– Никто не доказал, что он хочет, как вы вульгарно выразились, отделаться от нее. И операция будет стоить гораздо больше, чем пятьдесят тысяч долларов, – ответил Гарри враждебным тоном. – Между нами будь сказано, мать Дженнифер поступила легкомысленно, но она только что встретила Альвареса и полагала, что делает разумный выбор.

Я посмотрел вокруг себя:

– Ну, а здесь откуда берутся деньги?

– С Дальнего Востока… это ловкие люди, и у них, кроме хорошей наследственности, есть деловой ум. И я им помогаю…

Гарри взял со стола поднос и протянул его мне:

– Угощайтесь.

Метрдотели бросили на нас неодобрительный взгляд.

Гарри положил на место довольно увесистый поднос.

– Дорогой Грегори, обещаю вам, что после вашей поездки я введу вас в святая святых дел. Быть одним из адвокатов этих людей – настоящая удача.

– Вы не оставляете за собою исключительное право?

– Мне помогают, – сказал он, – я нахожусь в переписке, иначе я бы уже умер от инфаркта. Несмотря на любовь к труду, я оставляю для себя некоторые удовольствия для старческих дней. Есть у меня квартира в Сан-Франциско и к северу от города, по другую сторону от моста, имение, немного защищенное от землетрясений. Есть у меня также интересы в Лас-Вегасе, люблю этот уголок… Приезжаю в Европу, только когда позовет фон Гаген. Я дам вам все мои номера телефонов и адреса… Приглашаю вас. Приходится мне также бывать в пустыне, у одного из клиентов.

– В какой пустыне?

– В Неваде. Я знаю местечко, где нет ни военных, ни подземных взрывов, только озеро.

– В пустыне?

– Ну да… Для знатоков. Если приедете туда, увидите.

Я знал такого рода приглашения. Ветер. Я пожал плечами. Робин Гуд держал в объятиях Мари-Софи, француженка-гувернантка танцевала вальс с Генрихом VIII.

– Она исчезла.

– Кто? – спросил Гарри, вытирая руки.

Он слопал половину всех бутербродов с икрой.

Те, кто не танцевал – категория «красная карта», – с осторожностью подходили к буфету, потом некоторые отворачивались и хватали отрешенно, вслепую бутерброды.

– Пакет в пятьдесят тысяч долларов…

Он вскричал:

– Мне надоели ваши неприятные замечания! Или вы соглашаетесь, или нет. Если предложение вас так раздражает, отойдите. Незаменимых нет…

Я сделал задний ход:

– Я согласился на «сделку», но вы не превратите меня в половичок… Кажется, я увидел его. Человек, переодетый под Фрейда, танцует с Дженнифер, не так ли? Это действительно Дженнифер?

Гарри искал взглядом.

– Да. А он – известный врач из Мюнхена… Знаменитый гинеколог, он дал жизнь большинству молодых людей, здесь присутствующих.

– Должно быть, это вызывает странное ощущение – танцевать с девушкой, которой вы перерезали пуповину…

– Не более странное, чем быть ее адвокатом со дня ее рождения. Вы танцуете немного вальс, Грегори?

– Рок. Или медленный фокстрот с девушкой, присоединившейся ко мне.

Он потирал руки.

– Наверное, оркестр скоро заиграет медленный танец.

Волна музыки направила парочку в направлении ко мне. Дженнифер подняла глаза и дала мне понять, что я существую для нее. Сигналы. Она скучает? Я улыбнулся ей. Благодаря такому сообществу между нами возникла зона взаимного притяжения. Дженнифер была соблазнительна, Мари-Софи тоже. Что меня возбуждало, так их винтажные костюмы или их богатство? Понравиться одной из этих девушек было бы реваншем за мать, корорая прислуживала в доме. «Мальчик, сиди спокойно, твоя мама работает. Ничего не трогай». Мои руки тянулись к этим девушкам.

Я повернулся к Гарри:

– Какого цвета волосы?

– Чьи волосы?

– У Дженнифер.

Гарри озадачен.

– Какого цвета?

Дженнифер деликатно вела своего кавалера; поворачиваясь, они приближались к нам.

– Шатеновые, по-моему.

Вальс кончился, музыканты сложили инструменты и вытирали лбы. Гарсон поднялся на эстраду с подносом, уставленным стаканами с фруктовым соком.

– Им жарко.

Гарри поднял руки:

– Ты заработаешь на жизнь в поте лица твоего.

