7. Дождь

«Не только дождь капает с неба на голову». М. К. Кот, «Дневники и записки».

Больше желающих ехать в последней ночной электричке не нашлось. Квадратное низкое здание станции глазницами чёрных окон мрачно смотрело на серую линию старой платформы. Мы сидели в припаркованной неподалёку машине, глядели на надвигающуюся грозу и напряжённо молчали.

О чём сейчас думала я?

Как ни странно, о том, что безудержно и неоправданно счастлива. Даже если прямо сейчас здесь умру – сегодняшний день в моей жизни уже был. Он случился. Я никогда ни в кого не влюблялась вот так – словно простреленная стрелой, молниеносно и абсолютно летально. Я вообще никогда не влюблялась. Теперь это стало фактически очевидно. В моих отношениях с мужским полом случались симпатия, уважение, тёплые ощущения, но – не любовь.

Мне казалось, что это волшебное чувство трансцендентно для глупой, никчёмной Илоны Олеговны. Я ведь серая мышь, и эмоции – тоже мышиные, мелкие, серые. А теперь…

Подобно неукротимому тёплому шквалу Марк вошёл в мою жизнь. Он сводил меня с ума. Он заставлял мои мысли встревоженно бегать по кругу. Прикрыв глаза, Марк сидела молча рядом и больше не делал попыток ко мне прикоснуться. Нам это было обоим не нужно. Достаточно на сегодня. В конце концов, мои неожиданно вспыхнувшие чувства – внутренняя проблема. Я бесконечно благодарна ему за открывшиеся глаза. Оказалось, что я так могу, я умею любить. Просто… все эти годы его рядом не было. И теперь, очевидно, не будет.

Снова взглянув на часы, я поймала себя на чудовищной мысли. Мне вдруг захотелось просить его не отпускать. Похитить меня, забрать из трясины обыденно серости. Кем угодно: – простой собеседницей, спутницей, неприхотливой подругой.

Гордость – великая роскошь. В самые трудные дни моей жизни она оставалась со мной. А теперь я плевала и на неё, и на последние крохи самоуважения. Не хочу возвращаться туда, где Кота больше нет. Не хочу. Но Марк не сказал мне ни слова. Его выразительное молчание значило только одно: – мою непосильную роль было нужно играть до конца. Я сжала зубы и молча кивнув, отстегнула ремень безопасности. Нажала на ручку двери, прихватила с панели свою сумку, вдруг показавшуюся невероятно-тяжёлой, и вышла.

Марк тоже выскользнул из машины. Мы столкнулись глазами, он плечами пожал и легко произнёс:

– Я провожу тебя, Люсь. Под поезд ещё упадёшь, соскребай тебя с рельсов.

Шутка не удалась. Никому не хотелось смеяться. Марк выглядел совершенно убито. Устал или успел пожалеть о потраченном на меня времени?

Я развернулась и, гордо задрав подбородок, двинулась в сторону одиноко торчавшей платформы. Оглянуться моральных сил не было. Мне почему-то казалось, что Марк сейчас остановится. Сядет в машину и молча уедет. До прибытия электрички осталось каких-то там десять минут, никуда без него я не денусь.

Предвестник грядущей грозы уронил свои первые капли. Они оставляли неровные тёмные пятна на серой бетонной панели платформы. Подняв лицо к сизому и тяжёлому небу, я одиноко стояла, ловя их губами и пряча никчёмные, жалкие слёзы, смотрела на красный огонь переездного светофора.

Тепло, внезапно коснувшееся спины стало такой неожиданностью, что я громкой вскрикнула.

Мне до боли знакомые терпкие запахи, ощущение согревающе-трепетной нежности. Кот неслышно подошёл ко мне сзади и приобнял, осторожно меня придержав. Я было рванулась, но тут же притихла. Не было смысла обманываться и обманывать. Марк отлично всё понял. Бережно притянул к себе, рвано вздохнул. Раздался тихий щелчок, и над нашими головами развернулся большой чёрный купол его зонта.

– Котёнок… Ты куда убежала опять? – его тёплым дыханием пошевелило кудрявую прядь моих светлых волос над виском. – Нельзя так всё время метаться. Мы же не попрощались.

Все годами построенные мной защиты и точки опоры предательски уничтожал один только звук его мягкого, низкого голоса.

