МАКАРОВНА. Помереть бы, а? Вон кому хорошо: помершим. Помершим, девушка, лучше нашего. Ветерком ходят, ветерком, нигде ничто их не цепляет. Травкой шелковой идут, свету радуются!

ПАВЛИК. Помереть – трудно. Очень хотеть надо.

КИРИЛЛОВНА. Не говори.

КИРИЛЛОВНА заплакала.

МАКАРОВНА. Не реви. Не жаль мне тебя.

КИРИЛЛОВНА. Не жаль?

МАКАРОВНА. Ты пойми, не откровенная ты со мною. Вот ты колено вывернула… Коленка – это что?

КИРИЛЛОВНА. Коленка? Ну… Сустав это.

МАКАРОВНА. А что такое – сустав?

КИРИЛЛОВНА. Сустав? Ну… Сочленение.

МАКАРОВНА. И все?

КИРИЛЛОВНА. Все.

МАКАРОВНА. Мало.

КИРИЛЛОВНА. Ну… Когда одна вещь, к примеру, вплоть стоит к другой. Ага?

МАКАРОВНА. Во-от! Одна косточка в другую уходит. Одна без другой никак. Одна с другой ладит. Любовь у них меж собою! Так?

КИРИЛЛОВНА (смутилась). Не знаю я. Старухины кости…

МАКАРОВНА. Любо-овь. Любо-овь! Верь мне, зря не скажу. Когда я зря говорила? У тебя отчего коленка вспухла? Любления между не стало!

КИРИЛЛОВНА. Стукнулась я коленкой. Взяла, дура, да стукнулась.

МАКАРОВНА. Вот. И порушила все.

КИРИЛЛОВНА вздыхает.

ПАВЛИК. А у меня? А я? Любление во мне есть?

МАКАРОВНА (воркует). Как же не быть-то? Тебе и солнышко радо. А птички – как тебе на улке делают?

ПАВЛИК. Чир-чир. Чир-чир.

МАКАРОВНА. А ты говоришь. И жучки рады. Котик ты наш…

ПАВЛИК (радуется). И жучки.

КИРИЛЛОВНА. Несчастливая я. Любкая я очень.

Молчат.

МАКАРОВНА. Я тебя, девушка, жалела?

КИРИЛЛОВНА. Жалела.

МАКАРОВНА. Всегда жалела. Я о тебе думала?

КИРИЛЛОВНА. Думала.

МАКАРОВНА. Всегда думала. Иной раз о себе подумать не успею, а уж о тебе-то…

КИРИЛЛОВНА. Мне тут сказать нечего.

Молчание.

МАКАРОВНА (наклоняется к ней и жарко шепчет на ухо).

Хочешь, огонь разведу?

КИРИЛЛОВНА молчит.

(Решительно вставая.) Не клони, не клони голову. Что клонишь?

ПАВЛИК. Пригорюнилася.

МАКАРОВНА разжигает плиту. В темную медную кастрюльку доливает из пузатой бутылки, приправляя порошками и травами. Долго помешивает. Напряженное молчание.

МАКАРОВНА. Кипеть не хочет.

МАКАРОВНА бросает ложку, которой помешивала варево, на пол. Топает на кастрюльку ногами.

(Кричит.) Кыш! Кыш! Кипи! Закипишь – нет?

ПАВЛИК. Не хочет.

МАКАРОВНА плюет в кастрюльку, а та хоть бы что. МАКАРОВНА от злости разревелась. ПАВЛИК, глядя на нее, тоже заревел. А КИРИЛЛОВНА молчит.

(Ревет.) Реветь будешь – незалюблю я тебя.

МАКАРОВНА (ревет). А и не люби. Не люби. Никто старушку не любит, и ты не люби. Насери на нее, на старушку. Что тебе?

ПАВЛИК ревет.

КИРИЛЛОВНА (спокойно). Не реви. Что реветь-то?

Тут МАКАРОВНА вдруг и успокоилась. Утерлась передником. И ПАВЛИК затих.

МАКАРОВНА (решительно). А я еще заварю. Вот что хошь со мной делайте – заварю, да и все.

ПАВЛИК. Завари, а что?

КИРИЛЛОВНА. Завари, а что…

Снимает кастрюльку с огня. Открывает скрипучую дверку гардероба и туда, в черную глубину его, с гиканьем выплескивает варево. И дверку тут же захлопывает.

Из всех щелей гардероба валит густой и едкий пар. ПАВЛИК визжит от восторга.