Я уже не видел Дженнифер. Мари-Софи и Робин Гуд приближались к буфету.

Дирижер оркестра опустошил стакан, вернулся к микрофону, его неровное дыхание стало слышно на весь зал. Он почесал голову через парик; переодетый в костюм Моцарта, он явно страдал от этого; его кривые икры, затянутые в белые чулки, придавали ему хрупкий вид. Он прочистил горло, взял микрофон и начал песню Роя Орбисона. Тотчас и Сиси, и другие графини вернулись на танцплощадку и стали млеть в объятиях кавалеров. Дженнифер вновь появилась со своим семидесятилетним кавалером.

Гарри затопал ногами.

– Давайте, идите, момент подходящий. Обнимите девушку. Осторожна, она не дурочка. Разбирайтесь сами, иначе никаких денег.

Я открыл для себя вульгарность Гарри. Он спешил, беспокоился, весь лоск слетел. Я направился к Дженнифер, она повернулась спиной ко мне, к ней приблизился молодой человек элегантной наружности.

– Чего вы ждите? – взмолился Гарри.

Он предвосхитил меня и взял Дженнифер за руку:

– Можно вас побеспокоить, дорогуша? Наш французский друг хотел бы потанцевать с вами…

Дженнифер повернулась ко мне. Молодой человек вежливо отстранился, гинеколог отвесил поклон.

– До скорой встречи, Дженни.

Он удалился.

– Schätzchen — сказал Гарри, – вот и он… Грегори Уолстер.

Дженнифер улыбнулась.

– Очень рада поближе познакомиться… Вам нравится наш цирк?

– Он развлекает.

Дженнифер прикоснулась к обшлагу пиджака Гарри:

– Гарри всегда такой вежливый, внимательный… Я обожаю вас, Гарри.

Адвокат покраснел.

Дженнифер отличалась от своей сестры. Мари-Софи придерживалась стиля «мать ваших детей», «та, что молится за вас», «та, которая не обзывает вас ни дураком, ни сволочью». А если это она и есть, мой женский фантазм?

Рой Орбисон произвел свой обычный эффект, Дженнифер расположилась в моих объятиях. Я всегда рассматривал медленный танец как совокупление стоя.

– Вы меня забыли? – спросила Дженнифер.

– Нет.

– Зачем обманывать?

Под шелковым платьем тело ее пылало, наша кожа пробудилась, волны ее дорогих духов и пота пьянили меня. Ее дыхание меня ласкало, в нем не чувствовалось ни капли никотина, только ее свежесть. Мы танцевали. Если можно было назвать танцем это волшебное слияние… Но в такие моменты все было бы так же с любой девушкой… Я становился мужчиной-животным, а она самкой. Наши желания совпадали. Это было все, это было очень много.

– Сколько времени вы пробудете?

Голос был нежен. Я переводил для себя закодированный язык: «Будем ли мы иметь возможность вновь увидеться?» На нас лилась медоточивая музыка So beautiful Орбисона.

– Я уезжаю…

– Куда?

– В Париж.

Тело ее стало тяжелым, и она отдавалась.

– Я тоже уезжаю в Париж.

– Когда?

– Послезавтра. Делаю пересадку, затем продолжаю поездку до Нью-Йорка. Моя мама живет в Америке.

Я говорил какие-то банальности. Она меня спросила:

– В котором часу вы выезжаете из Мюнхена?

– В 13 часов.

– И у меня занято место в этом же рейсе… Можно было бы…

– Что?

– Не знаю. Возможно, вы с кем-то…

– Я один.

– Поедемте вместе.

Кто был голубем, она или я? Почти неподвижные на танцплощадке, мы испытывали острый приступ желания.

– Я мог бы проводить вас в аэропорт.

– Было бы хорошо. По дороге поболтаем, познакомимся.

Я ее поджидал. Призыв был ясен. Она искала мой взгляд.

– Вы адвокат?

– Да. Я знал адвоката вашей семьи, Гарри Болтона, в Бостоне.

Ее тело пылало.

– Я знаю. Он много говорил о вас.

– Меня это удивляет… Но тем лучше.

– Мистер Уолстер, связаны ли вы профессиональным секретом?

– Это – составная часть моей профессии…

– Где бы с вами не разговаривали?

– Даже на подушке.

– Одним словом, – продолжала она, – я могу быть откровенной. Обычно я лгу. Я постоянно лгу. Для обороны.