– А надо? Зачем? – само как-то спросилось.

Так глупо. Ох, слышала бы меня мама, ох, что она бы сказала. Но мне отчего-то вдруг стало решительно всё равно. Я не хотела прощаться. Не с ним.

Кот выразительно промолчал, лишь прижав меня крепче. Сквозь слои плотной ткани я слышала звук его сердца, гудящего словно набат.

Хлынул дождь. Пробив его мокрую стену, лучами моргнули электрички. Она приближалась неотвратимо, безжалостно быстро. Освободившись из крепкого круга таких нужных мне рук, я медленно развернулась. Наверное, необходимо всё-таки что-то сказать. На деле мне просто хотелось увидеть его ещё раз. В самый-самый последний. Поймать его пристальный взгляд, рассмотреть жёсткую вертикальную складку между бровей, сразу сделавшую вечно улыбчивое лицо очень серьёзным.

Мгновенье мы молча смотрели друг другу в глаза. Просто так, на прощанье. А после… мужская рука у меня на щеке, тёплые твёрдые пальцы, поднявшие мой дрогнувший подбородок и лёгкое прикосновение губ. Жёстких, сухих, докрасна раскалённых. Чужое дыхание на лице.

Этого быть просто не может.

Наш поцелуй был похож на удар близкой молнии. Разряд, яркая вспышка, грохот рушащегося сознания, подкашивающиеся ноги, боль грядущей потери.

Кот снова поймал меня, подхватил, не давая упасть. Тронул нежно висок поцелуем-прощанием. Совсем рядом раздался пронзительный грохот дверей электрички.

Бежать!

Только лететь сломя голову. Вырвавшись из его рук, я шепнула трусливо: «Прости» – и рванула туда, где меня не догонят. В окна вагона я видела, как Марк стремительно развернулся и бросился к автостоянке у станции.

Вот и всё. Разбежались.

Дорогу домой я не помню. Только пустой, полутёмный вагон, запах дыма дешёвых сигарет и потоки воды за стеклом. Ошарашенно трогала губы, улыбалась бессмысленно, глупо, нелепо. Раз за разом я возвращалась туда: в объятия Марка на городской автобусной остановке. На насквозь пропитанный запахом моря шершавый гранит серых улиц практически-летнего Питера. На камень у самого берега.

Поцелуй на платформе казался мне чем-то мистическим, нереальным, волшебным.

В сумке тихо пиликнул забытый мной телефон. Достав его, я примерно минуту недоумённо смотрела на строки всплывающего сообщения:

«Как только доедешь домой, обязательно мне напиши».

Зачем? Я только успела об этом подумать, как мой резонный вопрос был безжалостно перечёркнут вторым сообщением:

«Котёнок, я очень волнуюсь!»

«Волнуюсь». Это снова был Кот. Тот самый, который, следя за моим возвращением поздно ночью с работы, писал каждый раз это слово: «Волнуюсь». Он вернулся ко мне, заслоняя собой Кота-Марка.

Пальцем погладив его аватарку, я улыбнулась.

«Постараюсь не заблудиться в своих трёх соснах».

Подождала ответ. Не дождалась. Значит, это была просто вежливость. Секунду подумав, дала себе мысленный подзатыльник. Он ведь на трассе сейчас, за рулём, возвращается в Питер. Ему просто не до болтовни.

А у меня впереди весь остаток больничной недели… Позвонить, что ли, Муле, сбежать, напросившись к ним в гости?

Дождь преследовал поезд, и стоило электричке причалить к платформе конечной станции, как он накрыл его мокрым крылом. Настоящий потоп, стена серой воды. Таксисты благоразумно решили не связываться со стихией. Выпрыгнув на платформу, я достала из сумки свой зонт. Непременный и обязательный атрибут всех дамских сумочек Питера, упакованный в специальный пакет. В него я и спрятала свой редикюль. Минуту спустя стало ясно: зонтик меня не спасёт. Бесполезный предмет можно просто сложить и размахивать им, словно жезлом.

Исключительно ради хорошего настроения.

