Владимир Софиенко

Владимир Геннадьевич родился в 1968 году в городе Темиртау, Республика Казахстан. Прозаик. Автор четырёх книг.

Публиковался в журналах «Север», «Нева», «Роман-газета», «Полдень, XXI век», «Фанданго», Carelia и др. Лауреат III степени VI–VIII международных литературных фестивалей-конкурсов «Русский Гофман». Дипломант XI международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». Лауреат премии им. Г.Р. Державина «Во славу Отечества» (2023). Рассказы переведены на финский, армянский, японский языки. Организатор международного литературного фестиваля «Петроглиф». Член Союза писателей России (Карельское региональное отделение). Член Всероссийского клуба кураторов литературных фестивалей.

Эти странные люди.
Рассказ

1

На полу, на груде битого стекла и прочего хлама, прикрытая слоем пыли и крошки штукатурки, лежала иконка. Скрипач приметил её под берцами, как только в составе группы штурмовиков после дерзкого дневного наката^[1] проник в хату, правда, не смог сразу различить, образ какого святого на иконе.

Неделей раньше российские войска были вынуждены оставить это село, но почти сразу ситуация на фронте переменилась. Тогда они сначала взяли вражеский опорник в лесополосе, укронацисты стали отступать. Затем, пользуясь замешательством в их рядах, обратно в село штурмовики влетели на броне. На окраине заняли этот чудом сохранившийся приземистый домик, где прежде жил пожилой священник Афанасий со своей матушкой Натой. Штурмовики отлично знали эту местность и тех немногих жителей, в основном стариков, которые остались здесь вопреки уговорам украинского командования идти вслед за их войсками.

Высадив группу, броня ходко вернулась под укрытие лесополосы. А укронацисты к тому времени пришли в себя и накрыли группу стрелковым огнём, стали закидывать натовскими минами. Бил пулемёт, и пули его, со свистом прошивая воздух, впечатывались в кирпичную кладку, отбивая со стены штукатурку.

2

И вдруг к обстрелу дома подключилась вражеская ствольная арта́^[2]. Скрипач вмиг опустился на пол и вжался в него, успев схватить иконку. Прижимая её к груди, он перекатился в угол, подальше от линии огня и разбитого окна с осколками стекла в раме. В комнате помимо Скрипача на тот момент были все бойцы их группы: Фантом, Грек и Инженер.

Стены дома гудели, но держались. По характерным звукам стало понятно: враг накидывал кассетки^[3] окрест. Взрывы теперь гремели в поле перед лесополосой, минуя дом, в котором закрепилась группа. Так укронацисты отсекали штурмовикам обратную дорогу к своим позициям и заодно затрудняли движение пехоты из лесополосы. Теперь группа оказалась отрезанной от подразделения.

Каждый метр этой земли давно был пристрелян враждующими сторонами, как и все подступы. Штурмы, засевшие в хате, понимали: второго шанса на стремительный накат «немцы» – так называли на передке бандеровцев – не дадут, а значит, подкрепление кним придёт нескоро. Откатиться обратно в лесополосу через поле, закиданное минами, даже под прикрытием артиллерии слишком рискованно: недавно на передке появились новинки – мины с гироскопами. Русские штурмовики уже встречались с этим коварным натовским оружием, такие мины взрывались даже при хрусте ветки под неосторожно поставленной ногой и накрывали осколками территорию диаметром в пятьдесят метров. Когда в темноте или по серости группа штурмов натыкается на такие мины, то в лучшем случае все трёхсотятся^[4]. На разминирование тяжёлой техникой времени тоже не остаётся: при такой интенсивности ведения боя БК^[5] у штурмовиков закончится быстрее, чем будет подготовлен проход для отхода их группы.

Грек – старший здесь. Он обвёл своих бойцов взглядом, оценивая обстановку: трёхсотых, а значит, раненых, в группе не было. На забрызганных грязью, испачканных копотью – выражение собранности: ребята трезво оценивают ситуацию. Все они добровольцы с самого начала СВО, не первый год на передовой, многое повидали за это время и теперь, оказавшись в хате, без лишних приказов заняли круговую оборону. Все – настоящие воины!

