Второй чемодан стоял рядом с моими ногами. Он был куда больше. Там было несколько книг, повседневная одежда, предметы гигиены, учебные принадлежности и многое другое. На самом деле, этот чемодан для меня куда ценнее, чем тот, что в моих руках. Что мне до шелковых тряпок, которых насовали для вида? Я просто боялась, что если отец решит, что пренебрегаю его даром, то взбесится.

Он стоял рядом. Смотрел, как слуги открывают ворота для экипажа. Господин Сфета выглядел недовольным и зло зыркал на меня, словно это по моей вине утро выдалось прохладным. Как только экипаж остановился, отец вымученно выдохнул и радушно оскалился. Первые мгновения маска с приветливым выражением никак не хотела смотреться естественно. Из-за этого лицо вблизи казалось настолько перекошенным, что вызывало ужас.

– Господин Сфета! Рад вас снова видеть! К сожалению, ау́н¹¹ Унъён не смог приехать. Ему нездоровится. Он распорядился, чтобы все вопросы уладил я, его первый помощник, аун Ёоклё́.

Они пожали друг другу руки. Отец распорядился, чтобы им принесли небольшой стол, на котором они поспешно расписались в бумагах. Я не знала, почему отец не позвал гостя в дом.

– Хм-м, а это, я так понимаю, ваша дочь?

Он приветливо протянул мне руку. Я с искренним желанием понравиться такому галантному мужчине крепко её пожала. Он удивлённо усмехнулся.

– Вы должны были вложить свою руку в мою. Я бы накрыл её другой своей рукой. Так знакомятся в Анулейне с благородными девушками.

Его спокойный тон и внимательный мягкий взгляд застали меня врасплох.

– Я запомню, – смущённо заверила его.

– Господин Сфета, – обратился он к отцу. – Мне представлялось, что ваша дочь несколько старше. Что ей хотя бы четырнадцать…

Я оглянулась. Слуги стояли у поместья и качественно изображали грусть. Некоторые женщины старательно прикладывали к глазам платочки, а мужчины смотрели вперёд, словно великие мыслители, погруженные в мрачные раздумья. Среди всей этой своры я так и не нашла того, кого бы хотела видеть. Моя мать так и не вышла. Уж не знаю почему. Мне бы хотелось думать, что это потому, что она не смогла встать с постели в такую рань, а не потому, что была ко мне настолько безразлична. Хотя оба варианта нельзя назвать уважительными.

– Вы пропустили графу, господин Ёоклё!

– Нет, что вы. Я не собирался её заполнять. Ауну Унъён очень нравится имя девушки.

– Вот как, – озадаченно произнёс господин Сфета.

Эта крайняя озадаченность оказалась забавна – была настолько яркой, что даже Ёоклё смутился такой реакции. Я не удержалась и усмехнулась. Отец зло посмотрел на меня.

Мать назвала меня сама и, по мнению отца, сильно оплошала. Он невероятно любил красивые имена со сложным произношением. Например, как у братьев: Ста́йхион, Цифи́тха. Меня он хотел назвать Схисаа́рфис. Слуги шептались, что это из-за того, что так он хотел перебить неблагозвучность фамилии. Но в итоге я осталась Радис, и отец не упускал возможности припомнить это матери.

– Как тебе вообще пришла мысль назвать МОЮ дочь таким именем? Мою дочь! – кричал он в своём кабинете. – За что тебя так обделила судьба, раз ты не умеешь ни думать, ни читать? Ты назвала дочь земельного господина домашней змеёй! Так даже деревенские тупари своих не называют. Или ты сделала это специально?

Я вздохнула, избавляясь от дрожи, которая всегда приходила, как только вспоминала скандалы родителей. И тут же нашла для себя предмет, интерес к которому помог вытеснить из головы неприятные мысли.

– А что это за документ? – спросила я

– Это бумага, согласно которой вы переходите в семью моего господина. Он обязуется дать вам образование и взять в жены, когда вам будет шестнадцать.

– То есть, я больше никак не связана ни с отцом, ни с матерью?

Ауну показалось, что это меня расстраивает, и тон его стал мягким и успокаивающим.

– Да, со стороны закона вы чужие люди. Звучит как-то дико, не находите? Но таковы принятые формулировки. Всю ответственность за вас теперь несёт мой господин. И все его подчинённые должны беречь и охранять вас, – он задумался на секунду и добавил. – Вас, аун Унъён Ради́с.

Ёоклё произнёс моё имя с непривычным певучим ударением. Улыбка сама по себе появилась у меня на лице.

Как только была поставлена последняя роспись, слуги горестно вздохнули, словно по команде. Я испуганно вздрогнула и поёжилась.

Как-то всё быстро закончилось. Ожидала большего. Какой-то душевной бури. Не было особенного волнения или боли в груди от потяжелевшего сердца. Всё оказалось проще. Прошло меньше пяти минут и вот я уже не часть семьи и поэтому казалось, что произошло что-то обычное и с обычным человеком. А разве это так?

