На самом деле Барсиф отказался от своей мечты совсем по другой причине. После того случая в детстве он стал часто ходить к псарням. И в пятнадцать заметил то, что могло присниться ему только в страшном сне – любая ссора в семье заставляла привычных лохмачей и ящерок обходить его и сторониться протянутой руки, какой бы в ней кусок мяса ни был. Они словно чувствовали раздражение парня, страх или гнев, даже если Барсиф сидел в соседней комнате. А когда пошёл третий десяток жизни Сынки, собаки начали выть. Изредка. В моменты, когда он испытывал особенно яркие эмоции. По крайней мере, ему так казалось.

Никто не знал, как можно проверить человека: порченый он или нет. Кроме капальщицы, конечно. Но Барсиф и так знал. А стоило ему услышать, что было с собаками в присутствии госпожи усмерки, то и вовсе откинул последние крохи сомнений. Он усмер. Такой же, как Радис. Вот только, видимо, совсем слабенький, раз его странностей так никто и не заметил. Или все просто делали вид, что ничего не понимают.

На прибыльном и несложном ремесле псаря пришлось поставить крест, а Уснат настоял на постоянной службе в гарнизоне. В паскуды парня не взяли, а вот в шавки приняли с огромной радостью. И он был даже доволен. Служба шла не в тягость и Барсиф иногда забывал, что если кто-то узнает его маленькую тайну, то приятной жизни может прийти весьма и весьма жестокий конец.

Сынка как-то видел, как забили одного сотника. Между неудачной дракой, в которой он одним ударом в грудь лишил жизни какого-то несчастного, и скорой непубличной казнью не прошло и дня. Парень надеялся, что причиной такого гнева была всё же не природа мужчины, а жестокий поступок и резкие слова, которыми виновный хотел добиться оправдания. Ведь тогда Барсифа в подобной ситуации могут и выслушать, и пощадить. Но сам шавка слабо в это верил. Иногда ему снились кошмары, как Кривой, Червь и Слизень топят его в твёрдом полу, вдавливая лицо в грязные занозные доски казармы.

Конечно, Барсиф не хотел быть усмером. Кто по доброй воле согласится стать непостижимым страшным человеком? Изгоем. А вид Радис в бою ещё больше закрепил этот страх. Но всё-таки он относился к своей доле теперь несоизмеримо спокойнее, чем раньше. Даже если ему придётся спасать жизнь, сбегая из города, Сынка останется тем же самым человеком, каким является сейчас.

Слизень допил своё пиво и ударил пустой кружкой по столу. Он довольно охнул, как дед, заслуживший улыбку молоденькой красавицы. Червь заказал себе добавки.

– Что-то ты разошёлся. Праздник какой-то? – спросил Сынка.

Мужчина смерил его недовольным взглядом, но заказа не отменил.

– Дело твоё. Я домой.

***

Через несколько месяцев всё успокоилось. Господин Хаелион затих: сидел на своих Золотых холмах. Госпожа Сфета больше не посещала город. Всё было спокойно, пока вдруг на главной площади не появилось объявление.

Госпожа Радис Сфета ищет учеников в усмеры…

Небольшую бумажку срывали несчётное количество раз, но она появлялась снова. И скоро все уже знали, что Радис звала всех: старых и молодых, женщин и мужчин, бедных и богатых.

Город вскипел, как банный бак, и гудел, как пчелиный рой. Сложно было понять рады они, злы или просто поддались массовой истерии. Люди, в большей степени одинаково смотревшие на ситуацию, перестали понимать друг друга от слова совсем. Сен-Сфета затрясло в буйстве словесных стычек и даже разборок с кулаками. А то и все вместе. Часто выходило, что только после драки двое понимали, что с самого начала говорили об одном и том же.

Отдельное место в безумной смеси мнений имели приверженцы старых взглядов. Они без конца подбивали людей на бессмысленные возмущения. Как трупные грибы, повсюду кидающие свою вонючую пыль, так и подобные люди без конца пугали окружающих байками, домыслами и бредовыми слухами:

– А что, если порченых ей не хватит? А что, если их недуг заразен?

