Глава 2. Сынка

Городок Сен-Сфета стоял на границе владений двух земельных господ. За его южной стеной был пологий спуск к обмельчавшей, но всё ещё огромной реке. Её, то ли из уважения к прошлому величию, то ли ради шутки называли не иначе как «Великая». По ней два господина, Сфета и Хаелион, издавна поделили землю. За восточной стеной города была мелкая речушка, а за северной и западной – низкие холмы и берёзовые рощи.

Это место – большая проблема господ Хаелион. Реку просто так не перейти. После прошлого обвала мыса древнее русло, рыхлое и бугристое, стало собирать чересчур много воды из впадающих рек и заболотилось. Глина на обрывах была вечно мокрой из-за проступающих родников. Проложить путь с одного берега на другой оказалось слишком затратно. Приходилось надеяться на старые мосты. Один находился прямо здесь, но выводил путника под прямые взгляды часовых на стенах. Второй построили намного ниже по течению. А третий, между первыми двумя, так и не получилось отремонтировать – новые опоры косило, сносило и роняло.

Возможно, господам Хаелион не было бы дела до другой стороны реки, но столицу перенесли с востока на север страны – странное решение, принёсшее больше проблем, чем пользы. Земля Хаелион, которая жила торговлей, шахтами и маленькими фабриками, попала в сложную ситуацию. Караваны шли либо по первому мосту и платили Сфета за пропуск, либо по второму и тратили неделю на опасном тракте. Между двумя неприятными вариантами господа первое время выбирали тот, который казался чуть лучше – отдавать деньги соседу. Подобные договоренности сначала послужили почвой для небольших конфликтов, а потом и для серьезных претензий.

В какой-то момент противостояние стало кровавым. Тогда и появились стены Сен-Сфета. Город стоял на одном из осколков Каменного плато и пока земля всё больше сползала в русло Великой реки, он был недвижим, словно огромная чаша.

Городок не один раз принимал удары Хаелион, но вражда закончилась в апогее схваток. Почти одновременно к власти в семействах пришли двое молодых парней, некогда учившихся вместе в столичных академиях – Рхаирмо Хаелион и Ифатха Сфета. К сожалению, они были не товарищами, но, к счастью, благоразумными людьми и быстро пришли к согласию.

Гарнизон в Сен-Сфета никогда не распускали полностью. Он состоял из нескольких хакано́в¹². Первый, Шавки, следил за порядком в городе. Второй хакан – это Лысые собаки. Они тушили пожары. А третий назывался и вовсе чрезмерно иронично – Трусливые паскуды. В него входили те, кто готов был в любой момент защищать город. Остальные хаканы распустили за ненадобностью. Градоправитель раньше пытался хотя бы уменьшить оставшиеся три, но у него ни разу не вышло, благодаря упорству господина Ифатхи.

Кроме паскудиков, как их ласково называли горожане, никто сильно не боялся нападения. Так всегда выходит, когда всё слишком хорошо и беда кажется настолько далёкой, что начинаешь сомневаться в её реальности. Местные жители стали разводить собак. Город и до этого занимался боевыми породами, сторожами и охотничьими гончими, но в какой-то момент собаководство стало одним из самых прибыльных занятий. В Сен-Сфета можно было найти пса на любой вкус в прямом и переносном смысле. В питомниках обитали собаки-няньки, отличающееся добротой к маленьким детям; декоративные шавки-мочалки, неспособные жить без чужой помощи и особые «вкусные» породы для гурманов. Желающих приобрести животное хватало, чтобы в городе появился цех. В него входили заводчики, которых намного чаще называли псарями. Заказы распределялись по влиянию и возможностям, и в целом выходило справедливо.

