже.

– И что ты собираешься дальше жрать, раз тебя выгнали из команды?

– Меня не выгнали, – ответил Гвоздарь. – Завтра на работу пойду.

– М-да? – Отец прищурил налитые кровью глаза. Кивнул на тряпку, на которой висела раненая рука. – С такой-то лапкой? Бапи не занимается благотворительностью.

Гвоздарь заставил себя ответить спокойно:

– Я в норме. Ленивку выгнали, и меня некому заменить. Я меньше…

– Меньше, чем кусок дерьма. Тоже мне заслуга. – Отец хлебнул из бутылки. – А респиратор где?

Гвоздарь замялся.

– Ну?

– Потерял.

Повисла напряженная тишина.

– Потерял, значит?

Отец больше ничего не сказал, но Гвоздарь уже чувствовал, что шестерни скандала начали проворачиваться под влиянием наркотиков, злости и того безумия, которое позволяло отцу так отчаянно работать и драться. Под татуированной кожей зарождалась буря, с подводными течениями, волнами и пеной, та буря, в которой Гвоздарю приходилось лавировать каждый день, обходя рифы отцовского настроения. Ричард Лопес задумался. И надо срочно понять о чем, иначе ему не уйти отсюда целым.

Гвоздарь попытался объяснить:

– Воздуховод подо мной развалился, и я упал в нефтяной карман. Не мог выбраться. Респиратор не давал дышать. Его нефтью совсем залепило. От него больше не было толку.

– Не говори мне, от чего там толку не было! – рявкнул отец. – Не тебе решать!

– Да, сэр, – осторожно ответил Гвоздарь.

Ричард Лопес задумчиво стукнул бутылкой о стул.

– Небось сейчас другой попросишь. Ты постоянно жаловался, что этот пылью забился.

– Нет, сэр.

– «Нет, сэр», – передразнил отец. – Какого хрена ты такой умный, Гвоздарь? Всегда говоришь то, что надо.

Он улыбнулся, обнажив желтые зубы, торчащие врастопыр, как пальцы. Но продолжал постукивать бутылкой. Гвоздарь испугался, что отец хочет садануть его этой посудиной. Снова стук. Ричард Лопес оглядел сына хищным взглядом.

– Какой-то ты умный вырос, – пробормотал он. – Слишком уж умный, как по мне. Не доведет это тебя до добра. Кажись, начал говорить не то, что думаешь. «Да, сэр». «Нет, сэр». «Сэр».

Гвоздарь едва дышал. Он понял: отец раздумывает, что с ним сделать. Хочет проучить. Перевел взгляд на дверь. Отец обдолбался, но все равно запросто поймает. Все закончится кровью и синяками, и завтра не удастся выйти на работу, и Бапи выгонит…

Гвоздарь обругал себя за то, что сразу не пошел в безопасную хижину Пимы. Снова поглядел на дверь. Если бы только…

Ричард отследил его взгляд, и его лицо заледенело. Он встал и отбросил стул.

– А ну-ка, иди сюда.

– Мне кое-что подарили, – внезапно заговорил Гвоздарь. – Хорошую штуку. В честь того, что я выбрался из нефти.

Он старался говорить спокойно, будто не понимает, что отец намерен его бить. Пытался изобразить невинность.

– Она тут, – сказал он.

«Иди медленно. Чтобы он не подумал, что ты пытаешься убежать».

– Смотри, – сказал Гвоздарь, открывая дверь и протягивая руку.

Схватил подарок Лунной Девочки и протянул отцу. Бутылка заблестела в свете лампы.

– «Черное легкое», – сказал Гвоздарь. – Ребята из команды подарили. И сказали, чтобы с тобой поделился. Потому что мне повезло, что ты у меня есть.

Гвоздарь затаил дыхание. Холодный взгляд отца упал на бутылку. Может, выпьет. А может, схватит бутылку и ударит ею. Поди угадай. Чем меньше отец работал открыто днем на берегу и чем больше – в ночном теневом мире, тем быстрее наркотики превращали его в воплощение жестокости и голода.

– Дай-ка глянуть.

Отец забрал бутылку и посмотрел, сколько в ней осталось.

– Немного же ты оставил своему старику, – проворчал он, но открыл пробку и принюхался.

Гвоздарь ждал, моля богов об удаче.

Отец отпил и уважительно покрутил головой.

– И правда неплохо, – сказал он.

Опасность начала испаряться. Отец ухмыльнулся и отсалютовал Гвоздарю бутылкой.

– Очень даже неплохо. – Первую бутылку он швырнул в угол. – Куда лучше этой дряни.

Гвоздарь выдавил улыбку:

– Рад, что тебе нравится.

Отец отпил еще и вытер рот.

– Иди спать. Тебе на вахту завтра. Если опоздаешь, Бапи точно выгонит. – Он махнул рукой в сторону одеял и снова улыбнулся. – Повезло тебе. Может, теперь так и звать тебя? Счастливчиком? – Желтые лошадиные зубы сверкнули в благодушной улыбке. – Нравится новое имя?

Гвоздарь нерешительно кивнул:

– Ага, нравится. – Он постарался улыбнуться еще шире, готовый сказать все, что угодно, лишь бы отец остался в нынешнем настроении. – Очень нравится.

– Ну и хорошо, – довольно кивнул отец, – вали спать, Счастливчик.

Он сделал еще глоток и уселся у двери смотреть на шторм.

Гвоздарь накрылся грязным одеялом.

– Все правильно сделал, – пробормотал отец, сидя на другом краю хижины.

При этих словах Гвоздаря вдруг затопило облегчение. Он вспомнил прежнего отца, из тех времен, когда сам был маленьким, а мама была жива. Другие времена, другой отец. В тусклом свете лампы Ричард Лопес походил на человека, который помог ему вырезать лик Ржавого Святого над кроватью больной матери. Но это было очень-очень давно.

Гвоздарь свернулся клубочком, радуясь тому, что эту ночь проведет в безопасности. Завтра все будет по-другому, но этот день закончился хорошо. А завтра будет завтра.