– Она армию собирает. Начнёт войну с соседом. А как с Ихиром закончит, так за Палаты¹³ возьмётся! Я всё сказал!

– Она порченных разводить, как собак собирается. Нет? Зачем ей тогда девки в ученики?

Отец Барсифа был одним из таких людей, и поэтому всё семейство не находило покоя. Редкий вечер не заканчивался ссорой на ровном месте. Редкое утро начиналось для Барсифа с чего-то хорошего. Он уже думал начать жить в казарме, лишь бы только не чувствовать пустоту, оставшуюся вместо исчерпавшего себя раздражения.

Остальные сыновья, уже состоявшиеся и не пленённые нездоровой опекой и родительской жадностью, перестали приходить в дом. Барсифу после службы по большей мере не хотелось ничего кроме, как поесть и запереться в комнате до утра.

Окружённый негодованием, недовольством и беспочвенными обидами Барсиф начинал чувствовать некую общность с госпожой. Словно в тот момент, когда в её сторону посылался очередной ворох оскорблений, он стоял рядом и ненароком принимал их на себя. В патрулях Сынка старался не показывать, что сказанное о Радис не оставляло его равнодушным.

Постоянное напряжение не проходило незаметно. Барсифу казалось, что ситуация с собаками ухудшилась. Казалось, что злоба в нём какая-то особенная и вязкая, как болотная жижа, приставшая к рукам. А самое страшное это то, что на него иногда опасливо смотрели сослуживцы. Когда он спросил Слизня напрямую, то тот только пожал плечами:

– Да какой-то ты не такой. Злой, что ли. Понурый. В семье проблемы?

– Ага, они совсем помешались, – отвечал парень дежурной фразой.

Дневные патрули, в которые Барсифу чаще всего полагалось ходить, неожиданно оказались для шавки слишком небезопасными. Любая потасовка буквально выводила его из себя. Он видел и чувствовал затылком эти подозрительные взгляды. Слышал злобное шипение испуганных котов, слышал, как с полным ужаса придыханием смотрят на парня незнакомые люди.

А может, он просто накрутил себя?

В один из патрулей ему не повезло попасть на массовую драку. Всё по той же причине: из-за Госпожи-усмерки. Барсиф и не заметил, как и его самого всосало в эту драку, как ногу в трясину. Когда потасовка закончилась, кровь из разбитого носа и грязь засохли прочной коркой на лице и куртке. Он был вымотан, ослаблен и просто-напросто истощён.

Барсиф, едва разбирая дорогу, добрался до дома. В бане смыл налёт проходящего дня тёплой водой. Но он не торопился идти дальше.

Дома была мачеха. И, возможно, отец.

Когда прошёл час или больше, он набрал в бочки воды и наконец вышел. К его несчастью, дома были оба.

– Ну и где тебя носит? Ты вернулся полтора часа назад! – бухтела женщина, протирая окна.

– В бане был.

– И что ты так долго-то там сидел, а? Ох, поди, всю воду выплескал. Опять набирать!

Она визгливо выдохнула и, скорчив страдальческую мину, вышла из дома. Отчего-то ей не верилось, что Барсиф в состоянии что-то сделать должным образом. Мачеха всегда перепроверяла его работу.

Сынка налил себе супа. Есть не хотелось, но это больше было привычкой. Одной из множества, которые он стал замечать через пелену тусклого раздражения.

Вернулась мачеха. Она вялой рукой вытерла испарину и уселась за стол.

Барсиф поражался тому, насколько Радис отличалась от своей тётки. Словно чужие люди. При должной внимательности можно было отметить и общий тип фигуры, и небольшую схожесть чёрных глаз, и сопоставимый профиль. Но вот характер! Барсифу казалось, что раз увидев и одну, и другую он мог бы с уверенностью сказать, что эти женщины не найдут общего языка.

– Слышали, сегодня драка была. Говорят, из-за бабы какой-то, – пространно сказала мачеха.

