Глава 4 Вселенная на двоих

Однажды стареющий Чингисхан предложил своему могущественному западному соседу, – правителю Хорезмийской державы Мухаммеду разделить сферы влияния.

Прояви хорезмшах чуть больше дипломатической гибкости, то, быть может, вся история монгольских завоеваний пошла бы совершенно другим путем…

Но всего лишь два слова, истолкованные по- разному каждым из государей, привели к войне с неожиданными последствиями.

Впрочем, все началось не вдруг…

По оценке Василия Яна, автора известного романа “Чингисхан”, хорезмшах Мухаммед Ала-ад-Дин П, сын грозного Текеша, был трусоватым и невразумительным правителем.

Так ли это?

Еще в начале 1219 года, то есть, за какой-то год до своей позорной гибели, хорезмшах Мухаммед находился на вершине славы и могущества, наслаждаясь всеми прелестями жизни. Вот уже почти двадцать лет правил он необозримой Хорезмской державой, раскинувшейся от северных берегов Каспия до Персидского залива, от Кавказа до Гиндукуша. Он провел немало удачных походов, мечом раздвинув пределы своих владений, включив в них Афганистан, почти всю территорию Ирана, а также Хорасан, Азербайджан, другие земли. На юго-востоке граница его государства проходила по реке Инд.

После одной из побед его имя стало упоминаться в официальных документах с титулом “Искандари дуюм” (буквально “второй Александр”, то есть, Македонский – высшая степень признания полководческих успехов на средневековом Востоке).

Все знали, что хорезмшах лично участвовал в сражениях, проявляя доблесть и отвагу, и что он прекрасно владеет всеми видами холодного оружия.

Заботился Мухаммед и о благе своих подданных. При нем Хорезм процветал. Развивались ремесла и орошаемое земледелие, росли многолюдные, шумные города, защищенные прочными крепостными стенами, внутри которых возводились цитадели. Через Хорезм проходили основные маршруты Великого шелкового пути, обеспечивая стабильные поступления налогов в шахскую казну, которая не пустовала даже при огромных расходах, позволявших содержать армию, насчитывавшую до полумиллиона профессиональных воинов. Не было недостатка и в признанных полководцах, среди которых особенно выделялись Джелал ад-Дин – сын властелина и Тимур-Мелик – военный комендант Ходжента.

Хорезмшах отличался крепким здоровьем и бодростью. Он владел гаремом из 270 жен, отобранных среди наиболее красивых девушек державы. Все желания и прихоти повелителя исполнялись незамедлительно.

Что еще нужно для счастья смертного, пусть даже он является “тенью Аллаха” на земле?

Ничто не предвещало неблагоприятного поворота в его судьбе.

Но тучи над головой уже сгущались.

К моменту описываемых событий Чингисхан был уже не молод. Ему перевалило далеко за шестьдесят, а покоя не предвиделось. Вот уже который год на востоке его владений шла война с чжурчжэнями – племенами тунгусского происхождения. Они оказались умелыми воинами и защищались отчаянно и, вместе с тем, грамотно. Нет-нет, да и норовили восстать вроде бы уже покоренные другие территории. Да и на формальных союзников не было особой надежды. Когда он послал тангутам призыв прислать воинов для похода, те ответили в оскорбительной форме: “Если у тебя не хватает войска – не воюй!”

А на западе от монгольских владений простиралось могучее Хорезмийское государство, казавшееся несокрушимой твердыней.

В том, что с Хорезмом лучше не ссориться, Чингисхан смог убедиться ранней весной 1216 года. Тогда он послал в приграничные с Хорезмом “ничьи” степи, куда сбежали от его гнева племена меркитов, карательную экспедицию.

И надо же было тому случиться, чтобы как раз накануне хорезмшах Мухаммед пришел к мысли, что неплохо бы поддержать свой авторитет какой-нибудь новой громкой победой над “неверными”.

Весть о том, что у восточных границ его владений появились незваные гости, подоспела как нельзя кстати.

Монголы и хорезмийцы сошлись лицом к лицу на реке Иргиз.

Надо отдать должное, монголы, первыми успевшие захватить добычу и застигнутые сейчас врасплох, готовы были поделиться с Мухаммедом золотом и рабами. Но хорезмшах посчитал ниже своего достоинства договариваться о чем-либо с “презренными язычниками”.

Разгорелось сражение, в котором хорезмийцы рассчитывали на легкую победу.

Но “язычники” оказались умелыми воинами и сами перешли в наступление.

Лишь контратака конницы Джелал ад-Дина предотвратила панику в рядах войска хорезмшаха.

Монголы отошли в свои степи. Вернулись домой и хорезмийцы.

Эта бессмысленная битва в степи не принесла выгоды ни одной из сторон, и была расценена великим каганом, как нелепая случайность.

Он даже наказал командиров корпуса за то, что они не сумели уладить дело миром, хотя такие попытки с их стороны предпринимались.

Чингисхан не был заинтересован в эскалации напряженности на своих западных границах. Именно он стал инициатором поиска компромисса. Вскоре после сражения на Иргизе он, вызвав писцов, принялся диктовать им послание к властелину Хорезма.

Перечислив в уважительной форме все титулы хорезмшаха, и пожелав тому царствовать еще сто двадцать лет, Чингисхан предложил разделить сферы влияния. Пусть хорезмшах владеет всем Западом (в представлении Чингисхана Хорезм, естественно, был западной державой), а он, великий каган, будет править Востоком. Поделив вселенную пополам и не вмешиваясь в государственные дела друг друга, они и их потомки будут властвовать долго и счастливо.