– Не вижу причин вашего беспокойства, Дженнифер. Что вы хотите мне сообщить?

– Даже во сне вы не говорите?

– Проверьте.

Это был прямой призыв. Она прижалась ко мне, мы не шевелились.

– Первый секрет, – сказала она. – Вы удивитесь, но это – часть целого… Прикосновение вашей руки взволновало меня с головы до ног.

– Вы полагаете…

Почему она хотела посмеяться надо мной?

– Я испытала в ваших объятиях безумное желание, – прошептала она.

– Ваше желание должно было быть действительно безумным. Вы приятно шутите…

– Нет, – сказала она, – это серьезно.

Голос Роя Орбисона обволакивал нас ватой. Дженнифер подняла голову, щека ее, влажная от пота, коснулась моей. В моих объятиях была женщина, воплощающая сладострастие.

Так и есть, все становилось ясным! Дженнифер, нешуточный экстраверт или, быть может, нимфоманка, не должна путешествовать одна. Она может броситься в объятия первому попавшемуся. Этот негодяй Гарри задумал гнусный план. После скандала в Вене быть обвиненным в том, что я заставил девушку из высшего общества переспать со мной… Австралия была все ближе и ближе.

– Возьмите себя в руки, иначе я немедленно вас покину.

– Я все вам объясню, – сказала она. – Не выйти ли нам на террасу передохнуть немного?

Мне тоже нужен был воздух. Подарок оказался отравленным. Гарри еще раз принял меня за дурака. Она увидит, эта возбужденная самка, как быстро я отделаюсь от нее. В такт музыке мы продвигались среди танцующих, расступавшихся перед нами, по направлению к стеклянной двери. Мы пересекали территории, занятые переодетыми людьми: тут и там видели то улыбку, то упрямый взгляд, слышали болтовню то по-немецки, то по-английски. Поток слов. Я чувствовал западню! Чего хотели, по правде говоря? Наблюдатель, телохранитель, случайный сопровождающий, любовник, посланный к этой девушке, чтобы ее соблазнить? Я даже предположил, что она была беременна и что меня хотят выдать за отца, убегающего от нее.

С террасы открывался вид на пейзаж, озаренный серебристою луной. На секунду я оперся на каменную балюстраду – мне хотелось подумать, – и я увидел вход. Вереница лакеев исчезла со ступеней, а внизу, справа, возле стоянки… два шофера вполголоса разговаривали на незнакомом языке.

– Это югославы, – сказала Дженнифер, – Мистер Уолстер, не надо бояться меня. Я была откровенна, и в этом неправа. Я слишком торопливо поступила. Надо играть комедию, если хочешь, чтобы тебя уважали.

– Несомненно, мадемуазель фон Гаген. Я очень рад, что познакомился с вами, но теперь должен уйти. Вы опасный человек… И для меня, и для вас. По нынешним временам надо быть осторожнее.

– Я была слишком прямолинейна, – повторила она. – Я вас отпугнула, извините меня.

– Вы побуждаете меня уйти.

Она была в нерешительности.

– Я была неправа, я думала, что вы менее недоверчивы. Вообще-то мужчины верят всему, что им рассказывают. Вы говорите Франкенштейну, что он красив, он и тает.

Она выглядела разумной, спокойной.

– Это не про меня, Дженнифер.

– Вы меня смутили, – сказала она. – Вот уже сорок восемь часов я думаю только о вас. Вы признаете это: Гарри привез меня позавчера, в последний день процесса в Вене. Я слушала вас, очарованная и взволнованная.

Тут мне как будто по голове ударили.

– Вы приехали на процесс? В Вену? Но зачем?

Она выдержала мой взгляд.

– Это идея Гарри. Мне понравилось, как вы выражаетесь, без переводчика, понравилась ваша деликатность. Гарри мне сказал, что ваша мать была австрийкой. Слушая вас, я испытала впечатление, что вновь вижу человека, которым я восхищаюсь. Вы говорили о молодой женщине из Брюсселя с такой чистотой и уважением…

Я все больше и больше поражался.

– Но какая причина заставила вас приехать на этот процесс?

Гарри организовал экскурсию. Как раз чтобы присутствовать на казни этого Сантоса, то есть на его осуждении.

Я наблюдал за ней. В редких просветах лунной ночи она выглядела взрослой. Я настаивал:

– Не вижу, какой это может представлять интерес для вас.

