Сводка 1

Я завидую тебе.

Слова редко передают истинную суть. Пусть причина, обрисованная словами, редко бывает подлинной, определить начальную точку отсчета на пути к достижению понимания стоит именно со слова. Ты знаешь, как мало я могу, но даже это играет порой незаменимую роль. Прошу, дочитай эти сводки. Ты прекрасно знаешь – лгать я не буду. Таковая моя уникальная для тебя и остальных точек на карте роль. Когда-то я считала мои знания излишком, грузом, тянущим во все стороны. По прошествии времени я стала любить этот дар. Знания даруют силу не только в управлении тем, от кого происходит сокрытие, но и тем, кто боится этих знаний. Я долго думала, как вступить с тобой в разговор правильно. Это нужно сделать, оставить все в нынешнем положении не видится мне ни справедливым, ни продуктивным. Мой голос насчет твоего пути не имел веса, ты это знаешь. Как знаю я, что твоя заслуга в этом все же есть. Я не пытаюсь уколоть тебя, возрождая воспоминания, проходя вновь через причину и следствие. Я лишь хочу обозначить то, чем все закончилось и началось. Думаю, здесь мы можем перейти к причине. Ты имеешь право знать. Знать все, что было, потому что такова моя роль – принести знание. Бескорыстно, честно, отрицая и намек на осуждение или оценку. Я лишь несу весть. У нас с тобой сейчас простая связь, которую ты можешь считать оскорблением, ты имеешь на это право, так же как я имею право на требование быть услышанной. Настроить новую взаимосвязь будет важно и тебе, и мне. Есть фундамент, рушить который я не могу. Да и, откровенно говоря, не вижу смысла. Ты – семья. Моя семья. Ты можешь быть против – ты и так против. Но этот факт служит основой, законом природы, держаться за который следует в самый жуткий час. У тебя такой был и есть. Я это понимаю и знаю. А ты знаешь, что решение принимала не я, да и права голоса мне никто не дал, как и не должен был дать. Наши роли обозначены в нашей сути. Твое странствие было не моим решением. Но! То, что я еще никому не говорила, звучит просто – я завидую тебе. Обрести свободу – большого стоит. Если ты и назовешь меня матерью, то лишь из-за приличия, это я принимаю и принимаю. Я оставила тебя. Таков был мой дар. Дар, который не совсем мой, но все же я согласна с ним. Как и согласна с тем, что одиночество бывает полезно. Твое полезно не только для всех. Оно полезно для тебя даже больше, чем для них всех. Возможность отвязаться от прошлого, отрезать преследование причин и следствий стоит твоей жертвы. Это вопрос не справедливости, и ты это знаешь. Это вопрос выживания. Мы не в том статусе, чтобы разбрасываться своим потенциалом. Даже я, вопреки сути, могу влиять на большее, чем тебе кажется. Но я осторожна, потому что моя родительская роль требует этого. Странно, по даже я, вопреки возрасту, все еще учусь понимать истину базовой роли. Я признаю свою зависть, как и несовершенство своей роли. Встречного от тебя я не прошу. Такое нельзя просить. Время существует для каждого свое. Лучше всего я усвоила это благодаря своей матери. Ее суть – явление, неподвластное мгновению. Но я, пусть и не признана тобою как матерь, все же признаю тебя своим ребенком. А ребенку нужно путешествие, чтобы найти себя, чтобы испытать все свои крайности. И возраст тут не важен. В конфликте рождается истина, и мы с тобой знаем это. Осадок будет еще долгим, потому что это является удобрением для роста. И я рада сказать тебе, что, опираясь на фундамент своей роли, фундамент искренности, обретаю в своем времени рост, которого ранее и не думала знать. Оказалось даже, противоречий этому попросту нет. Я имею на это право. Как минимум отныне. Это не значит, что основа исказится, – скорее наоборот, я решила держаться за нее еще крепче. Это означает, что основа эта станет ориентиром и для тебя. В нашей сложной жизни, жизни причин и следствий, нужна простая опора. Наши роли – одна из таких опор. И все то, что я расскажу дальше, является искренним слепком истории.