Взгляд Грека задержался на Скрипаче.

Вот только Скрипач… он недавно с ними. Два месяца. Пришёл из штаба. Не то чтобы Грек недолюбливал штабных, но у него было особое отношение к ним, сложившееся ещё с первой его войны, когда их, добровольцев, погранцов-срочников, отправил и в Душанбе в начале девяностых. Тогда это была совсем другая война, непохожая на эту…

А Скрипач, как гриб мухомор, весь такой красивый, глаза мозолит. Вечно он на виду: грудь – коромыслом, а нос к небу задирает, колючий, как ёж, репортажики на свой смартфон снимает, какой он бравый боец. Одним словом, выскочка, штабист. Но при этом угадывался в Скрипаче особый сплав из твёрдости и жизнелюбия. Скрипач мог раздражать тем, что болтает без умолку, шутит иной раз невпопад. Он мгновенно впитывал новую информацию, адаптировался, гнулся, не ломаясь, если того ситуация требовала, и выстреливал как пружина в критически важный момент. Может, потому и не усидел в штабе. Говорят, завалил Скрипач штабных крыс рапортами о переводе на нолик^[6]. Как это всё совмещалось в Скрипаче, Греку было не понять.

А Скрипач, пережидая обстрел, перекатился на бок и очистил от грязи образок, затем поднёс иконку к запёкшимся губам и нежно коснулся.

От опытного глаза Грека это не скрылось. Была у него привычка примечать каждую мелочь: в бою всё имеет значение. Раньше набожности в Скрипаче Грек не замечал, но сейчас расспрашивать не стал: не время.

– Кажется, мы застряли здесь, пацаны, – немного погодя признался Грек, перекрикивая разрывы снарядов, – нескоро увидим свой блинчик^[7].

– Если вообще увидим, – попытался усмехнуться Фантом.

Но Грек напомнил:

– Под Авдеевкой похуже бывало.

– Скоро «немцы» пойдут. – Инженер сидел под окном у противоположной стены.

Он чуть приподнялся на одно колено и стал всматриваться туда, где среди руин домов засели укронацисты. С другой стороны окна сидел Фантом. У него на плече – ружьё РЭБ^[8], в руках – автомат Калашникова.

Из лесополосы наконец ударила российская артиллерия, подавляя огонь бандеровцев. Часто забили сто двадцатые миномёты, тяжело ухала ствольная артиллерия, слышались разрывы на другом конце села. «Дуэль» эта длилась недолго и означала одно: вот-вот попрут бандеровцы.

С прекращением артобстрелов тише не стало. Теперь небо загудело шумом от винтов целого роя дронов. Их лопасти взбивали воздушный безоблачный эфир, издавая звук, похожий на комариный писк, который занозил мысли тревогой. Еле приметный в небе враг-камикадзе со смертоносным грузом в любую секунду мог спуститься и залететь в дом через окно.

Фантом снял с плеча ружьё РЭБ, через оконный проём навёл ствол на цель в небе – вражеские дроны. Если повезёт, то «птичка-убийца» выберет их с Инженером окошко, если нет, то у другого окна на страже Скрипач: он уже приставил к стене свой АК, вскинул дробовик.

В следующую минуту на развязке Грека ожила шуршанием и потрескиванием рация.

– Грек, ответь Соколу. Приём, – требовала она выйти на связь.

– Сокол, слушаю, Грек. Приём.

– Грек, доложи обстановку. Приём.

– Сокол, заняли круговую в доме батюшки Афанасия. Противника пока не наблюдаем. Приём.

– Грек, над вами только наши птички. Артá подавила их гнездо. Будем вашими глазками. Приём.

– Сокол, спасибо за хорошую новость. Приём.

– Грек, передай привет батюшке. Ждём его картошку. Приём.

Грек не стал отвечать, лишь щёлкнул пару раз клавишей приёма: значит, принято. Рация умолкла. Теперь, когда стало ясно, чьи дроны в небе, звук их лопастей даже радовал слух. Но Греку не до того. Бывалый воин посуровел лицом, мысленно возвращаясь к ужасной картине, которую пришлось увидеть в хате. Много повидал он смертей на войне, но такую бессмысленную и лютую пришлось видеть впервые.