Город не бедствовал, но его благополучие крылось в аккуратности, но, увы, не в достатке жителей. Если бы горожане относились к тому, что имели чуть более небрежно, то неровные, разные по ширине и длине улицы за неполный месяц обросли бы навязчивыми неприятными запахами. Смрад стелился бы, как паутина по задохшимся переулкам, по озёрам грязи в разбитых колёсами дорогах и клокам шерсти после драки позабытых людьми и добром собак. Но жители были достаточно порядочны. Возможно, это наследие дисциплины хаканов, переданное отцами, мужьями, сыновьями и братьями.

Местная жизнь, как всегда бывает, оказалась небогата на события. В городе был дефицит шокирующих слухов и новостей. Самое доступное людям развлечение постоянно испытывало нехватку материала. Сплетникам не оставалось ничего, кроме как следить за соседями и интересоваться каждой мелочью личной жизни окружающих. И им хватало подобных интересностей, чтобы занять следующий вечер, но не больше. Поэтому любой незначительный проступок превращался в событие, а действительно невероятные вещи вызывали целое помешательство. И если «события» забывались через день или в худшем случае неделю, то второе так впечатляло горожан, что источник новости мог подвергнуться последствиям истерии куда большей, чем заслуживал.

***

В тот день было приятное летнее утро. Вдали по небу растянулись тощие белые тучи. Солнышко, в последнее время ставшее особенно жестоким, ещё не начало кусать за макушку. Ни одному ребёнку не могло прийти в голову оставаться дома при такой погоде.

Две маленькие фигурки неслись вниз по улице Пыльной к Старым псарням, которые затерялись за заброшенными домами. Дети забежали за одну полуразрушенную громаду, пролетели по короткому пути одичавший сад и оказались прямо перед линией плоских построек – коробушек. Зданий было меньше десяти, они боками жались друг к другу. Накрывала их крыша из старых почерневших досок и соломы. Под общим покровом, как под одной измерительной линией, различия построек выделялись ещё более явно. Использовали эти сараи в основном летом для содержания собак. Однако сейчас их заняли только наполовину.

Дети подошли к коробушке в середине. За толстой дверью не было слышно ни шороха, ни лая. Они подтащили старую чурку, вдвоём залезли на неё, поставив каждый по одной ноге. Дотянувшись до смотрового окошка, увидели, что в дальнем отсеке, на соломе копошатся маленькие белые комочки.

– Я же говорил, что их ещё не забрали!

На негромкие восторженные слова тут же ответили из соседней коробушки. Какие-то псины истошно, до хрипа, разлаялись и ударились лобастыми бо́шками о хлипкие перегородки и били когтистыми лапами по замку на стальной решётке, словно вот-вот выбьют его и выскочат на улицу.

Парнишка вздрогнул и нелепо дёрнулся, то ли закрывая руками грудь, то ли пытаясь захватить ладонями воздух и взлететь. Он свалился с чурки и больно ударился коленом. Девчонка тоже не смогла удержать равновесие, но вовремя вцепилась в раму смотрового окошка и повисла, как котёнок.

Никто не выскочил. Псы успокоились и затихли, но им всё ещё отвечали с Пыльной улицы, передавая злобные собачьи слова на соседнюю. А оттуда все дальше.

– Сы́нка снова испугался собачек! – гнусно хихикнула девчонка, склонившись над Ба́рсифом.

Она была на год или полтора младше его и постоянно дразнилась. И мальчишка рад бы навешать ей, но только отец явно дал понять, что так просто он это ему не спустит. Эта грязнуля-оборванка была дочерью земельного господина и как бы в доме к ней не относились, а отвечать за её сохранность приходится всей семье.

То, что Радис – дочь Олхины, которая приходилась мачехе Барсифа родной сестрой, говорили всегда открыто. А вот отцовство старались хранить втайне. Но это тоже все знали. Так же, как и то, что девочка, скорее всего, не будет носить ни фамилии, ни титула – господин Сфета не соглашался принимать в дом её мать. Это обижало Олхину настолько, что та не позволяла ему забрать Радис. Все знали, что у женщины отвратительный характер. Господин Сфета из-за неё стал ещё злее.