– Гарри приводил ваш пример. Молодой адвокат, борющийся в одиночку с верзилой, обладателем денег и власти… «Он выступает против дракона». Он хотел доказать мне, что есть еще люди справедливые и мужественные, вроде вас. Я переживаю трудное время, во всем сомневаюсь, мне нужен был идеал – познать безупречного человека.

– И вы поверили в небылицы Гарри?

– Небылицы? Не знаю. В моих глазах вы – герой.

Она что, смеялась надо мной? Я не был уверен.

– Ваши комплименты тяготят, Дженнифер. Вы что, знали, что я приду?

– Я очень надеялась… Вы могли бы захотеть вернуться прямо в Париж.

Она склонилась ко мне.

– А девушка в Брюсселе… Вы очень ее любили?

– Не хочу об этом говорить.

– Можно влюбиться за секунду, – сказала она, приблизившись ко мне.

То здесь, то там порывы ветра, аромат деревьев, нас окутывала, как компресс, ночная влажность.

– Я не сумасшедшая и не свихнувшаяся, но после недавнего шока у меня уже нет прежних оснований для суждения. Поверьте, еще несколько недель тому назад я никогда не сказала бы кому-нибудь: «Хотите поцеловать меня?» Сегодня вечером все иначе. Я изменилась, и вы мне очень-очень нравитесь.

Сопротивляться девушке, так мирно предлагающей себя? Не надо требовать от мужчины невозможного.

Она скользнула в мои объятия, и мы буквально замерли в поцелуе. Языки наши толкались и ласкались, ликование. Потом я попробовал ее шею, уши, лоб, покрывшийся соленым потом, опять губы; она напоминала вкус тропического моря. Говорят, те, кто тонет, вновь видят свою жизнь. Утопая в этом поцелуе, я стал от желания слеп, глух и слаб.

– Там, – сказала она, освобождаясь.

Она указала на темный угол террасы.

– Там есть зал.

Я остановил ее.

– Вы не в нормальном состоянии.

– В нормальном! Но не в привычном. Мистер Уолтер, вы здоровы телом, а не только духом?

– Мне неизвестны пока никакие болезни.

– Кроме печали, которую вы носите здесь…

Она коснулась указательным пальцем места, где бьется сердце.

В рассеянном лунном свете глаза ее блестели, приоткрытый рот искал мои губы. Она сняла свой белый парик, освободила богатую шевелюру. Губы ее коснулись моих.

– Пойдемте? – спросила она.

Я впитал в себя запах ее влажных волос.

– Вам нечего бояться, – сказала она. – У меня было два любовника, утилитарных, чтобы узнать, что такое физическая любовь. С чисто практической целью.

Я оценил абсурдность.

– А я? Вы хотите усовершенствовать ваши опыты?

– Если находите меня отталкивающей, мистер Уолстер, уходите. Если же нет, проводите меня хотя бы до салона. Там есть зеркало, я хочу вновь одеть парик, прежде чем вернусь в бальный зал.

Она протянула мне руку, и я пошел за ней, переходя из одного лунного луча в другой. В зависимости от освещения профиль ее подчеркивался то черной краской, то серебром.

На пороге салона я увидел отблески зеркала, что стояло над мраморным камином. Портреты предков, взгляд женских глаз из-за веера. Затем, с уверенными движениями человека, знающего дом, Дженнифер прошла от одной остекленной двери к другой, закрыла их, задернула двойные занавеси и, вернувшись ко мне в наступившей темноте, прильнула в мои объятия. Меня окружили облака шелка, волос и аромата. Я на ощупь двинулся к двери, которую я увидел при входе и которая, по-видимому, выходила в коридор. Дженнифер меня обогнала, повернула ключ и вынула его из двери.

– Дженнифер!

Я ощупывал темноту. Меня опьяняли волны ароматов и шорох тканей. Она прикасалась ко мне, целовала мои глаза, отодвигалась. Эта игра продолжалась по всем правилам. Я хотел ее обхватить, она ускользала, обходила меня, потом сняла галстук-бабочку и опустила руки и сомкнула их на моей талии.

Негромкий голос Орбисона: «Any thing you want, you got it». Дженни коснулась меня. «Any thing you need, you got it».

Я ударился ногой о кресло. Разозлившись, схватил его, поднял и швырнул туда, где, как я думал, была черная пустота. Негромкий стук, бархатный бух! Я повернулся, стал искать, наткнулся на закрытую дверь.

– Ключ, Дженнифер. Дайте мне ключ.