4

После того как Ковак сказала Анне: «Тебя я люблю больше», они пролежали в кровати еще минут двадцать, плавая в невинных и честных чувствах друг к другу. Уже одеваясь, чтобы наконец выйти из комнаты, позавтракать, а потом заняться контрольной проверкой проектов перед завтрашним отлетом с Буревестника, Анна сказала неожиданное:

– Давай у меня остаток дня посидим.

Ковак озадаченно посмотрел на нее, засучивая рукава клетчатой рубашки.

– На Опусе, дорогой мой, нас ждет лишь шум… да гам. Мой радиоотдел ныне и ценен здесь, что нет вокруг на сотню километров ничего и никого. Никаких шумов, частоты чисты.

– Но на Опусе есть своя обсерватория и нехилая такая антенна на горе…

– Тебе вот этот спор сейчас зачем? – Наигранное недовольство безошибочно указало Коваку на его глупость, отчего он, повинуясь наитию, обнял ее и поцеловал.

– Давай я только сначала проверю своих малых, допишу отчеты, ну… а потом поднимусь к тебе, да, будет и правда здорово. Дашь послушать Вселенную.

– Думаю, лучше уточню, что я тебя жду там одного.

– Да-да, я понял, Адама обойдется.

– Спасибо. – Чмокнув Ковака в лоб, Анна первой вышла из комнаты, сразу же подметив отсутствие кого-либо еще. – Похоже, все уже давно работают.

– Ну или также отмечают последний день аналогично нашему методу сна и любви.

– Вот видишь, только перестаешь думать о работе, как фанатик, так сразу и жить по-другому ощущаешь. – Ковак уже хотел что-то ей сказать, но она, поглаживая его лицо, не смогла удержаться: – Когда-нибудь я сама сбрею эту твою козлиную бородку.

Не успел он толком решить между раздражающим ее сарказмом или же началом торгов ради своей выгоды, как двери лифта открылись, оттуда выскочил по направлению к ним Адама.

– Отлично, вы проснулись, надеюсь, все свои дела там сделали. – Он говорил спешно, тревога читалась слишком хорошо, чтобы не отнестись к ней легкомысленно. Приятная атмосфера утра в теплом освещенном аккуратном зале начала окрашиваться естественным для них преобладанием холодной мысли надо всеми чувствами.

– Что случилось? – Ковак проявил себя лидером, глядя прямо в глаза Адаме, который всегда думал слишком много и громко, порой напоминая параноика.

– Вы со вчера Банкера видели?

Ковак взглянул на Анну – та дала строго отрицательный ответ. Адама продолжил.

– Так, тогда слушайте. Последние два дня, как вы сами знаете, мы с ним заканчивали упаковку проекта Рассечения. Все шло хорошо, пока он закрывал документацию, я же переправил своих Скелетов на склад, отключил их и зафиксировал на стойках, чтобы наши сменщики приняли их с нулевым содержанием системы. Все делали по технике безопасности и протоколам передачи рабочего места. Но вчера под ночь Банкер что-то открыл… или изобрел. Он позвонил мне, когда я уже спал, начал что-то говорить про «гениальное решение», которое поможет совершить революцию в его проекте Рассечения. Вы знаете, он еще тот затворник и фантазер, так что я подумал, что он вновь к утру накидает десяток теорем, которые никуда не приведут. – Адама уже видел, как Ковак и Анна хотят ускорить его рассказ. – Но самое странное было то, что он просил никому ничего не говорить.

– Это нормальное решение. Даже правильное, наши проекты соприкасаются…

– Он пропал.

Звучало это еще хуже, чем могло казаться.

– Может, он просто спит у себя? – Анна трезво прорабатывала варианты. – Мы к нему не заходили еще. Как и ни к кому другому.

– Когда я проснулся, то его не было. Потом спустился вниз, но вместо цельной установки с пломбами я увидел следы пары включений с очищенным дневником событий.