Отец от дочери не отказывался, но Олхина, которой уже не позволяли входить в поместье, просто увела девочку с собой из-под носа у нянек. Потом оставила Радис в семье сестры, а сама стала жить в другом месте и почти не приходила в гости. Господин Сфета же проявлял в этом вопросе поразительное благоразумие – не стал отбирать её силой, а всё пытался договорить со склочной любовницей. Вот и жила девочка здесь, в Сен-Сфета, в доме людей не чужих, но и родными назвать их сложно. Барсиф мало что понимал, но вопросы об этой ситуации страшно злили домашних. Как и о том, почему за выходки Радис почти никогда не наказывали.

Девочка всем досаждала. Радис не сиделось на месте – озорница носилась буквально везде, а когда дома не ладилось, то уходила спать к Лохмачу в будку. Если бы так сделал Барсиф, то мачеха тут же нацепила бы ему ошейник и не выпустила от собаки. Он бы просидел там до вечера и насквозь пропах бы псиной. А отец этого сильно не любил и точно бы отлупил сына. Радис могла красть яблоки у соседей, портить корзины, но вместо хорошего прута глава семейства только зло вздыхал или коротко рявкал и уходил из дома к своему другу по соседству, к младшему писарю Солхе. И даже сейчас если бы девчонка упала и ушибла коленку, а не Барсиф, её бы не наказали.

Злорадный тон Радис ещё сильнее раздувал обиду и Барсиф решил ответить настолько бойко, насколько был способен:

– А это и не простые собаки! Это специальные. Их так дядька вос-пи-тал! Да ты сама испугалась, только виду не подала! – тихо возмущался Барсиф. – Ты ничего не понимаешь!

– Какой из тебя псиновод, если ты собак боишься?

– Зато я лучше всех про них знаю!

Радис вернула чурку на место и пошла к левому краю коробушек. Там она взобралась на низенькую покосившуюся будку, давно пустующую и заросшую. Девочка ловко подпрыгнула и вот уже была наверху. Барсиф залез за ней.

– Всё равно делать нечего. С ней пошатаюсь, – думал он.

Пока дети шли по краю крыши, скрип досок будил собак. Некоторые лаяли тихо, некоторые чуть громче. Но не было в этом для них особого интереса – они привыкли, что псари иногда ходят там.

– А вот знаешь? Знаешь, как сделать, чтобы щенки тех, которые с коричневой мордой, куцые такие, были длиннолапыми?

– Не знаю, – равнодушно ответила она.

– Так вот. Надо скрестить с нашими ящерками!

Радис уставилась на него и едва слышно спросила:

– Как так? У одних короткие, у других – длинные. Должны выйти средние. Ты врёшь.

Барсиф улыбнулся – он смог удивить неугомонную девчонку, не уделяющую его знаниям должного внимания.

– А вот так! Ноги у них короткие, но это потому что специально так сделали, чтобы… длинноногость убрать. А когда они получили короткие ноги, то всех размножили. И вот куцые – это наоборот. Из-за этого короткие ноги. Вот! Половина половины щенков будут длиннолапыми, а вот остальные…

Барсиф без остановки объяснял, как получить нужную длину ног. То, что девчонка снова потеряла интерес, заставляло мальчика только громче говорить и делать более занимательные, на его взгляд, предположения. Но и это никак не помогало ему привлечь внимание Радис ещё раз.

– А, понятно. А откуда тут такие красивые собаки? Ну те, белые.

– Батя сказал, что это Ухач договорился с каким-то господином. И тот дал заказ не в Белые псарни, а ему. Вот он и пытается. Надеется, что выгодно продаст.

– А, ага, понятно.