– Нет.

Она взяла мои руки и провела ими вдоль своего тела до грудей, потом замкнула их вокруг шеи.

– Дженнифер…

Она провела мои руки вдоль своего тела, к бедрам.

– Я хотел бы остаться честным мужчиной.

– Слишком поздно.

Она меня тянула к полу. Я оказался лежащим на ней в одежде. Сбросил с себя одежду одну за другой и подумал с грустью о мешочке с презервативами, оставленном в саквояже. Потом я прижался к ее телу. Я хотел что-то сказать.

– Защитительная речь потом, – сказала она и своим поцелуем заставила меня замолчать.

Ее мускулистое, гладкое тело было послушно моим движениям, руками я ощупывал ее бедра, которые она сжимала, согласно древнему инстинкту женщин, которые сжимают их, чтобы лучше открыть потом, я оказался в тисках ее ног, которые она сжимала вокруг моих бедер. Я начал проникать в нее потихоньку – она была узенькой, тонкой, у меня было впечатление, что я прокладываю тоннель в бархате. Она и испытывала, и втягивала меня. Я был уверен, что у нее единственное желание – добиться того, что она хотела. Этот затребованный, спровоцированный и исполненный акт должен был завершить то, что она одна лишь знала. Вскоре я взорвался внутри ее.

Она держала мое тело в своем, искала мои губы и в полной тишине испытала оргазм. Потихоньку я освободился. На четырех лапах я еще раз стукнулся, она терлась об меня, ее влажное тело опять отдавалось мне. Я схватил ее за бедра, мускулистое тело ее трепетало под моим весом, и я овладел ею, взобравшись на нее верхом. Она рухнула подо мной и еще раз испытала оргазм.

С редким дыханием, но чистым голосом она заявила:

– Нас сейчас будут искать.

Она встала, наступила мне ногой на руку и включила свет. Два бра по обе стороны от зеркала излучали неяркий свет. Она одевалась. Я тоже, как вор. Джинсовые брюки и куртка – недолго набросить, но смокинг…

Она поправила свою юбку с кринолином.

– Король Дагобер мог бы дать нам совет, – сказала она. – Валерия рассказала мне историю о славном короле Дагобере.

Я боролся с моей рубашкой, пуговицы на которой бунтовали.

Дженнифер позвала меня, сдерживая смех:

– Помогите мне. Я не знаю, как я сняла мой… мой… мой (она держалась за бюст какого-то видного деятеля, установленный на постаменте)… корсет.

С шеей, стянутой воротником, который я все-таки приладил, я подошел к ней, чтобы застегнуть верх ее одежды.

– Тут шнурки, – бормотала она. – Я как ботинок какой-нибудь, сжимайте, сжимайте…

Наконец, одевшись, мы осмотрели друг друга.

– Запонка от манжетки на полу, – сказала она.

Я поднял ее.

– Подождите, я сделаю.

Пока возилась с запонкой от манжетки, она продолжала подводить итог моей жизни:

– Вы не женаты, это уже хорошо.

– Чем?

– Экономите время…

Она поправляла парик в мутном зеркале.

– Кто вам это сказал?

Я боролся с узлом галстука. Пряжка перевернута.

– Я помогу.

Она меня задушила.

– Гарри сказал, что вы разведенный…

– Дженнифер… Я должен признаться вам… Гарри… Отпустите этот узел!

– Вот так! Мне удалось! Давайте проверим. Хорошо! Думаю, мы можем вернуться к гостям.

– Дженнифер, должен вам признаться…

– …что у Гарри была гениальная мысль?

– Сопровождать вас в Лонг-Айленд.

– За пятьдесят тысяч долларов в качестве вознаграждения, не так ли?

Я почувствовал небывалое облегчение.

– Вы знали это?

– Ну да. С тех пор, как я не соблюдаю никаких правил корректности и благовоспитанности, я читаю письма, не мне адресованные, и слушаю беседы предполагаемо секретные. Я знала, что вам заплатят за то, что вы будете присматривать за мной.

Я взял ее за плечи.

– Тогда расскажите мне по-хорошему. Зачем все это?

– Тут много причин.

Она повернула другой выключатель.

– Вот так, немного света есть. Посмотрите, пожалуйста. Да. Все как надо? Ничего не вылезает?

Пальцами ноги она передвинула мой пояс.

– Вы так оставляете?

Я подобрал.

– Дженнифер, что с вами происходит?