МАКАРОВНА. Ай, старушка! Ай, старушка! (Кирилловне.) Не уважаешь ты меня, подруга.

КИРИЛЛОВНА. Почему? Уважаю.

МАКАРОВНА (подсев к ней). Скрытная ты.

КИРИЛЛОВНА (испуганно). А чего?

МАКАРОВНА. Тебе знать – чего. Через твою скрытность, через молчание твое… не происходит никак. (Тыкая ей в нос кастрюлькой.) Она ведь не дура. Поди, все знает. Что это, говорит, я ей расстараюсь, для чего это, говорит? Когда она, злыдня, молчит. Когда она вруша.

КИРИЛЛОВНА (опустив глаза). Что и сказать-то тебе – не знаю.

МАКАРОВНА. Сказала бы. Что-нибудь.

КИРИЛЛОВНА (пугаясь). Разве сказать?

МАКАРОВНА замерла.

Тут дверца гардероба скрипнула и сама стала тихо-тихо открываться…

Старухи притихли.

МАКАРОВНА (Павлику, шепчет). Киса, прыгни-ка, прикрой дверку. Тебя никто не обидит, тебе можно.

ПАВЛИК. Сами, дуры, прыгайте, сами, дуры, прикрывайте.

МАКАРОВНА (Кирилловне). Ну! Говорила я тебе! Значит, правда? Значит, врешь? Не говоришь?

КИРИЛЛОВНА (пихает ее). Молчи.

МАКАРОВНА. Ты рукам воли не давай.

КИРИЛЛОВНА. Молчи. А то набью.

МАКАРОВНА. Ну давай – кто кого? Поборемся – увидим.

КИРИЛЛОВНА. Была охота…

МАКАРОВНА. Ага! Я проворная, я тебя мизинчиком одним поборю! Пока ты ручищу свою заведешь, я тебе уж десять раз в поддых ткну.

МАКАРОВНА вновь накладывает что-то в кастрюльку, зажимая нос при этом.

КИРИЛЛОВНА осторожно прикрывает дверцу гардероба. И замирает, прижавшись щекой к дверке.

КИРИЛЛОВНА. Несчастливая я, вот что.

МАКАРОВНА. Так сама и виноватая. Из-за самой тебя.

КИРИЛЛОВНА (качает головой). Нет. Не говори, не из‐за меня. Знаю из‐за кого, да говорить неохота.

МАКАРОВНА. Скажи. Ага! Сказать-то нечего, назвать-то некого? Вот и пыхтишь-стоишь.

Разожгла плиту, долила в кастрюльку.

Споем, подруга!

КИРИЛЛОВНА. Нет, девушка, не поется мне никак. Сказала бы хоть, что варишь-мешаешь? А то и не знаю.

МАКАРОВНА. Ладно, ты глупа, тебе можно. (Прикрыв рот ладошкой.) Это – царевы-очи, любимая-трава, росянка белополощатая. Вот что.

КИРИЛЛОВНА. Вот оно что. Анна Яковлевна еще, покойница, мне о ней хорошо говорила.

МАКАРОВНА. Тихо ты – по имени-то! Толстопятой здесь еще не хватало.

КИРИЛЛОВНА. Это почему же?

МАКАРОВНА. Потому. Знаю, если говорю.

КИРИЛЛОВНА (упрямо). Она хорошая была.

МАКАРОВНА. Была да вышла. (Посмеиваясь.) Если ты на меня думаешь… Нужна она мне! Ее в бане утащили. Я чиста перед ней. И в мыслях ничего не было.

КИРИЛЛОВНА. Хорошая была женщина.

МАКАРОВНА. Ага! А в бане утащили. Ой, пена хлюпает! Закипело.

ПАВЛИК. Кушать будем?

МАКАРОВНА. Да кто же это скушать сможет? Сустав будем лечить.

КИРИЛЛОВНА. Горячо будет?

МАКАРОВНА. Горячо. Прожжет! (Оборачивается к ней.) Не хочешь – не надо. Смотри, всю охватит, крикнуть не успеешь.

КИРИЛЛОВНА молчит.

Чего не отказываешься, а? (Смеется.)

КИРИЛЛОВНА молчит.

Насквозь тебя всю так и проткнет. Кипящее масло против этого плюнуть! – мыло хозяйственное. Говори – отказываешься?

КИРИЛЛОВНА (после паузы). Что-то спину заломило.

МАКАРОВНА. Говори, ну!

КИРИЛЛОВНА. Я, видишь, шерстяным платком ее обернула, думала ничего. А прохватило.