Они продолжили лазить по крышам псарен. Барсиф не понимал, что в этом весёлого и интересного, но Радис нравилось проводить здесь время. А больше ему ни с кем гулять не хотелось. С другими детьми у него не ладилось ещё сильнее, чем с ней. Мальчишке во многих играх было скучно, а ровесники не упускали случая подшутить над ним. Чудачка Радис никогда в дразнилках не перегибала палку и не делала подлянок, хотя он и знал, что её «дружба» тоже от безысходности.

Тем временем девочка пошла дальше по крыше псарни. Что-то под её ногой звонко хрустнуло, и она провалилась. Послышался грохот досок и прутьев клеток. Радис не кричала и даже не плакала. Барсифа испугало ее молчание. Он подбежал к краю дыры и увидел, что Радис сидит на сене в обломках ящиков и досок. Она цела, голову держит ровно и даже крови не видно. Напротив оскалившись стоит маститая сука, шерсть дыбом. Они не отрываясь смотрят друг на друга, пока собаке наконец не надоедает и та ложится на пол.

Барсиф засунул голову в дыру и осмотрелся. Возле стен лежали псы. Им почти не было дела до нарушителей спокойствия. И мальчик знал почему – они не бросаются на тех, кто ведёт себя тихо.

Это специальные собаки. Их полгода назад заказывали для королевской пыточной. Они должны по команде кидаться и грызть всё, что может издавать звук, как дурные. У животных был мутный глуповатый взгляд, словно в башке остались сплошное раздражение и бестолковая покорность. Нижняя челюсть уродливая, из пасти вечно текли мерзко пахнущие слюни. Шкура зверей только выглядела благородной. На самом деле с неё постоянно валилась шерсть. А ещё псари что-то делают с ними, из-за чего те кидаются молча. И целятся всегда в лицо, а не в горло.

Одна из собак заметила кудрявую голову и заинтересованно уставилась на него. Барсиф высунулся из дыры, думая, что делать. Никакой верёвки рядом не было, лестницы тоже, а значит самому ему точно не выйдет вытащить девочку. Барсиф начал паниковать. Он слез с крыши и побежал вверх по улице.

– Кого попросить помочь и кто не пожалуется отцу?!

– Кого попросить?

– Если отец узнает, что я там был, он меня убьёт!

– Кого попросить?

Одни мысли гремели в голове Барсифа ярким набатом, а другие злобно шептали. Казалось, что он слышит их наяву.

– Кого попросить?

Усна Дырявая Щека. Женщина, которая приходит к мачехе в конце недели. Тётка Хихта с яблоневым садом. Старый задира Гхи. Все они знают отца. Все до одного. Маленькая Лях, Солха, Карась Хинка. Все знают.

Он шёл по улице и осторожно заглядывал в лица, словно это могло подсказать, кто промолчит, когда воевода хакана У́снат спросит. И все они до одного не станут держать рот закрытым. Кто в воспитательных целях, кто не понимая, чем это грозит Барсифу, кто просто чтобы сказать гадость. А кто-то, наверное, ещё и приукрасит.

Зачем? Знать бы.

Он остановился и оглянулся. Несколько секунд колебался. А потом засунул руки в карманы и спокойно пошёл вперёд. Через два дома, в переулке, ведущем на Кривую улицу, мальчику попались соседские ребята.

– А где Радис?

Барсиф Сынка пожал плечами:

– Убежала куда-то.

***

Барсиф пробыл с новой компанией недолго. Через несколько часов Пыльная улица оживилась. Сынка был в самом начале Кривой, у старой липы, где никогда не ходило много народа. Дети сидели у дерева, на пригорке и отлично видели, что делают горожане. В какой-то момент на улицу выбежал некто, и все, кто могли, побросали свои дела и поспешили к Пыльной. Ребята, заметив такое оживление, не остались в стороне.

Когда дети бежали к ближайшему переулку, то мимо них промчались шавки с алебардами. Они настолько торопились, что едва не затоптали Барсифа. Но это была прекрасная возможность пройти в самую гущу событий, и компания воспользовалась ситуацией.