Барсиф рассмеялся про себя – не из-за «какой-то», а из-за конкретной. Более чем конкретной.

Уснат тоже ничего не ответил. Глаза женщины недобро сверкнули, её губки сжались в одну линию. Барсиф отлично знал, что дальше будет – она начнёт беситься. Найдёт любой повод, только бы вывести отца из себя. От чего-то ей подобное очень нравилось. Можно сказать, что это было увлечением мачехи, как вязание и плетение.

– Слышали, что теперь капальщица будет проверять погодок порченки? Ну или тех, кто на год-два старше или младше. И тебя, наверно, проверят.

– Пусть проверяют.

– Отстригут тебе локон – плешивинка будет. Ой, как некрасиво выйдет.

Она потянулась к мокрой кудряшке, подцепила её тонким пальцем и покрутила. Барсиф озадаченно отстранился. Теперь все его мысли занимал неожиданный жест.

Именно за нездоровую любовь мачехи к внешности Барсифа одна девчонка когда-то и прозвала его Сынкой. С детства не было и дня, чтобы женщина, которая когда-то решила поставить себя рядом с главой семейства, не потянула мальчика за щеку или за волосы, чтобы не подкралась с расчёской.

– Сыночка, сыночка, – приторно щебетала она над ним.

Пасынок.

В компании детей смеялись над ним, и тогда Радис, вышла вперёд:

– Сынка. Барсиф Сынка!

Она так мерзко произнесла это, что Барсифу в тот момент стало нестерпимо стыдно. Потому что и интонация, и брезгливое выражение лица – всё попало в точку.

– В кудрях не видно, мама. Извините, я устал. Пойду спать.

Недобрый и обиженный взгляд женщины обжигал. Будь Барсиф более совестливым, то точно бы пожалел о сказанном.

Сынка поднялся в комнату и закрыл за собой дверь на ключ. В полутемной комнате его мысли наконец обрели ясность. Он, совсем растеряв терпение и осторожность, стал собирать вещи.

***

Глухое серое утро неожиданно показалось на верхушках деревьев. Барсиф вздохнул и ещё раз осмотрел себя. Его ноги были все в дорожной пыли, на пластинах ногтей прирос панцирь плотной грязи. Тонкая рубаха разодралась на боку, а в мокрых от тумана волосах намертво застряла разная лесная мелочь.

В просвете между деревьями уже виднелось поместье Сфета. Отсюда не было понятно, проснулся ли там кто-нибудь из слуг. Усталость упала на его плечи, уговаривая посидеть ещё несколько минут.

От города до поместья не больше получаса пешком по главной дороге. Барсиф ушёл ночью, в свете луны. Боясь погони, решил пойти по «короткой» дорожке, и он бы не заблудился, но вот только поскользнулся на краю какой-то ямы и кубарем укатился в неизвестность. Парень ударился головой, а очнулся уже в кромешной тьме.

– Да, ну и зачем всё это? – сказал он, отгоняя от себя голодную тишину. – Это же бред какой-то. Никому я тут не нужен, в лучшем случае тряпками выгонят.

Несмотря на всю уверенность в неудаче, Сынка решил любым способом дойти до госпожи Сфета, но всё никак не мог сделать шага для финального рывка. Ждал сам не зная, чего именно. Знака. И когда окно на первом этаже распахнулось, и какая-то женщина стала трясти тряпку, он решил, что это подходящее знамение. Стараясь выглядеть наиболее сознательно в противовес потрёпанному виду, Барсиф обошёл поместье и вышел к главному входу. Толкнул высокие старые двери: они поддались с мерзким скрипом.

Сынка шагнул вперёд, в большой зал, высотой в два этажа. Полутьма не давала ему нормально разглядеть всё вокруг. Дверь громко закрылась, и парень растерянно обернулся. Тёмный силуэт уже проворачивал ручку. Барсиф оглянулся и заметил, как от стен отделяются другие фигуры. Мужские. Первое, о чём он подумал, так это о пачке сторожей, не позволяющей просто так входить в поместье всяким оборванцам.