В глубине души проснулась яркая злоба, близкая к остервенелой вредности. Руки чесались что-то сделать, только бы на душе перестало быть так паршиво. Но я держалась, стараясь не посрамить честь семьи в последние наши общие минуты.

– Эта семья ни во что тебя не ставит! – пронеслась в голове яростная мысль.

– И наконец-то я из неё ухожу. И должна радоваться и быть благодарна, ведь отец так и не сказал, что я порченая усмерка, – убаюкивала я пробудившуюся злобу.

Борьба в моей душе кипела, как вода в Молочных озёрах. Но я так ничего не сказала и не сделала. Просто замерла, до белых костяшек сжимая ручку чемоданчика. Слуга уже отнёс первый в экипаж и вернулся за вторым. Однако не смог забрать его из моих цепких рук даже после вежливого напоминания.

Аун Ёоклё осторожно приобнял меня за плечи, помогая сделать крохотный первый шаг. От этого прикосновения оцепенение спало, и я оглянулась. Отец смотрел на поместье, цепким взглядом проверяя, чтобы все слуги грустили о моём отбытии.

Я шагнула назад. Мягкие ладони ауна соскользнули. Чемоданчик пролетел по широкой дуге и разбился об плечо отца. Раскрылся. Панталоны и сорочки разлетелись во все стороны вместе с кружевными платками, чулками и перчатками.

Коварный удар не сбил отца с ног. В его взгляде плескалось такое бешенство, какого ещё не видела. Даже когда он узнал, что дочь порченая, то был зол меньше, чем сейчас. Меня это так рассмешило, что я хрипло хохотнула.

Повисла по-настоящему жуткая тишина. И в ней я почувствовала, как комок злобы, созревший где-то под сердцем, раскрывается, как бутон тюльпана. Это не доставило мне стыда и не принесло сожаления. Я наслаждалась. Теперь отец ещё неделю будет беситься, а мать сетовать, что не увидела такое яркое событие.

Ёоклё, словно ожидая подобной выходки, чуть закрыл меня от взбешённого отца. Его рука однозначно легла на рукоять кинжала, скрываемого под плащом.

– Как же это непривычно, отец – прямо смотреть вам в глаза.

У господина Сфета заиграли желваки и, прежде чем он придумал ответ я решила сказать то, для чего набиралась смелости.

– Братья никогда не вернутся! А я вернусь. И тогда ты будешь прятать от меня глаза!

Ёоклё наверняка был готов под землю провалиться от того, как накалялась ситуация. Но ничего не успело произойти. Я развернулась и резким шагом, свойственным городскому беспризорнику, а не дочери земельного господина, направилась в карету и залезла в неё, забыв воспользоваться поданной рукой. Ёоклё без промедления последовал за мной. Как только дверь за ним захлопнулась, мы тронулись.

– Ну, давай же! Быстрее. Пока он не пришёл в себя, – подгонял возницу первый помощник, с безумной искоркой в глазах оглядываясь на удаляющееся поместье семейства Сфета.

Он ни разу не упрекнул меня за произошедшее.

***

Я так и не стала аун Унъён Радис. Единственное, что осталось с той сделки, так это договор, который лежит где-то там, в Анулейне, подписанный рукой отца и лишённый веса приказами Академии. При желании можно забрать его на память, как то, с чего началось моё долгое путешествие.

– Вот я и вернулась, – тихо сказала я.

Раскидистый высокий белый дуб был безучастен. Я запустила руки в сочный клевер. Стебли проскользнули между пальцев. Подняла взгляд. Там несильный ветер шептался с листьями. С одной из веток свисал огрызок верёвки. Давно, когда она была целой и крепкой, я могла разбежаться, уцепиться за неё и с весёлым писком подлететь к небу. Иногда меня заносило или переворачивало, и обратно летела совсем не туда, куда планировала. Например, прямо в ствол дуба.

Кажется, что это было совсем давно.

– Знаешь, я всё-таки надеялась, что ты ещё будешь, когда я вернусь. Глупо было вот так всё оставлять. Хотя скорее эгоистично.

Конечно же, мне никто не ответил.

В Анулейне и Дигриде сильно отличаются традиции похорон. В первом – их заворачивают в белую ткань, обматывают шею бусами из воска и закапывают так в землю. В Дигриде всё проще и сложнее одновременно. Покойнику отрезают голову, закапывают её на месте смерти, если есть такая возможность, а потом подсаживают клевер. Тело предпочитают сжигать.

Под дубом был плотный ковёр клевера.

– Может, нужно было выгнать её из дома, успокоиться, а не идти вешаться?

Какой-то мелкий гад заполз мне на шею. Я хлопнула по нему и стряхнула с себя то, что осталось.