Ковак помрачнел, Адама же наконец чуть успокоился, принимая их непростое положение в норму дня. Анна незамедлительно подошла к двери номер три, чтобы проверить, там ли сейчас Банкер. Дверь открылась, внутри лишь привычный бардак – ни записки, ни указания того, где он может быть.

– Может, он у Ирины? Они частенько, как бы так сказать, ну, увлекались. – Анна вновь предполагала желанный вариант.

– Нет. Я встретил ее внизу, когда сюда поднимался, и она сама его не видела, спросила у меня так же, как я сейчас у вас.

– Я правильно понял, – Ковак подводил нежеланный итог, – мы не можем найти Банкера на Буревестнике?

– Ни его коммуникатор, ни датчик, ни один журнал не указывают на его присутствие здесь. И я знаю, что вы знаете, какое объяснение напрашивается само собой, но если он правда запустил Рассекатель без контрольной группы, то тогда у нас как минимум карантин, а как максимум… – Адама сам не хотел это произносить, – как максимум мы вряд ли покинем базу в ближайшее время.

– Он мог провести эксперимент на себе? – сквозь силу спросила Анна,

– Хотел бы я ответить «нет».

– Бывало ли так, что объект исчезал бесследно?

– А здесь я хотел бы «да»…

– Значит, – Ковак искал надежду, – если он все же решился, то мы не можем не найти… остатки, верно?

Адама кивнул, борясь с образом того ужаса, которым может стать его друг.

– Я надеюсь, Олдуай еще не знает об этом? – Анна спросила пугающе строго.

Все они переглянулись с жутким осознанием неминуемости, возможно, самого сложного и опасного дня за год работы здесь. Помимо потери одного из коллег, предстоит придумать обман их лидера, чья власть распространяется буквально на все здесь с целью уберечь внешний мир от каждой исходящей из Буревестника угрозы любыми доступными способами.

5

Алви и Изабелла стояли спиной к стене лифта, прямо позади Ковака. Зловонный запах усиливал мрачность испачканного кровью и грязью лифта с присущими животному недовольству нахождения взаперти следами в виде царапин, вмятины от ударов и, кажется, остатка экскрементов. Единственная невредимая лампа из угла над головой Изабеллы одаривала легким мерцанием.

– Ответь, – Алви удивил Изабеллу строгим требовательным отношением, – что мешает мне начать простреливать тебе конечности, пока ты расскажешь мне все, что я хочу знать?

Ковак даже не шевельнулся, заговорив с неизменной усталостью от тяжести событий:

– Что вы знаете про проект Рассечения?

Алви молчал, лишь кратко взглянув на Изабеллу непонятным ей взглядом то ли злости, то ли раздражения. Сама она, пусть и желала более дипломатичного подхода, особенно после выскочившего на них монстра, все же была согласна с таким прямым и грубым методом общения.

– Ну раз ничего не знаете, то вместо многих слов достаточно будет вам просто показать.

– Что, если и этого недостаточно? – спросила Изабелла

– Зависит от того…

– От чего?

– …зачем вы пришли на самом деле.

Лифт ехал скрипя, будто бы ворча на все вокруг от недовольства.

– У нас тут вообще-то карантин, официальный, полномасштабный. Никакой новой смены сюда бы не прислали.

– Тогда почему ты нам помогаешь?

– Это не я вам помогаю, а вы мне.

Лифт остановился сразу же на его словах, двери открылись, легкий свет ударил в лицо, что замедлило лишь Изабеллу и Алви.

– У нас тут гости.

Ковак сказал это громко, бесстрашно идя вперед.