– Ну-ка, свет!

Кто-то распахнул плотные шторы. Барсиф с удивлением обнаружил, что перед ним не сторожа, а обычные заросшие мужики. Тот, что закрыл дверь – рыжий и с козлиной бородкой. Тот, что спал на лавке, подложив под голову котомку – черноволосый. Он был явно недоволен шумом и потому кривился и кряхтел, словно страшной рожей хотел отпугнуть нарушителя спокойствия. А те двое, которые подходили слева – обычные жители Дигриды. Таких полно в его городе – батраки с далёких деревень.

– Ну и куда ты такой красивый собрался?

Он весь сжался, чувствуя ещё одну неприятность, но ответил:

– Я пришёл на обучение к госпоже Радис.

Рыжий подошёл и одним пальцем ткнул Барсифу в плечо.

– Знаешь, ты не похож на усмера.

– Да? – взвился тот. – А как надо?

– Ну, наверное, как она. Злющий, тощий и лихой.

– А ещё с сиськами? Сиськи-то у неё есть? Если нет, то я обратно пошёл.

Мужики гулко расхохотались. Барсифу стало чуть спокойнее – он надеялся, что такой хохот громом прокатится по дому и разбудит всех, кто мог бы за него поручиться.

Не прошло и минуты, как на втором этаже показался заспанный мужчина. Вроде бы светловолосый, светлоглазый. Барсифу оказалось сложно его рассмотреть, хотя на слабость зрения он никогда не жаловался.

Незнакомец нахмурился и грозно спросил:

– И какого ивена вы тут трётесь?

– Командир! Брёвна ещё не привезли. Нечего нам делать, – ответил тот, что тыкал в Барсифа.

– Угу, угу. Понятно. Идите, воды по ведру принесите. Эй, ты, лесное чучело! Иди сюда.

Пока батраки выбирали двух водоносов, Барсиф пошёл на второй этаж по широкой лестнице. Странный мужчина, лица которого парень всё не успевал разглядеть, повёл его по коридору. Незнакомец выглядел хилым и Барсиф подметил, что, вероятно, он прибыл с Радис, но предпочитал не показываться никому на глаза, и спросил напрямую:

– А вы её муж, да?

Тот остановился и на секунду посмотрел на парня с таким просветлённым презрением, что тому стало стыдно за своё существование и возможность разговаривать. В глазах у мужчины плясал огонёк истерического веселья, словно он не верил, что может существовать что-то настолько глупое и несуразное, как прозвучавший вопрос.

Вместо ответа незнакомец открыл третью слева дверь. Увидев что-то внутри, он нетерпеливо постучал по косяку и, поворчав себе под нос, ушёл по своим делам.

Барсиф заглянул внутрь. Там девушка тёрла красный след на лице, похожий больше всего на внешний шов рукава её куртки. Видимо, не больше минуты назад она спала за рабочим столом, положив голову на руку. У дигридки были красные, заспанные глаза, влажные от выступающих от резкого пробуждения слёз, и ей приходилось часто моргать.

Они посмотрели друг на друга и на секунду замерли. Девушка ошарашено изучала раннего гостя, а сам Барсиф не сразу понял, что перед ним именно она. Госпожа. Сейчас её лицо слишком сильно отличалось от того, которое Сынка видел при осаде города. Острота скул и подбородка, которую в бою он видел хищной, в уютном поместье рода Сфета казалась просто-напросто болезненной.

– Сынка, это ты, что ли?

Он кивнул. Радис ещё раз осмотрела его с ног до головы, а потом задумчиво сказала:

– Пойдём-ка сначала приведём тебя в порядок. А после поговорим.

В неловком молчании они спустились на первый этаж и завернули в водную комнату по соседству с кухней. Там уже знакомые мужики приносили последние вёдра и опрокидывали их в вытянутую железную бочку с печкой у бока. Барсиф собрался было приняться за растопку, но не успел – Радис расстелила циновку на полу, села скрестив ноги, и положила руки на низ бочки.