МАКАРОВНА. Отвечай что спрашиваю.

КИРИЛЛОВНА молчит.

(Плюнула.) Ну ладно. Продукт зря извела. Нервы на тебя измотала. Дурь свою потешила. И – спасибо.

КИРИЛЛОВНА молчит.

(Поджав губы.) Другому обидно сделать – каждому нравится. Это нетрудно – другому обидно сделать. А больше я ничего тебе не скажу, так и знай. (Павлику.) Один ты, котик, добренький! Все люди злые, киса мой один ласковый. За то тебе и птички чир-чир говорят. А мне, старушке, ничто не радо. Меня, старушку, всяк толкнуть норовит. Злобу свою спустить.

МАКАРОВНА снимает кастрюльку с огня. Тушит его. Несет кастрюльку к гардеробу – выливать.

Тут КИРИЛЛОВНА в голос заревела.

Чего?

КИРИЛЛОВНА. Не надо.

МАКАРОВНА. Чего не надо?

КИРИЛЛОВНА. Оставь.

МАКАРОВНА. Попроси-ила. Попроси-ила. (Смеется.) А может быть, я врала все? Больно уж ты, девушка, легковерная!

КИРИЛЛОВНА. Я знаю. Мне Анна Яковлевна говорила.

МАКАРОВНА. За то она и кончила плохо. Долго ты притворялась. Ух, хитрющая ты, ух!

КИРИЛЛОВНА. Прости ты меня, Макаровна, прости. Я ведь не думала… (Шепчет.) Поманило меня, невольная я! Я добром не кончу. Анну Яковлевну, вон, в бане утащили, а мне – страшнее придумают. Но не могу, не могу, невольная я.

МАКАРОВНА (шепчет). Не бойся.

МАКАРОВНА разжигает огонь на плите. Снова ставит кастрюльку. В ней сначала еле слышное, а потом все громче – посапывание. Кипит.

Одну тоже лечили. Очень просила. Ну, ничего, наладили. Зато еле ходить стала. Что ни ступит – ну ни дать ни взять, – по ножам ходит. Терпела – что ж сделаешь!

Тут в гардеробе раздались какие-то звуки. Даже покосило его, заскрипел он.

(Смеется.) Ну, Кирилловна, вот и все. Не уйти нам теперь. Павла не тронут, он ни в чем не виноват.

КИРИЛЛОВНА. А мне все равно. Просрала я жизнь. Что ж теперь сделаешь.

МАКАРОВНА. Ну нет, не говори! В чем ты виновата?

КИРИЛЛОВНА. Какая разница?

МАКАРОВНА. Большая. Разница вон какая! Пусть теперь за это ответят.

КИРИЛЛОВНА. Кто?

МАКАРОВНА. Кто-кто! Иван Пихто.

КИРИЛЛОВНА. Этот-то ответит.

МАКАРОВНА. Я молодая была – думала: ух, как наживусь! Ух! (Топает ногой.) Ух! А что вышло?

ПАВЛИК (подперев щеку). Что вышло, что вышло.

КИРИЛЛОВНА. Негры хуже нашего живут. У меня на этом сердце успокаивается. Хоть и грех так говорить, а душе все легче. Да что? Все грешны, не я одна.

ПАВЛИК. В Африке тепло. У нас холодно. (Положил голову на стол и задумался.)

Кастрюлька на плите в это время резко свистнула, подпрыгнула, всю кухоньку заволокло белым паром.

МАКАРОВНА одной рукой огонь убавляет, другой – полотенцем дым разгоняет.

МАКАРОВНА. Вижу, вижу! Притомили мы тебя, старухи глупые. Спасибо тебе, матушка. Послужила хорошо, ничего не скажу.

Снимает с огня кастрюльку и ставит ее на стол.

Ну! Не откажись, девушка, смотри – сколько сил ухлопано.

Из темной бутыли доливает густую рубиновую жидкость.

А ПАВЛИК заснул.

МАКАРОВНА утерла вспотевшее лицо полотенцем. Потом метнулась к буфету, достала оттуда чайную чашку. Налила в нее.

КИРИЛЛОВНА поглядела с тоской на гардероб, вздохнула и одним разом все выпила. Замерла с открытым ртом.

ПАВЛИК спит.

МАКАРОВНА толкнула КИРИЛЛОВНУ ногой, а та – сидит как кукла, не шелохнется.

(Шепчет.) Старье. Ничто уж вплоть одно к другому не стоит. Все разошлось. Все порознь распадается. Тяги нету между членами. Так уж хоть, баловства ради, встык свести. Да чтоб натяжение пошло.