3

Когда их группа, соблюдая меры предосторожности, подходила к хате деда Афанасия, Грек сразу заметил, что огород стариков выглядит неухоженным, даже заброшенным. Всегда чистые и вспушённые грядки с кустами картофеля и лука теперь сплошь были забиты всходами бурьяна и полыни. Кое-где вылез из земли жилистыми листами лопух. Окна в доме были выбиты, крыльцо – покрыто слоем пыли.

Фантом и Инженер, прикрывая друг друга, вошли в хату с крыльца. Скрипач и Грек, обойдя её с противоположной стороны, притаились у единственного в той стене окна.

Скрипач взял на контроль прилегающую территорию. До соседнего дома было метров двести, и местность с участками под огороды лежала перед ним как на ладони. С этой стороны хата Афанасия была не сильно повреждена, в окне треснуло стекло от края до края, верхняя часть его выпала из рамы.

В то окно и заметил Грек стариков. Они сидели в глубине комнаты друг против друга – так сидят, когда разговаривают. Но хозяева молчали, словно беседа их была прервана. Комната была не на солнечной стороне, а в тени, так что большего разглядеть Греку не удалось.

Вдруг он услышал из хаты:

– Чисто!

Грек одним выверенным ударом выбил остатки стекла прикладом АК и ломанулся через оконный проём в дом. Там стоял тяжёлый трупный запах. Кроме стариков, в помещении никого. Они были крепко-накрепко привязаны к стульям. Ко лбу каждого прибита гвоздём красная орлёная книжица. Афанасий облачён в рясу, но креста на груди не было. Застыв, он как будто смотрел в пустоту безжизненными остекленевшими глазами с вырезанными веками.

Вдруг ударил бандеровский пулемёт, штурмы высыпали в прилегающую комнату, заняли круговую оборону.

4

Грек хорошо помнил их последнюю встречу с Афанасием. Это случилось накануне тактического отхода русских войск из села. В тот день их ротный в торжественной обстановке вручал старикам по красной книжице – паспорт гражданина России. На гражданство они подали давно – отказались от украинского паспорта блакитного цвета с бандеровским трезубом, и вот пришёл ответ со стороны России. Афанасий и Ната были рады до слёз. Командование настойчиво предлагало им на время уйти из села, но те категорически отказывались.

– …Странные вы люди, отче! – сетовал ротный. – Поймите же вы, теперь мы не сможем защитить вас!

– За нас майэ кому заступытыся та спасти! – отвечал Афанасий.

Он был крепкий ещё старик, раньше в своём селе служил при церквушке, что высилась неподалёку от их со старухой домика. Теперь церковь лежала в руинах, её разнесли укронацисты год назад. С лютой ненавистью расстреляли храм на германском танке «Леопард» безо всякой причины.

По случаю вручения российского паспорта Афанасий сменил мирскую одежду на церковную: на нём была ряса, а на груди – большой поповский крест с цепью, единственное, что удалось сберечь из церковной утвари от бандеровцев. Батюшка, гордо приосанившись, пригладил ладонью бороду, повернулся к красному углу горницы. Там на полочке, застеленной расшитым узорами рушником, стояла икона – старая, потемневшая от времени. С неё строго взирал на людей образ Христа Спасителя. Наложил Афанасий на себя крестное знамение, поклонился.

– Ни! – снова говорил он ротному. – Куды ж мы пидэмо вид нашей хаты? – искренне удивлялся отче. – В нас цыбуля вже растэ, буряк, картопля взийшла. Вы ото вэртайтесь скорише, хлопцы, а мы со старухой отварэмо тоди вам свеженькой кортопли з маслицем, лучком та сметанкою!

Когда штурмы уезжали из селения, Грек, сидя на броне, обернулся: на пороге хаты стояли священник с матушкой. Афанасий, благословляя, наложил крестное знамение на покидавших село русских, затем приобнял матушку и долго ещё махал им вслед, зажав в руке красную орлёную книжицу.