– Сейчас я нагрею воду. Иди в соседнюю комнатку. Ковши и тазы под лавкой, холодная вода в дубовой бочке. Одежду тебе новую принесут.

– Ага, – как во сне ответил он.

Сынка во все глаза смотрел на бак, на руки Радис. Ждал, что вот-вот от пальцев в разные стороны запляшет пламя, повалит пар и тут же станет трудно дышать. Но вместо этого он услышал едва уловимый гул. В комнате становилось теплее и теплее. Большой пузырь за панцирем бака полетел наверх, колыхнул воду и она выплеснулась, потекла по стенкам, а дойдя до низа начала испаряться.

– Посмотрел? Иди уже, – тихо сказала Радис.

Барсиф влетел в купальню и стал выскребать с себя всю грязь, словно боялся, что за маленькое пятнышко его выгонят из поместья. И при этом он торопился, нещадно тёр пятки пемзой, как будто кому-то собирался показывать их как доказательство того, что достоин обучаться.

Закончив, парень нашёл за дверью комплект одежды и полотенце. А в столовой его уже ждала Радис. Она без интереса пила чай и через окно смотрела, как мужики таскают брёвна.

– Честно сказать, как-то неловко себя чувствую, – сказала она.

Барсиф сел напротив неё и немного замешкавшись решился вести самый важный разговор в его жизни:

– Я тоже.

– Зачем пришёл? У тебя какое-то дело? Или что-то случилось?

– Ты очень изменилась. Я едва тебя узнал, – неожиданно для себя сказал он вместо ответа на вопрос.

Радис посмотрела на него исподлобья и улыбнулась.

– Я поняла, что это ты, только по волосам. И всё-таки почему ты пришёл ко мне? Ещё и в таком виде.

– Учиться пришёл. Я думаю, что я усмер, – выпалил он.

Это прозвучало слишком надуманно и самолюбиво. Настолько, что если бы это сказали Барсифу, то он скривился бы.

– Усмер, да?

Радис нахмурилась и наклонилась вперёд. Девушка рассматривала его близко и пристально, и Барсифу хотелось отстраниться. Ему казалось, что он чувствует её сдержанное дыхание. Окажись парень в подобной ситуации с другой девушкой, с обычной, решил бы: вот, идеальный момент для неловкого поцелуя. Но Радис выглядела так, словно готова была сделать рывок вперёд и прокусить ему щеку.

– И что же, – сказала она, заглянув в глаза. – Тебя из-за этого гнали по лесу всю ночь?

– Что? Не-ет. Я просто немного заплутал. Решил срезать…

– Без еды, воды и тёплой одежды? – язвительно спросила она. – Ты решил срезать через лес ночью.

Барсиф только развёл руками, размышляя, что ещё сказать про это небольшое путешествие. Бывший шавка и сам думал о своём не просто глупом, а идиотском поступке. Но как объяснить другому человеку, почему он не смог остаться на месте, Барсиф не знал. Словно неведомая сила взяла его за шиворот, накидала в сумку вещей и выкинула парня вместе с ними в ночной городской пейзаж через окно.

– А ты уверен, что ты усмер? С чего ты это взял? – продолжала расспрашивать девушка.

Барсиф поколебался, прежде чем ответить, но всё-таки постарался, чтобы его слова не звучали как-то не так.

– Меня иногда боятся животные. Мне кажется, что люди стали замечать…

Радис тяжело вздохнула и вышла на кухню. Барсифу показалось, что он случайно взбесил девушку и она сбежала выпускать пар. Но почти сразу она вернулась с фитилём от свечи.

– Обычный человек такого не заметит, поверь мне. Сейчас всё проверим. Бери второй конец.

Она протянула Барсифу нитку и тот осторожно, двумя пальцами, взялся за неё. От конца, что был ближе к Радис, тут же пошёл слабый дымок. Сынка восторженно замер и тут же фитиль вспыхнул как масло. Клочки огня разлетелись в разные стороны. Усмерка тут же выдернула шнур, и он начал медленно гореть и угасать.