– Надеялась, что ты будешь жив, когда я вернусь, – повторила я. – Может, мы бы даже ладить начали. Теперь я хотя бы знаю, за что ты недолюбливал меня. Характер у тебя дерьмо, но может, у нас бы получилось договориться. И к тому же это вот всё всё-таки не моё. Но я стараюсь. Всё-таки это ответственность, я не могу просто сделать вид, что у меня нет обязанностей.

Я задумалась, чтобы ещё можно было сказать. Хотя мне было сложно представить, чем он жил. И решила поговорить о той теме, которая была последней из интересных и мне, и покойному господину Сфета.

– С твоим сыном всё хорошо. Правда, он отказался возвращаться. Да-а. Может, оно и к лучшему. У него характер ещё хуже, чем у тебя. Хах! Хорошо, что я на него не похожа, правда ведь? Кстати, имя мне вполне подходит. Мама как в воду глядела. Не думаю, что твой вариант так точно описал бы моё… Меня.

Вдруг услышала приглушённый крик. Из поместья. Меня звали. Звуки сбегали через окна в сад. Пока я здесь говорила сама с собой, кому-то сильно понадобилась моя помощь.

Поднялась, стряхнула с одежды прилипший клевер и поспешила домой. В последний раз оглянувшись на дуб, я решила больше не приходить в эту часть сада.

***

Ночь была ясной. Такой, что темнота кажется мягкой и приветливой. В кабинете Ихира было достаточно света, чтобы я могла рассмотреть мелочи на столе, названия книг на полках и, конечно же, портрет. Он занимал почётное место над камином и каждый, кто заходил сюда через дверь, видел в первую очередь его.

Лицо господина Хаелион выглядело для меня привлекательным. Чёткий овал, брови вразлёт, небольшая горбинка на носу и живые тёмные глаза, выразительные такие. Дверь тихо открылась, в кабинет зашёл мужчина в домашнем костюме. Лицо нынешнего Ихира было немного дряблым, посеревшим, но всё ещё имело схожесть с портретом.

Он увидел меня сразу, а я не пыталась скрыться. Господин не паниковал. Наоборот, выглядел очень равнодушным. Не беспокоясь за сохранность своей жизни, Ихир принёс канделябр и стал медленно зажигать свечи в кабинете. Мужчина заметил, что я сделала то же самое прикосновением указательного пальца буквально за мгновение. Лицо соседа стало выглядеть так, словно у него украли последний кусок мяса прямо изо рта.

Мы сели за стол. Он – в своё кресло, я – на гостевой стул. Между нами был только канделябр и широкий дубовый стол с письменными принадлежностями.

– Видимо, ты решила меня не убивать?

– Мне было интересно, что вы скажете при личной встрече.

Он усмехнулся и надолго задумался. Решила его не торопить, но скука настигла меня через несколько минут молчания. В мысли постепенно приходило раздражение от ожидания, и я начала складывать перья с позолотой и восковые палочки колодцем, колупать пальцем красивую чернильницу и случайную царапину на крышке стола. За всем этим наблюдал хозяин кабинета.

– Сколько у меня времени?

– У тебя была неделя после того, как ты узнал про нападение на Сен-Сфета, и ты так не нашёл доказательств? Ты не понимаешь какие у тебя проблемы. Прямо сейчас. Перед тобой. Пробрались через весь твой сад, мимо пьющей охраны и залезли в твой кабинет через окно.

Ихир округлил глаза. Видимо, он мысленно уже решил, что сделает с подчинёнными.

– Я теряю терпение, – напомнила я ему.

– А что я тебе скажу? Что загнал в шахты своего помощника? Но я сомневаюсь, что ты поверила бы ему, верно? А Хисмер мне говорит одно, а остальным другое, выставляя всё в дурном свете? У меня есть свидетели, но разве ты им поверишь? Мне нечем доказать свою невинность кроме голых слов.

Резко выдохнула, ожидая, что сказанное дальше вызовет у меня слишком много огорчения. Но Ихир меня приятно удивил:

– Я возмещу тебе ущерб, госпожа Сфета. Чтобы не оставлять тебя в обиде, пока мы со всем не разберёмся.

От неожиданности я крякнула. Ихир смерил меня усталым взглядом и поставив подпись на каком-то бланке, залил её воском и надавил печатью.

– Вот, в Канцелярии с этим тебе выдадут сумму…

Забрав у него бумагу, положила её во внутренний карман.

– Ты же понимаешь, что если произойдёт что-то подобное, то ты от меня так просто не отмахаешься?

– Отлично понимаю.

Я обошла стол, села на подоконник, свесила ноги, готовясь выпрыгнуть, но Ихир неожиданно сказал:

– На самом деле, я рад тому, что ты решила дать мне шанс. Для меня это очень неожиданно. Честно признать, я смирился со скорой смертью. А ты оказалась не похожа, ни на Ифатху, ни на Олхину…

Одним рывком я вытолкнула себя в окно и спрыгнула на козырёк. Вышло громче, чем надеялась.