– Расступись! Расступись! В сторону! – кричал десятник нечеловеческим голосом.

Дети бежали прямо за ними, пока могли и успевали. А когда Барсиф на секунду остановился, то понял, что оказался близко к своему дому. Чувствуя неладное, он начал пробираться вперёд с удвоенными усилиями.

– Какой ужас. Дочку господина Сфета…

– А уже нашли её?

Барсиф споткнулся. Он второй раз за день ударился коленом.

– Не может же так быть, чтобы её задрали собаки? – шептал он.

Предположение, сказанное им самим, оказалось неожиданно страшным.

Толпа сомкнулась за шавками окончательно. Забыв про приличия и про осуждение взрослых, он прорывался вперёд с невероятным для ребёнка усердием. Проскальзывал под локтями, наступал на ноги, больно отпихивал маленькими руками наваливающихся со всех сторон великанов, а они шипели, ойкали и на секунду давали сделать ему ещё один шаг.

Как-то неожиданно он выпал вперёд и повис на перекладине заборчика его сада. Барсиф хотел было перелезть под ним, но кто-то ловко схватил его за локоть.

– Стой, стой, пацан. Не торопись! Не лезь!

Усна Дырявая Щека вцепился в его шиворот и дёрнул на себя, как собаку на поводке. Барсиф лягнул мужчину в коленку, а тот отвесил ему подзатыльник, схватил за шею и прижал к низкому забору. Сынка не успел рассмотреть, что происходит. Единственное, что он видел перед собой так это невысокий куст барбариса, угол дома и край крыльца, и то загороженный спинами шавок. Барсиф всё не мог разобрать, кто стоит перед самой дверью.

Из-за шавок вышла немолодая женщина. Сухая и тонкая, похожая на ту палку, которую недавно нашла Радис для меча. На шее старухи висели толстые бусы, похожие на нанизанные на верёвку перезрелые помидоры. Казалось, они тянули её к земле и поэтому она вытягивала шею вперёд, как корова с кольцом в носу.

Ка́пальщица.

Какая-то баба горестно всхлипнула:

– Ой, бедная девочка! О-ой!

У Барсифа всё внутри похолодело.

Капальщицу зовут принимать роды и залечивать собачьи укусы. Но Сынка не понимал, зачем она тогда стоит перед домом. Ей положено быть внутри и лечить.

– Господина бы позвать…

– Беспредел!

Отец Барсифа вышел к толпе. Она жадно подалась вперёд, облизнула губы, потёрла потные ладони. Уснат, грозно подняв руки, стал говорить что-то. Это было громко настолько, что Барсиф от страха дёрнулся назад, но не смог скинуть крепкую руку Усны.

– Господин нас слушать и не будет! Меня, вас, да кого угодно! И вернётся обратно. Поэтому мы проводим ритуал!

Капальщица оттопырила нижнюю губу и кивнула, подтверждая слова Усната. Кто-то из горожан выскочил вперёд. Барсиф не понял зачем. Шавки тут же сбили его с ног. Они перекинули алебарды поудобнее и встали в боевую стойку.

Барсиф смог разглядеть крыльцо. На нём была Радис. Живая. Вся измазанная в крови и грязи. Её держал какой-то парень. Девчонка не дёргалась, а только зло смотрела на женщину.

– А если господин узнает?

– Ещё никто не помер от ритуала! – ответил Уснат.

Хватка Усны ослабилась. Барсиф оглянулся на мужчину и увидел, как он встревоженно смотрит на отца.

– Так сначала позовём его! Пусть он присутствует!

– И думаешь, он нам поверит? Нет, не поверит! Для него мы свора идиотов…

Усна поджал губы, покачал головой, устало потёр глаза и встретился взглядом с Барсифом.

– Твоему отцу, как всегда, пришла навязчивая идея.