Дождь был везде. Низкое небо сливалось с бурлящей водой на земле. По улицам громко журчали потоки. Настоящие тёплые реки, бугрившиеся крупными пузырями, превратили дороги в широкие русла. Несчастные новые туфли скользили по дну. Я быстро разулась, и наслаждаясь стихийным безумием, бредя едва ли не по колено в воде. По облепленным тканью платья ногам стекали прозрачные струи. Я влюблена. Вокруг не было ни души, только гроза и я – наедине с этим удивительным открытием. Размечтавшись, раскинула руки, подняла лицо к небу, почувствовав себя вольной птицей.

Я шла по спящему городу и смеялась. Фонари не горели. Набиравшие силу балтийские белые ночи превратили стихию в волшебное представление: молнии резали серое небо причудливыми зигзагами, их яркие вспышки выхватывали из грозовой темноты чёрные профили улиц.

Моя жизнь не останется прежней. Сегодня в ней всё изменилось. Я расправила крылья, дыша полной грудью. Я словно бы заново родилась.

Можно было привычно солгать себе. Можно мысленно хмыкнуть, скептически рассудив: чтобы после года физического воздержания вспыхнули чувства, мне оказалось достаточно одного поцелуя… Враньё! Мне не нужен был кто-то другой, каким бы красивым и сильным он ни был. Только он. Тот, кто пишет: «Волнуюсь».

Я брела, раздвигая босыми ногами потоки. Я медленно танцевала под сизым, грохочущим небом, чувствуя, как дождевая вода безвозвратно смывает все страхи и все тревоги… До дома мне оставалось немного, буквально какая-то пара кварталов.

Низкая арка прохода во двор. Тёмное, тайное место, прочно скрытое от случайных прохожих. Ещё будучи школьниками, мы часто прятались там от родителей, пытались курить и пить пиво. Кажется, я целовалась там даже, а с кем? Память услужливо вычеркнула этот факт. Как давно это было.

Сделав шаг под свод арки панельного дома, я ощутила неладное.

Странное чувство опасности. Неожиданное ощущение, непривычное. Городок наш закрыт и попасть в него сложно: куча секретных НИИ охраняются всеми возможными службами. Так откуда тревога? Впереди предстоит объяснение с мамой о судьбе безнадёжно испорченных платья и туфель…

Толчок. Удар по спине, где-то между лопаток выбил воздух из лёгких. Так, больно, что не смогла даже вскрикнуть. Падая на колени поймала ладонями твёрдый асфальт под водой и тогда уже взвыла от боли. Второй удар прямо в живот. Судорожно согнувшись, я дёрнулась, падая набок и тут же ослепнув от боли. Это спасло от удара ботинком в лицо. Дёрнулась, попытавшись в руках спрятать голову. Удары посыпались градом со всех сторон. Накрыло болезненное ощущение безнадёжности. Зло подумалось: «Сразу меня не убьют. Будут бить долго и с удовольствием. И изнасилуют вряд ли. Иначе бы лапали».

И в этот момент всё пропало. Я не потеряла сознания, остро слушая, видя и чувствуя. Неожиданно всё изменилось. Как будто бы всех моих страшных мучителей от меня отшвырнуло невидимой и огромной рукой. Раздался оглушительный вопль нечеловеческого, всепоглощающего ужаса. Никогда не слыхала такого, и вам не советую слушать. Похоже на визг поросёнка, не пожелавшего стать колбасой.

Топот ног, грязные брызги и странный, мистический звук низкого рёва совсем рядом со мной.

Всё разом стихло.

Только шум ливня вокруг и раскаты далёкого грома. Всё ещё сжавшись от страха и боли, я скорчилась в луже и думала. Если выживу – что скажу маме? Споткнулась, упала, сломалась? Болели спина и живот, кружилась голова, отвратительно-липко тошнило.

Тёплое, мокрое, очень нежное, прикосновение к коже щёки заставило вздрогнуть.

Глаза открывать было страшно. Пусть лучше думают: – я умерла и валяюсь тут дохленькая. Толчок тёплого носа, шершавое прикосновение мягкого языка на щеке. Ниже по шее, за ухом. Меня кто-то вылизывал?!

Глаза сами открылись, а разум напомнил мне совершенно некстати, что Илона Король – как бы бывший биолог. По структуре горячего языка привычно определившая типичного представителя рода кошачьих. Огромного, злого, опасного. Мирно лежащего рядом с собой в грязной луже.

Везёт всё-таки мне на котов.

◆◇◆