Это было не рядовое послание. Такие письма, если и составляются, то, быть может, раз в жизни.

Великий каган понимал, что и слова тут требуются незатертые, искренние, проистекающие из глубины сердца и при этом достойные высоких царственных особ.

Чингисхан был неграмотен, но умел подбирать образные, точные сравнения.

В их поисках он обратился к самым дорогим для сердца любого монгола понятиям.

Он написал хорезмшаху, что дорожит отношениями с ним так же, как если бы тот был его любимым старшим сыном. Такой оборот в устах Чингисхана, исходившего из монгольских традиций, был не только высшей степенью доверительности, но содержал еще глубокий личный оттенок.

Ибо не было в этот период для великого кагана более важной цели, чем та, чтобы его любовь к старшему сыну стала примером для всех подданных.

Вообще-то общее число мужских потомков Чингисхана достигало примерно ста человек – это пятеро сыновей, порядка сорока взрослых внуков, а еще много дюжин подрастающих правнуков.

Но только первые четыре сына Чингисхана от его старшей жены Борте из племени кунграт стали родоначальниками “золотого рода”, оставив заметный след в истории.

Все эти четыре сына – Джучи, Чагатай, Угедей и Тулуй – были умны, отважны, находчивы, решительны и талантливы. Каждый из них пользовался авторитетом и в армии, и среди простых монголов.

Но беда в том, что не было между старшими сыновьями великого кагана ощущения единой Семьи.

В дни молодости Темучина – Чингисхана воины враждебного племени меркитов совершили внезапный налет на его стойбище и увели в плен его молодую жену Борте, которая в ту пору будто бы была беременной. Позднее, когда ее отбили, Борте родила мальчика, которого Темучин признал перед всеми своим сыном и назвал Джучи.

Время шло, однако нездоровые слухи среди монголов о происхождении Джучи не только не прекращались, но даже усиливались.

Досаднее всего, что в нагнетании этих порочащих пересудов участвовали его родные братья, особенно Чагатай.

Это приводило к частым ссорам и размолвкам, принимавшим порой весьма острую форму.

Безобразные сценки разыгрывались даже в присутствии самого Чингисхана.

Как-то раз, на важном совещании, когда каган предоставил первое слово, как положено, старшему сыну Джучи, Чагатай, не удержавшись, вскочил с места и закричал: “Почему мы должны повиноваться этому наследнику меркитского плена!” (Другие источники утверждают, что он выразился гораздо резче, назвав старшего брата “меркитским выродком”.)

Можно только догадываться, какие выражения употреблял Чагатай, славившийся своей грубостью, в кругу своих приближенных. Он словно не понимал, что этими подозрениями оскорбляет еще и собственную мать.

Джучи в ответ схватил Чагатая за воротник и, в свою очередь, принялся осыпать его оскорблениями, предлагая немедленно устроить борцовский поединок, если только будет на то воля их родителя и государя.

Слово за слово, разгорячившиеся братья едва не вцепились друг в друга в присутствии всех военачальников.

Чингисхан строго отчитал обоих и запретил им ссориться впредь.

Да только суровый выговор не принес ощутимой пользы.

Вражда, пустившая глубокие корни, по-прежнему раздирала кровные семейные узы, которые для самого великого кагана были священны.

Позднее Чингисхан примет тяжелое, но политически необходимое решение.

На рубеже 1227 года его старший сын Джучи погибнет якобы во время охоты.

Позднее историки сочинят, будто Джучи замышлял отложиться от отца, за что, мол, и поплатился.

Но мало кто в монгольских степях будет сомневаться, что эта смерть не была случайной, и что убийц подослал сам великий каган.

Отец принес сына в жертву ради грядущего единства Семьи!

Вот только ничего хорошего из этого не получилось, ибо семена раздора уже дали ядовитые всходы в Доме великого кагана…

Но в тот момент, когда Чингисхан диктовал свое письмо хорезмшаху, до смерти Джучи оставалось еще почти десять лет, и государь был еще полон надежды изменить ситуацию, доказать всему миру, что его сердце переполнено любовью к старшему сыну, которого он всегда считал своей кровью и плотью…

Неустанно демонстрируя на людях свою любовь к старшему сыну, выделяя его доблесть при каждом удобном случае, поручая ему наиболее почетные миссии, Чингисхан рассчитывал, что темные слухи постепенно улягутся, и он сможет безо всякой опаски завещать империю Джучи, как самому талантливому из своих наследников.

И сейчас, когда слова великого кагана ложились под пером писца на бумагу непонятными закорючками, ему казалось, что послание наполняется тем сокровенным смыслом, который он пытался донести до своего западного соседа, смыслом, не подлежащим разночтению.

Запечатав письмо личной печатью, и отправив его с самыми доверенными гонцами, великий каган рассчитывал получить в скором времени такой же честный, искренний ответ.

Неужели два всесильных государя не смогут поделить вселенную на двоих?

Но события приняли непредсказуемый оборот.

Получив послание от Чингисхана, Мухаммед пришел в неописуемую ярость.

Какой-то дикарь, табунщик и язычник, вообразивший себя ханом, имеет наглость говорить с ним на равных!

Мухаммеда особенно взбесило то обстоятельство, что “этот дикарь” посмел сравнить его, великого шаха, со своим сыном! Ведь согласно среднеазиатскому дипломатическому этикету, какой-либо правитель мог назвать своим сыном только такого другого правителя, который находился по отношению к нему в вассальной зависимости. Никто еще во всей вселенной, исключая, разумеется, родителей, не осмеливался называть его, могущественного властелина, своим сыном!