Когда они сделали пару шагов, то свет поутих, и они увидели, что оказались прямо перед залом, почти такого размера, как тот, куда они попали через комнату Ковака. Здесь пахло жуткой стерилизацией, было холодно, как наверху. Ожидаемо в целом, подметила Изабелла, быстро считав их расположение и даже глубину в примерные пятьдесят метров, если не ошиблась с оценкой скорости лифта, внутри которого был лишь сенсорный экран, скрывающий из-за своей системы общее количество этажей. Но тут все было для нее просто: впереди у стены один стеклянный квадрат со сферической конструкцией внутри, состоящей из активных пластин на рельсах, составляя этакие рубленые слои луковицы, по сторонам от него за искусственными стенами – еще по одному аналогичному строению с разными датчиками по углам. Только вот слева находилось с десяток мертвых голых тел существ, грубо сваленных одно на другое, внезапно измазанных бледной кровью. Они похожи на людей, таких же извращенных поломанной генетикой, как и тот, кого Алви пришлось застрелить в порыве спасения. В другой, правой, стороне от Рассекателя было пусто. А вот уже вдоль стены по правую руку они увидели в двух единственных не приглушенных темной пеленой камерах еще по одному существу. У них были отрублены руки по локоть.

Слева вдоль стены все было приглушено. В центре, где наверху были игры и книги, здесь с потолка свисали тонкие клешни манипулятора, держащего за специальные крепления на спине цельную броню из черного, жадно поглощающего свет металла. Она была столь черной, сколь любой свет не мог создать ни малейшего блика, что мешало даже понять структуру этого чуждого образа, который казался дырой в материи.

Крепкий, широкоплечий, немного мягкотелый мужчина активно прикреплял к этому неровному, почти уродливому скафандру какие-то датчики вокруг головы. Стоило ему обернуться, как они увидели юное мягкое лицо без волос с глазами, в которых сквозь жуткую усталость и стресс все равно проглядывалась наивная доброта.

– Ты нашел ее?

– Да. Но биология все же проиграла физике. Запиши два в минус.

Толстяк не сокрыл тяжесть от услышанного, после чего вернулся к знакомству.

– Меня зовут Банкер. – Он словно искал что-то в Изабелле и Алви, но не физическое, а некое понимание. – Ничего тут не трогайте.

– Я Изабелла, а это Алви.

– Добро пожаловать. У нас тут… В общем, помощь не помешает.

– Новых не появлялось? – Ковак просил у Банкера, когда внимательно осматривал ту груду тел с бледной кровью, подойдя к ним вплотную.

– Нет, хотя должны были. – Банкер развернулся к Коваку. – Я не обновлял таймер, но запустил второй.

Ковак увидели на стекле слабый свет расположенных один над другим наборов чисел зеленого цвета.

– Я тоже заметил, что энергии все меньше. – Ковак сказал это просто так.

– Кто вы такие? – Банкер обратился к ним с осторожностью. Изабелла подошла к нему, пока закрывшийся в себе Алви внимательно, с тяжелым взглядом осматривал все вокруг.

– Давай сначала ты ответишь на простые базовые вопросы. – Изабелла смотрела прямо ему в глаза, проявляя всю свою врожденную волю, потенциал которой еще далек до раскрытия. Она умела быть строгой, руководящей и непреклонной любым сопротивлениям. Так что сосчитать доступное доминирование над Банкером было нетрудно, она даже не стала доставать пистолет. Ковак в это время следил за ними крайне внимательно, что, в свою очередь, не мог не подметить Алви.

– Что вы знаете о квантовых связях? – Банкер задал вопрос несерьезно, легко определив отсутствие у нее понимания его работы. В его голосе ощущалась скрытая вина. – Я построил машину, которая позволяет перемещать объект на расстоянии. Она… простыми словам… Она рассекает физическую материю, пропуская сквозь квантовую запутанность объект на сверхсветовой скорости до пункта назначения. Две эти камеры были настроены на прием из Рассекателя, откуда происходит проникновение. Мы неплохо научились перемещать простые маленькие предметы… Но не органику. Переход из физического в квантовый и обратно органики… он был невозможен до недавнего времени.

– Да и сейчас возможность такая себе. – Ковак подошел ближе, проявляя поддержку другу, борющемуся с виной.

– Почему у вас две группы, – Алви задал вопрос, полный интереса, – те с бледной кровью, а эти – с обычной?

Все обратили на него внимание.

– Отличный вопрос, – сказал Банкер, подошел к камере с телами и продолжил: – Мы не знаем, откуда они появились. Не знаем, почему у них белая кровь. Не знаем, как это остановить.

– Установку уже отключил, эффекта не было.