КИРИЛЛОВНА сидит прямо, глаза ее открыты. Лишь губы чуть подергиваются. Встала, пошатываясь. Руки над головой заломила, хрустнула ими… Губы облизала и тихо засмеялась. Испугалась. Озирается по сторонам. Руки вперед выставила, как для защиты.

КИРИЛЛОВНА. О-о-о. Темно. В темный – лес – вошла.

МАКАРОВНА (шепчет). Не бойся.

КИРИЛЛОВНА. О-ой. Идти ли – тропинкой – не знаю – страх берет.

МАКАРОВНА. Иди, иди. Почему не идти?

КИРИЛЛОВНА. Ой – темно – впереди – больно – густо там – идти ли.

МАКАРОВНА. Иди, иди.

КИРИЛЛОВНА. Ой – ягода – светится – горит – ой – что будет – густо – больно.

МАКАРОВНА. А ты бы взяла ее. Да съела. Сладость будет.

КИРИЛЛОВНА. А-а-а-а… м-м-м-м… о-о-о-о… н-н-н-н…

МАКАРОВНА (тихо смеется). Я ведь не вру.

КИРИЛЛОВНА. Ой – не тронь – меня – не губи – меня – головушку.

МАКАРОВНА. Медведь?

КИРИЛЛОВНА. Черный – не губи – ой! – навалился – ой! – ся! – не гу… а-а-а-а!.. …би меня! – о-о-о-о… н-н-н-н… у-у-у-у… Еще – еще – еще! А-а!

Замирает и молчит.

МАКАРОВНА устало смеется.

Просыпается ПАВЛИК, трет кулачком глаза, таращится по сторонам.

ПАВЛИК. Страсно! Так страсно сейчас было!

МАКАРОВНА. Вот те на! Мы обе тут, а ему страшно. Заспал ты, киса, заспал.

ПАВЛИК. Ага! Обе тут. (Развеселился. Стучит по столу и поет.) Задери мою коровуску, не губи мою головусшку!

МАКАРОВНА (тоненько подпевает).

Калинка-малинка моя,
В саду ягода-малинка моя!..

ПАВЛИК (Кирилловне). Эй! Ты сто, аршин проглотила? (Хохочет.)

МАКАРОВНА (смеется). Съела, батюшка, съела. Грешна. Аршин – прости Господи! – съела.

КИРИЛЛОВНА заморгала часто-часто, ртом воздух ловит.

КИРИЛЛОВНА. Ны-ы… Мо-о-о… О-о… Ой, чуть – жива – осталась. Страху-то… страху-то… Натерпелась.

ПАВЛИК. Страсно было? Страсно?

КИРИЛЛОВНА. Ой, как было. Как было!

МАКАРОВНА. Ай, старушка! Ай, старушка!

КИРИЛЛОВНА. Поясницу заломило.

Тут МАКАРОВНА покатилась со смеху. И ПАВЛИК захохотал.

Все смешно, все смешно! Ведь старая ты уже, а все бы хахоньки разводить. А и ты, Павел Иванович, – не мальчик! – а туда же!

ПАВЛИК (заревел). Мне сесть лет! Мне сесть лет!

МАКАРОВНА. Тихо ты, котик, тихо! Кто же с тобой спорит? Тебе и птички на улке говорят: шесть! шесть! Не слушай бабку злую. У ней поясницу заломило. Вот она и злится. Молочка хочешь?

ПАВЛИК. Злая, бабка, бяка. У-у!

МАКАРОВНА. Не сердись на нее, батюшка. Вот стареньким станешь, сам рассердишься. На деток кричать станешь. За то старых-то и не любят. А за что их любить? Старые, некрасивые, фу, фу! Я вот сама ни в жизнь не возьмусь старых любить. Я старушка веселая, я – другое дело, никто мне бяку не говорит. Вера Ивановна со второго подъезда – уж на что злая! – а и та очередь мне уступила. Схожу, говорит, в овощи, а ты, Макаровна, и за меня, и за себя стой спокойно. Кто привяжется – покажи! – поедом съем. Сколько б бабушка за красным выстояла, если б не Вериваннина доброта? А я еще и с очередью пошутила, и очередь довольная мною осталась. А Кирилловна – просто неудачливая. Не злая она.

Глянь-ка, любушка! Бабка-то наша – заснула. Вот соня! Вот клуша! Ишь, сопит. Ишь, носом-то так и выводит. Сон кого хочешь поборет, сколько глаза ни пяль, а он свое возьмет.